— Да! Это разумно, такова была и моя участь. Изабелла, увеличение ленных земель для нашего семейства можно только приветствовать, — подал голос дон Карлос.
— Бывала я когда-то в этом замке, — задумчиво сказала Изабель.
— О! Ты не видела, во что он превратился сейчас! — стал рассказывать о всех реконструкциях и внедренных новшествах, о том, как теперь выглядит замок, деревни и церковь
— Говоришь, доход за прошлый год составил две с половиной тысячи?
— Да, дона Изабелла. И это не считая постоянных поступлений с новой мельницы.
— Удивительно!
— Вот и я говорю. Пускай дон Карлос приедет, и ознакомиться с хозяйством, — поклонился в его сторону.
— Нет уж! Хозяйством у нас занимаешься ты Изабелла, ты и езжай. Если бы надо было посмотреть на корабль, это да, я бы поехал, а в полях, козах и коровах, я ничего не смыслю, — он встал и собрался уходить, — Вы тут, молодежь, про оливки и пшеницу можете поговорить еще, а меня Педро дожидается, мне нужно проверить, перебродило вино или еще нет.
— Подождите, дон Карлос. Купчая на владения для Эвгенио Гарсиа де-Сильва, составлена от вашего имени. Считаю, что так будет правильно, поэтому, нужна ваша подпись.
— Действительно, так будет правильно. Где здесь подписать? — Изабель подала ему перо, и он аккуратно вывел свое имя.
— Дон Карлос, доходы с хозяйственной деятельности начнете получать немедленно, но окончательно в права собственности вступите ровно через год. К этому времени я уже выберусь. А еще вы мне должны один пиастр.
— Один пиастр? — он на меня удивленно посмотрел, — Зачем?
— Так предусмотрено условиями контракта.
— А! Понял! Изабелла, дай мне один пиастр, — Радость моя вытащила из ящика стола монету и подала дону Карлосу, которую он торжественно вручил и быстро поковылял к выходу. Как только дверь за ним закрылась, Изабель вскочила, стремительно приблизилась и взяла меня за руки.
— Родной мой, зачем ты эти деньги притащил, я же говорила, не надо. Забери обратно, пусть тебе будут. О! Как я за тобой соскучилась! — прижалась ко мне и стала говорить без всякой связи, перескакивая с одного на другое. Я тоже нежно обнял ее, склонился, поцеловал в мочку уха и почувствовал, как ее тело начала бить мелкая дрожь, возбуждая во мне огромное желание.
— Милая, не могу выдержать твоей близости, это для меня слишком, — мысли стали рвать голову на части. Понимал, что подобный поступок совершать нельзя, но обоюдная страсть подвела нас на грань безумия. А когда уже намерен был подхватить ее на руки, она вдруг выставила кулачки и вырвалась из объятий.
— Нет! Нет! Нельзя! — хрипло сказала, тяжело дыша. Забежала за стол, таким образом, отгородившись, и упала в кресло, — Карлос — мой муж. Он хороший! Он сделал все, чтобы сберечь феод и честь семьи. Нет, я с ним не сплю, и никогда не спала. Но все равно, в этом доме не смогу. Это будет неправильно.
— Радость моя, ты завела мои чувства до предела. Сегодня стерплю, но завтра поедем на пару дней ко мне, смотреть твое новое приобретение, там оторвусь по полной программе. Будешь пищать.
— Ты не представляешь, как мне этого хочется, но завтра не смогу.
— Почему?
— Чисто женские дела.
— Вот так всегда, как и в прошлый раз. Поманит и обманет.
— Совсем наоборот! Так в отношении мужчин говориться, — она рассмеялась, — Но если честно, то у меня и в правду, не завтра, так послезавтра должны начаться женские дела. Да и с Луисом нужно договориться, он пока еще в Малаге. Ведь гостить в замке неженатого идальго, для сеньоры без мужского сопровождения — дело немыслимое, будет еще тот скандал. Но через две недели приеду обязательно, и еще посмотрим, кто из нас будет пищать.
— Сие удовольствие уже предвкушаю. А сейчас поведай, дорогая, почему еще тогда, год назад, ничего мне не сказала? Ты же видела мои чувства, и я был уверен во взаимности.
— Я тебя и сейчас безумно люблю. Думаешь, мне бы не хотелось остаться рядом с тобой? Думаешь, не понимаю, что ты был бы самым лучшим супругом на всем белом свете? Но знаю и другое, что с этого — ничего не получится, ты не для меня, а я — не для тебя. И дело даже не в возрасте, и не в вероисповедании, просто, каждый из нас преследует какие-то определенные цели. Свои — я уже почти достигла, а вот у тебя совсем другая дорога и совсем другая жизнь. Точно знаю, не усидишь ты на месте. Потому и ничего не сказала, зачем моему любимому ненужные проблемы.
— Что за глупости? Разве дети — это ненужная проблема?
— Извини, милый, мне очень не хотелось, чтобы ты о них узнал, ведь воспитать и обеспечить их могу вполне самостоятельно. И не хочется, чтобы в будущем они проведали, что на свет появились в результате греха.
— Нет. Наши дети рождены от любви великой, я в это верю. А интересоваться их жизнью буду, уж ты мне этого не запрещай. И помогать, при необходимости, буду обязательно. Косвенными методами, конечно, чтобы не возбуждать чье-либо подозрение. И не переживай, Радость моя, никогда не позволю ни себе, ни другим даже тень бросить на твою репутацию.
— Нисколько не сомневаюсь, — она улыбнулась и подняла печальные глаза, — Я очень ждала тебя, но ужасно боялась нашей встречи. А сейчас хочу сказать, что проведенные с тобой дни, были самыми счастливыми днями в моей жизни.
— Поверь, и в моей. А... как ко всему этому отнесся дон Карлос?
— Карлос когда-то был дружен с моим отцом, а ко мне с детства относился прекрасно. Он радовался, когда выходила замуж за его племянника, но со своим братом, тем, который пытался прибрать к рукам феод, всегда был в плохих отношениях. Когда-то тот выжил Карлоса из имения и оставил без средств. Я его давно приглашала поселиться в замке, а когда поняла, что никакая я не бесплодная, уговорила немедленно приехать и во всем созналась. Он, конечно, меня слегка поругал, но когда сказала, что не просто грешила, а ужасно полюбила тебя, то согласился помочь. А потом, когда мы обвенчались, он высказался, что я все сделала правильно, — она сузила глаза, посмотрела в потолок и пристукнула кулачком по столу, — Теперь никто и никогда не посмеет позариться на мой феод!
— Интересный мужчина, твой нынешний супруг.
— Главное, он всегда был хорошим человеком. А теперь — иди! Не могу спокойно находиться рядом с тобой.
Ночь прошла без сновидений, а утром впервые увидел своих самых первых маленьких деток.
Что сказать? Конечно, крохи симпатичные, правда, очень голосистые. Мария говорит, что похожи на Изабель, но как по мне, так они похожи на мою покойную маму. Маму Михайла из этой жизни, и маму Женьки из той.
* * *
Они прибыли, как и обещала Изабель, через две недели, но, к сожалению, всего лишь на три дня. Ровно столько Луис мог себе позволить находиться вне службы. Нам с Радостью моей этих дней было совершенно мало.
Однако, что мне в ней нравилось, так это то, что превыше всего она ставила дело. Если Луис, по привычке своей, приставал к девочкам-горничным (иногда небезуспешно) и спал до полудня, то Изабель в утренние часы, в сопровождении управляющей и двух солдат, проводили в разъездах по хозяйству, где скрупулезно облазили каждую дыру. Потом, даже мадам Мария признала, что сеньора великолепно разбирается во всех делах.
Во время присутствия гостей, в моей домашней школе случились вынужденные трехдневные каникулы. Правда, свой ранее строго распланированный график в период с утра и до сиесты, старался не нарушать.
Но и вечера у нас свободными не получались. Падре, узнав о прибытии новой хозяйки феода, считал необходимым скрасить наше общество своим обязательным присутствием. Оказывается, он также знавал ее отца. Вот и выходило, что нормально пообщаться мы могли только ночью.
Времени на сон не хватало совершенно, все три ночи спали не более четырех часов.
Насколько Изабель была сдержанной в обществе, настолько безудержно и откровенно вела себя в постели. Если первые две ночи мне удалось оторваться по полной программе и быть запевалой, то в ночь перед расставанием наши роли поменялись. Она пила меня досуха, словно в последний раз.
Казалось бы, только-только повторно кончили, глаза самопроизвольно закрываются, тело от трехсуточной скачки расслаблено и начинает тянуть в сон. Но не тут-то было, горячие губы и подрагивающие пальцы рук опять и опять нежно ласкают тело и плоть, возбуждая желание. Нельзя повернуться спиной, нельзя отказать любимой женщине, и наши тела, отринув усталость, снова сплелись причудливым спрутом. Ее жаркое лоно устремилось навстречу, и ритмично сокращаясь, выпивает меня по капле. Душа поет, а тело поглощает новая волна удовольствия. Во рту пересохло, дыхание стало хриплым, а чувства вот-вот взлетят на самую вершину. Наконец, стоны Радости моей переросли в протяжный крик, мы на миг замерли и, освободив фонтаны страсти, забились-затряслись в исступленном экстазе.
— Милый, я люблю тебя, — прошептала, немного успокоив дыхание.
— Умгу, и я, — сам по себе весь сухощавый, сильно не потеющий, но сейчас весь мокрый лежал на ней, уперев локти в кровать, зарывшись лицом в ореол рассыпавшихся по постели ее шикарных волос. Она, тоже вся мокрая, крепко обвила меня руками и ногами, и удерживала долго, словно боясь отцепиться, — Сейчас усну на тебе.
— Спи, родной, теперь беспокоить тебя не буду, — тихо сказала и опять замолчала. Попытался, было привстать, да куда там, обняла меня крепко, поэтому, поцеловав в шею, остался лежать, слушая, как успокаивается ее дыхание, — Это было в последний раз.
После этих слов ее тело расслабилось, а руки и ноги безвольно соскользнули, и она отпустила меня.
— Что в последний раз?! — подхватился, уселся на коленях между ее ног и внимательно взглянул в едва видимые в отблеске свечи, наполненные влагой, темные глаза.
— В постели — последний раз.
— Но почему?! Ты больше не хочешь со мной встречаться? — желание сна и усталость испарились мгновенно.
— Хочу. И всегда буду счастлива видеть. Но я пообещала.
— Что пообещала? Кому? Супругу или исповеднику?
— И Карлосу, и на исповеди и, главное, Пресвятой Деве Марии, — с уголков ее глаз на подушку скатились два тоненьких ручейка, — Через несколько дней после родов, Она явилась ко мне во сне и сказала: 'Дочь еще возьмешь, но больше не смей, все прочие дети не будут иметь судьбы'. А потом Она так пальцем поругалась и кивнула в сторону, смотрю, а там ты стоишь, Она и говорит: 'Не пытайся удержать его, у него свое предназначение'.
Тот факт, что она ко мне пришла за очередным ребенком, меня нисколько не огорчил. Глубоко верующий человек часто видит то, что ему хочется видеть, вот и Изабель также. Не стал ни переубеждать ее, ни возмущаться, тем более, что мое-то сознание попало в этот мир не просто так. Поэтому, молча прилег рядом, уложил ее голову к себе на плечо, пока не услышал спокойное и размеренное дыхание. А сам еще долго не мог уснуть, размышляя о перипетиях бытия.
В сексе себе никогда не отказывал, всегда считал его жизненно необходимой и постоянной физиологической потребностью. При этом старался не только получить удовольствие лично, но и принести удовлетворение партнерше. И это при любых обстоятельствах, даже выполняя некий ритуал после захвата Бахчисарая. Но, имея небольшой опыт в этой жизни, и довольно богатый в той, ни одна из женщин, кроме бывшей супруги и Мари, не была столь желанна, как ныне Изабель. Красавица, умница, строгая владетельница, великолепная хозяйка, чуткая любовница, страстно отдающая себя всю, без остатка... При других обстоятельствах, она могла бы быть классной спутницей жизни. Да не судьба.
Когда все же сон сморил, — свеча почти сгорела.
На следующий день после завтрака они уезжали. Для решения, вроде как, деловых вопросов, мы с Изабель уединились в кабинете.
— Не прощаюсь, любовь моя, — говорила она грустно, — Нет, не будет у нас больше таких отношений, но очень хотелось бы хоть изредка видеть тебя. Может быть это неправильно, но приезжай, пожалуйста.
— В будущем году я должен жениться. С этой девочкой мы помолвлены с детства.
— Я помню, ты говорил. Наверное, это к лучшему. Впрочем, приезжайте вместе, я не буду ревновать и отнесусь к ней, как к сестре. Зная тебя, не думаю, что возьмешь в жены плохого человека.
— Не знаю, милая, жизнь покажет. Но то, что буду интересоваться твоей жизнью и жизнью детей, обещаю. И наведываться обещаю.
* * *
С началом нового учебного года в морской школе, свободного времени было исключительно мало, особенно первые два месяца, но занятий со своими воинами-курсантами не прекратил ни на один день.
У меня началась теория по морским наукам, отработка командирских, штурманских и канонирских навыков, работа с морскими навигационными картами и приборами. Например, определение географических координат в любое время суток, расчет и прокладка курса корабля или управление артиллеристской батареей с корректировкой точности ведения огня. Здесь, правда, курс судна определялся в румбах, но для себя решил, что в будущем обязательно перейду на градусы.
Должен сказать, что учили напряженно, но хорошо. Да и сами курсанты еще до поступления имели приличное домашнее образование и готовились специально, особенно по математике, геометрии, географии и астрономии. Поэтому, невежественных неучей в школу не принимали, вернее, они туда сами не шли, иначе, пришлось бы учить их не менее пяти-шести лет. А это весьма и весьма материально накладно.
Если все наши студиозы корпели над науками до весны, то мне удалось усвоить материал за два месяца. Фактически до Рождественских праздников, мои зачеты были сданы. Хотел, было получить патент досрочно, но фигушки, до окончания зимнего сезона, в море на практикум никого выпускать не собирались. Ну и ладно, зато больше времени стал уделять своим делам, а так же более интенсивному обучению собственных бойцов.
Все они были и ранее отлично подготовленными воинами но, получив строевых лошадей и оружие, после многомесячного боевого слаживания, стали великолепной ударной мобильной группой.
К весне мои механики-станочники с помощью Ивана и под моим чутким руководством, закончили изготовление, доводку и испытание всех ста четырех винтовок и ста шести револьверов. Патроны мы теперь не точили, а научились делать вытяжку, прогонку и формовку стаканчика и донышка в матрицах, правда, пока что не в кассете, а в девяти отдельных волочильных штампах. Каждая операция делалась индивидуально, но все равно, производительность увеличилась на порядок, не говоря об экономии столь дорогостоящей латуни.
Патронам мы уделяли около пяти часов три дня в неделю, и так распределили операции на пятерых, что делали не менее восьмидесяти патронов в смену. Успокоились, когда получили по пятьдесят штук на винтовку и тридцать — на револьвер. Для улучшения качества выстрела и последующего удобства изъятия стреляной гильзы, последней производственной операцией сделали формовку конуса в шесть градусов. Точно также были расточены и заполированы патронки в винтовках и каморы в барабанах револьверов.
