Империя находилась в состоянии войны и рамки приличия обязывали Луиса прекратить каникулы, положенные после получения патента морского офицера и отправиться в столицу за назначением. Мне тоже хотелось побывать и в Мадриде и в Толедо, поэтому, отправлялся с ним.
В общем-то, совсем не собирался отговаривать ее от поездки в Мадрид. Наоборот, мне с ней было интересно и приятно. Это Луис, подвергавшийся террору со стороны любимой тетушки за недостойное, добропорядочного христианина, поведение и порчу имущества (ни одна молоденькая служанка не смогла избежать его постели, ведь невозможно отказать господину), решил в столице оторваться по полной. А здесь, видишь, опять контролер-ревизор навязывается. Вот и стал он настоятельно отговаривать ее, упирая на сложность длительных поездок и возможные опасности в пути. Говорят, в других герцогствах по дорогам бродит немало дезертиров этой нескончаемой войны.
Луис, к счастью, не обратил внимания, что последние дни, его добропорядочность тетушке совершенно безразлична. Да и выглядела она счастливейшим человеком в мире, каковым не видела ее дворня все последние десять лет.
Ко мне также изменилось отношение прислуги, особенно дворецкого Паоло, с безразлично-ровного на исключительно предупредительное, и это буквально с момента первого посещения хозяйских апартаментов. Создалось впечатление, что он, как вездесущий тайный агент, знает все. Впрочем, в том, что он мог подслушать любой разговор, нисколько не сомневаюсь.
Мысли о прекращении каникул Луис озвучил сегодня по окончанию ужина. Идея побывать в столице, не на шутку захватила Изабель и, несмотря на разные отговорки Луиса, стала навязчивой.
Сейчас, в полумраке свечей, удобно усевшись мне на живот, она наклонилась, рассыпав струящиеся по подушкам и моему лицу густые, длинные, пахнущие травами волосы, уставилась огромными, темными, как ночь глазами и постукивала кулачишком мне по плечу. Таким образом, она утверждала свое желание отправиться вместе с нами.
— Да согласен, согласен! Только не дерись, — мне нравилось чувствовать ее запах, слушать ее голос, смотреть на красивое тело, гладить ее талию и согнутые в коленках ноги, приподымаясь на локтях, захватывать губами агрессивно торчащие смородинки.
— Вот! Наконец-то за целый день из уст мужчины выдавила самое первое умное слово. Ой! А твой этот... опять твердый и толкает меня сзади.
— А он хочет, что бы твоя эта... поймала его в объятья и скушала.
— Мне? Прямо вот так сверху?
— Почему бы и нет? Давай попробуем.
— Давай, — шепнула, томно вздохнув. Острые сосочки упругой груди нырнули вниз, нежное бархатное тело прижалось ко мне, курчавые волосики лобка щекотно заскользили по животу. Беспокойно подвигавшись, пышущее жаром лоно своими влажными губками пленило умышленно проигравшего в поддавки верного, готового к новым путешествиям друга и медленно, плотно обнимая, упрятало в недрах своих глубин.
Снова мое сердце гулко ударило в груди, сладкая истома вскипятила кровь и понеслась, обволакивающим туманом по сознанию и рассудку, в который раз за ночь. Мне было классно! Но не только мне! Было видно, что новизна позы породила в Изабель новизну ощущений. Медленно-медленно двигаясь, она слушала их, тихо постанывая, словно дегустатор, пытающийся постигнуть маленькими глоточками букет нового вина. С каждым движением-глотком, ей нравилось все больше и больше, дыхание становилось все чаще, все громче, все глубже и, наконец, ей захотелось испить всю чашу до дна. Тело непроизвольно нашло самую удобную позу: оно откинулось и выгнулось назад, устремив подрагивающую в темпе галопа грудь в потолок, она откинула правую руку запястьем на чело, словно удерживая шляпку от напора стремительно несущегося навстречу наезднику ветра, а левую уперла мне в колено. Удерживая ее за бедра и подаваясь навстречу, увидел распустившийся бутон красивого, розового цветка, все быстрей и быстрей поглощающий мою плоть.
Ураган чувств, загнал мне вниз живота новый невиданный клубок страсти. И не сила было терпеть в этот раз. Но ее стон превратился в непрерывный, громкий крик, она остановилась, замерла, ее тело вздрогнуло и забилось в конвульсиях экстаза, и она рухнула мне на грудь. Ощущение хлынувшего горячего потока взорвало и мой клубок, а в звонкий голос ее сопрано, вплелся и мой, протяжный, хриплый стон.
И так, обнявшись и сцепившись, словно в исступлении, мы пролежали долго, пока не расслабилось тело, пока не успокоилось дыхание. Мы отдали себя друг другу без остатка.
— Я беспутна? — тихо спросила Изабель.
— Нет, ты дурочка.
— Почему? — обиженно прошептала.
— Потому, что ты — настоящая женщина, и я тебя люблю.
— А я — люблю тебя. Ты — настоящий рыцарь.
— Дон Кихот де Ла Манча.
— Что-что? Ты читал дона Сервантеса Сааведру?
— Да.
— Но эта книга стоит в моем шкафу, и ты ее не мог видеть.
Когда ей сказал, что книгу читал там, у себя на родине, была ужасно удивлена. Затем, приподнялась, поцеловала мои руки и сказала:
— Нет, милый, даже несмотря на твой возраст, ты не Ла Манчский, ты — настоящий.
Мы признавались друг другу в любви и были искренни, но не обманывались. Оба прекрасно понимали, что по множеству причин, нам никогда вместе не быть но, почему-то был уверен, что и в конце жизни сохраню к этой женщине самые добрые чувства.
Изначально, когда возникла такая возможность, в мои планы входило создать обстоятельства, при которых хозяйка замка будет мне обязанной. В результате, она позволит в свое время, на территории этого поместья развернуть мобильную группу бойцов, для подготовки военного похода в Украину. Но, когда нечистая сила дернула за язык, а ошарашенная и придавленная грузом долга чести семьи но, наплевав на чисто женскую честь, Изабель в откровенном шелковом домашнем платье и полупрозрачном пеньюаре все же, после полуночи появилась в моей спальне, понял, моя затея накрылась медным тазом.
Отправить ее восвояси — все равно, что унизить пренебрежением, значит, завтра отсюда нужно уходить и навсегда. Уложить в постель, значит радоваться ровно до того момента, пока падре-исповедник не накрутит ей хвоста. Поэтому, махнув рукой на жизнь-жестянку, выбрал из двух зол, более приятное.
— Дорогая Изабель, — выскользнул тогда полуобнаженным из-под балдахина, в одних семейных трусах, и все же сделал попытку разрулить ситуацию, — Прошу простить меня, но если тебе мое общество неприятно, тогда не хочу, что бы ты насиловала свою душу и свое тело. Давай расстанемся друзьями, и я немедленно покину замок.
— Нет, Микаэль, ты мне — не неприятен, — удерживая в руке яркую масляную лампу со стеклянным колпаком, опустила глаза на мои оттопыренные по совершенно очевидной причине семейные трусы и тихо добавила, — Я сама этого хочу.
Отобрав и отставив лампу, снял ей с плеч рукава, и платье рухнуло на пол. Просвеченный пеньюар совершенно не скрывал прекрасную фигуру но, подхватив ее на руки, ощутил, насколько она зажата страхом будущих отношений. Стараясь расслабить тело и завести чувства, не спешил удовлетвориться сам, — целовал, гладил, ласкал эрогенные зоны, но как только собирался входить, она вдруг опять зажималась. Не явно, а внутренне и, как позже выяснилось, это у нее с самого момента лишения девственности. Ну а супруг что? Говорит, ничего, нормально, — влезал, полтора-два десятка раз дрыгался, кончал, слезал с нее и тут же засыпал. Вот такое удовольствие.
Но нет, я тогда не сдался. К сожалению или к счастью, упорно вел войну организм не того старого ловеласа-перехватчика, умеющего играть на своих и чужих чувствах, а парня молодого и страстного, поэтому, приходилось сдерживаться до боли в опухших гениталиях и, все же, мое терпение и многолетний опыт общения с прекрасным полом, помогли девочке победить себя.
Та ночь, и все последующие, были самыми невероятно потрясающими и счастливыми в жизни Изабель и моей, Михайла.
— О, моя дорогая, чувствую себя заливной рыбой.
— Хи-хи.
— Все, слазь с меня, мой бутерброд, и лезь в корыто, будем мыться, и спать, иначе, скоро коньки отброшу.
— А что такое коньки?
— Нет-нет! Об этом — в завтрашнюю ночь.
* * *
Наметили дату выезда 22-го сентября, а выбрались на четыре дня позже. Угадайте из трех раз, кто в том виновен? Совершенно верно, тот, кто больше всех жаждал попасть в столицу — дражайшая дона Изабелла. Задержка была вызвана вдумчивой растерянностью: перебирая гардероб, никак не могла определиться с количеством, фасоном и внешним видом платьев и драгоценностей, которые нужно было грузить в огромный сундук. Пришлось намекнуть, что за пять лет столичная мода могла и измениться, поэтому, пусть лучше возьмет вещи необходимые в пути, а также деньги, и на месте разберется.
Гарнизон замка тоже все дни бурлил. Десятниками были воины заслуженные, поэтому, Педро поступил не как командир, а по понятиям: разыграли в кости — кому ехать, а кому остаться, так как отправиться в путешествие, желающими были все. За последние пять лет, никто дальше ленных земель и не выезжал, а здесь — целая столица. Не знаю, толи он смухлевал, толи действительно повезло, но отправился именно Педро.
В конце концов, сборы были закончены и мы 26-го, рано утром отправились в путь.
С собой в дорогу забрал все свои вещи. В обще-то, мне все равно пришлось бы возвращаться, и можно было золото, драгоценности и некоторые документы оставить, но очень уж не хотелось напрягать ум и возбуждать подозрения в ненужном направлении моей милой любовницы. Кстати, судьбой дона Аугусто де-Киночета озаботились через два дня его соседи, уж очень специфическим запахом перло от этого дома. Но, как ни странно, общественного резонанса, известие об этом убийстве не вызвало. Среди мещан прошел слух, что это — дело рук благородных, за какие-то неизвестные прегрешения убиенного, так как ни вещей, ни денег (в секретере нашли около шестисот пиастров), убийцы не взяли. Через пару дней все разговоры об этом затихли. Правда, Изабель прямо спросила, имею ли к этому причастность? Молча, отрицательно качнул головой и отвернулся. Не знаю, что она об этом подумала, но больше никаких вопросов не задавала.
Чем мне не нравятся нынешние дальние переезды? Нет, с лошадьми все в порядке. Да и как я, Михайло, к ним могу относиться? Люблю, естественно. Конечно, это не мой 'Гелендваген' из той жизни, но и в седле чувствую себя комфортно.
Клопы, кусачие разносчики болезней. Вот гадость, которую терпеть не могу, а найти ночлег, где они не водятся, практически невозможно. Здесь народ привык, и относится к ним, как к неизбежному злу. А вот в замке Изабель их нет. И в моем доме не будет. Не знаю еще, каким он будет, толи с маленький феод, толи с пол-Америки, но тот, у кого дома заведутся клопы и тараканы, будет платить в казну самый большой, прогрессивный налог.
В Лигеросе, последнем городе Андалусии, в лучшей гостинице, где несколько дней назад изволил почивать великий герцог Андалусский, выспался без укусов. Но не это меня заинтересовало, а информация о проследовавшем в столицу герцоге. Ведь в Мадриде можно было решить ряд личных, перспективных вопросов, но обратиться не к кому. Луис обещал через своего однокашника составить протекцию к некому графу, какому-то придворному функционеру. Изначально так и планировал действовать, но почему бы не сделать ход конем, и не попасть к самому герцогу?
К сожалению, нашего посольства в Испании нет. Еще в той жизни, испанские гиды, обслуживающие русскоговорящих туристов, историю отношений с Россией, кратко освещают всегда. По их версии, во второй половине семнадцатого века, год не помню, из Московии прибыло посольство к королю Карлу Второму. Но так как тот был маленьким (всего несколько лет) и больным, их принимал канцлер, на коей должности состоял папский иезуит. По воспоминаниям одного из придворных, в тот летний день, во дворце принимали полуголых дикарей из Америки, и северных варваров, закутанных в тяжелые меховые шубы и высокие шапки. Этим контрастом посольство и запомнилось. Они здесь побыли некоторое время, получили ответную грамоту о желании короны Испанской Империи добрых отношений с Московским Царством и отправились восвояси.
Второе посольство начало функционировать на постоянной основе в двадцатые годы восемнадцатого века, но просуществовало недолго, через три года все наши взаимоотношения были денонсированы и не возобновлялись целых тридцать лет. Испанская сторона не согласилась с титулом императора, присвоенного себе Петром Первым. Ибо создав всепланетную империю, они монополизировали право на это понятие, даже Англия, мол, завоевав кучу колоний, повела себя скромнее, королевством осталась и обозвалась всего лишь Великой Британией.
Однако, говорить не о чем, еще не вечер. Придет время, и будем посмотреть, кого в этом мире будут называть Великой, и кого Империей, с большой буквы.
— Радость моя, — мы с Луисом, скрашивая одиночество Изабель, развлекали ее в пути, сопровождая в карете. Сейчас была моя очередь, а Луис в авангарде двигался верхом, — А нет ли у тебя связей, благодаря которым, меня могли бы представить герцогу Андалусскому?
— А какое у тебя к нему может быть дело? — удивленно спросила она.
— Вообще-то дело это — мужское, но коль ты мне дорога и любима, значит, имеешь право знать. Хочу приобрести в метрополии землю.
— Микаэль! Да герцог здесь не нужен! Любой человек, кроме мусульманина и иудея, коим проживание в империи запрещено, может жить, где хочет. Лишь бы деньги были. А необходимые рекомендации для покупки, мы тебе обеспечим.
— Изабель, а может ли в метрополии любой человек свободно носить клинковое и огнестрельное оружие, содержать и воспитывать собственную вооруженную стражу? Так вот, хочу это право получить навечно. И мне нужна не просто земля, а феод, где смогу делать все, что захочу. Мне нужно подготовить мою маленькую армию. Ты же знаешь, там, на моей родине, меня ожидает кровный долг, и отдать его, моя святая обязанность.
— Нет, здесь ты прав. Но в данном случае, у тебя ничего не получиться, нужно быть праведным христианином и получить дворянство из рук короля. У тебя единственная возможность — по получению офицерского патента, подать прошение Его Величеству с рекомендацией твоего духовника. Но вот феод тебе никто не подарит, его нужно будет купить за собственные деньги.
— Деньги — не вопрос, а все остальное, очень длительная процедура, а мне некогда. Мне осталось лет пятьдесят-шестьдесят жизни, разве что убьют или погибну в океане, у меня большие планы, хочу многое успеть, мне жаль терять даже год. Изабель, есть определенная надежда на благосклонное отношение и помощь герцога, и это ему ничего не будет стоить, даже совсем наоборот.
— Если не смотреть на тебя, а только слушать,— представляешь перед собой богатого, умудренного жизненным опытом, спешащего жить мужчину. Нет, Микаэль, не знаю, как так может быть, но ты не мальчик, ни в постели, ни сейчас. Взять моего покойного супруга, так он, к сожалению, даже рядом с тобой не стоял.
— Радость моя, ты очень умная женщина, но ты меня переоцениваешь.
