Порт Константинополя был забит большими и маленькими судами и лесом мачт, но стоять на рейде долго не пришлось. Часа через два подошла шлюпка с портовым мздоимцем на борту — низеньким толстяком в огромном тюрбане, которому капитан д'Оаро предъявил таможенный жетон с Галлиполи, а так же вручил два серебряных экю. После того, как чиновник убрался с судна, спросил у капитана:
— Шевалье, а это вы сейчас за что уплатили? Например, в Малаге, Барселоне или даже у вас в Марселе, если таможенный жетон получен, больше ни за что платить не надо, разве что за место у причала.
— Уплатил за благосклонное отношение портовой администрации. Если не хочешь, чтобы тебе во всем чинили препятствия, без взятки — никуда. А за причал надо платить отдельно, зато место найдем быстро.
И действительно, уже через час бригантина швартовалась у пирса, а мы с Антоном и Данко, забравшись в мою малюсенькую каюту, перепроверяли оружие и готовились к выходу на берег. Богатую шпагу и заметный стилет пришлось оставить, не разрешают здесь неверным кафирам носить боевое оружие. Пришлось, точно так же, как и ребятам, на виду нацепить обычный турецкий кинжал. Правда, в Антона в разных местах было понатыкано еще с дюжину метательных. Зато под просторными куртками поместили гарнитуры с двумя револьверами на каждого, и глушители привинтили к стволам. Внешне из-под одежды и так ничего заметно не выпирало, но на улице было, хоть и солнечно, но довольно прохладно, поэтому, сверху одели плащи.
— Ну что, готовы? — спросил капитан, когда мы вышли на палубу.
— Готовы, шевалье.
Тот кивнул двум своим матросам из команды, которые увязались рядом, и мы сошли на берег.
Здесь древняя мостовая тоже была истерта ногами сотен и сотен поколений, миллионов разных людей, населявших запад и восток, север и юг континента. От эллинов, македонцев, карфагенян, римлян, персов и скифов древности, до народов, изменивших в процессе многовековой эволюции языки, верования и обычаи, и доживших до наших дней. Вот и мы шагаем, в числе прочих прохожих к Золотым Воротам Византии, на которых семьсот лет тому прибил свой щит Вещий Олег.
Только мы не прочие прохожие. И еще не вечер. Все сделаю, чтобы висел там щит и с моим гербом. И не временно, а на века.
Глава 7
Древний дворец удачливого, особо приближенного к султану генерала, Али Фарида-паши, бывшего французского аристократа, некогда носившего титул и имя графа Флорана де Вильтора, был построен когда-то для высокопоставленного византийского вельможи, но и сегодня выглядел внешне монументально, а внутренне — довольно роскошно. По прибытию оказалось, что мы с хозяином разминулись буквально на три часа. Он в составе дворцовой свиты убыл на очередную, столь любимую Повелителем, охоту.
Как потом выяснилось, государственными делами султан, практически, никогда не занимался, перепоручив это нудное дело своим визирям. Правда, необходимые для жизни подданных фирманы (указы), он подписывал исправно, ну а великие визири управляли. То есть, страной вертели, как хотели.
Кстати, в народе султана так и прозывали — Охотник.
Шевалье Гийома д'Оаро в доме Али Фарида-паши, управляющий и прислуга прекрасно знали и приняли, как близкого хозяину родственника. Нас двоих разместили в гостевом крыле в отдельных шикарных многокомнатных апартаментах, а наших людей хотели поселить в доме для слуг, но я воспротивился, указав, что Антон и Данко принадлежат к дворянскому сословию. Старый мажордом Анри беспрекословно поверил моему заявлению и разместил их на нашем крыле, выделив каждому отдельную комнату.
Жили мы здесь уже четвертый день. Самое первое, что сделали, так это рано утром сходили на экскурсию к Великому Софийскому Собору, оскверненному сейчас надстройками минаретов. Ранее, в той жизни, бывать здесь уже приходилось, чисто из туристического и развлекательного интереса. Но ныне, взвалив на себя определенные обязательства, пришел специально, дабы самому себе дать клятву, что верну кресты на эти купола.
Когда протяжно заорал мулла, призывая правоверных к утреннему намазу, мы развернулись и ушли, отправились на службу в собор Святого Георгия, ставку Вселенского Патриарха.
Проповедь читал батюшка в богатом, шитом золотом облачении, сопровождаемый десятком дьячков и служек. Священник, видно, не простой. После службы мы подошли к нему на благословение и договорились о повторном крещении Антона в православие.
Конечно, его крестным отцом стал я, ну а крестной матерью уговорили стать гречанку Ирину, молодую женщину, лет двадцати. Она была одета в длинные темные одежды и укутана в черный платок. Но это не скрывало ее вполне хорошенькую фигуру и тонкие черты лица с большими карими глазами и аккуратным, с небольшой горбинкой носиком. Молилась она искренне и долго, даже после службы еще продолжительное время стояла на коленях у Распятья и истово била поклоны. Нашу просьбу она выслушала с некоторым сомнением но, затем, махнула рукой и тут же согласилась.
После завершения обряда крещения, мы пожертвовали церкви кошель золота. Антон взял свечи и пошел к образам, Данко отправился на исповедь, мы же с Ириной задержались поговорить за жизнь. Как кумовья, ничего скрывать были не в праве, поэтому, кто мы есть на самом деле, коротко друг друга просветили.
Греческий язык я не знал совершенно, но Ирина прекрасно владела турецким, поэтому, проблем с общением у нас не возникло. Оказалось, что она походила из небедной купеческой семьи, но совсем недавно стала и круглой сиротой, и вдовой, и нищей одновременно. Мама умерла давно, а отец и муж, с которым в счастье прожила три года, погибли в порту на Кипре от рук разбойников. На семейной торговой шхуне домой вернулся лишь дядя и двоюродный брат. А в прошлом году от лихорадки умерла ее годовалая дочь. Вот такова судьбинушка.
Сейчас все хозяйство семьи было распродано родным дядей за какие-то непонятные долги отца, а она вместе с младшим братом Анастасисом, стала его иждивенкой.
— Ира, возьми, — вытащил из пояса десять золотых дублонов и вложил ей в руку.
— Что ты! Забери! Я не могу взять! Это очень большие деньги, и я стала крестной матерью не поэтому, — вообще-то мы разговаривали тихо, но сейчас она почему-то смотрела на меня испугано, даже голос повысила.
— Ира, для меня лично, это не деньги, а тебе они пригодятся. И знай, теперь у тебя появились новые члены семьи — кум и крестный сын. Похоже, ты женщина хорошая, так что если что-то не ладится, бросай все, забирай братика и поехали с нами. Поверь, мы тебя не обидим.
— Ну нет, как же можно все бросить? Мы здесь родились, и вообще...
— Вот-вот, если вообще, то ты подумай. Видишь, какие у нас парни симпатичные? Влюбишь кого-нибудь в себя, еще раз замуж выйдешь, детей нарожаешь.
— Скажешь такое, — смутилась она, — Я уже старая.
— Да какая же ты старая?! Да по тебе даже не видно, что ты рожала! Короче! Мы в Константинополе будем еще дней шесть-семь, поэтому, если надумаешь, подходи к дворцу Али Фарида-паши и вызовешь меня через привратника. Знаешь, где это?
— Конечно, знаю.
— Вот и отлично. А денежку не держи в руке, спрячь куда-нибудь.
— Ага, — она отвернулась и задвинула монеты куда-то в складки одежды, затем, повернулась ко мне лицом, перекрестилась и поклонилась, — Дай Боже тебе, благородный Михаил, крепкого здоровья и долгих лет жизни.
— И тебе, дорогая Ирина, желаю счастливой судьбы, — так же перекрестился и склонил голову в ответ.
В это время подошел взволнованный Данко и стал переминаться с ноги на ногу. Видно, что-то хотел сказать.
— Ну, говори.
Он склонился ко мне и на ухо прошептал:
— В общем, сир*, я это...
— Да не мямли, говори.
— Хочу признаться, что на исповеди сказал, что поклялся служить князю, который поставил целью своей жизни вернуть Софийский Собор в лоно материнской православной церкви.
— Еще что говорил?
— Ваше имя назвал, сир. Затем, все о своей жизни рассказал.
— А грехи батюшка отпустил?
— Да...
— Вот и отлично, ты сделал все, как надо.
В это время подошел Антон.
— Слушай, — сказал ему и кивнул на Ирину, — А проводи-ка крестную домой. И еще, я ей предложил отправиться вместе с нами, у нее в жизни возникли некие проблемы. Короче, как крестная крестному она тебе сама должна рассказать но, ни славянских наречий, ни испанского языка она не знает, так что позже сам все расскажу. Ничего, Ира, — повернулся к ней и сказал по-турецки, — Если отправишься с нами, всему научим. Это предложение от чистого сердца, так что не прощаюсь, а говорю до свидания.
— До свидания, благородный Михаил, мы с братиком подумаем, — она еще раз поклонилась и вместе с Антоном заспешила на выход.
Мы с Данко пошли следом, но по пути внезапно встретились с тем самым степенным батюшкой, который правил службу и проводил обряд.
— Уже уходите, дети мои? — спросил, но смотрел именно на меня, его глубокие, темные глаза были внимательны и насторожены, словно он говорит с человеком, от которого можно ожидать незнамо чего, — А не хочешь ли и ты исповедью облегчить свою душу?
* Во всех странах Европы так обращаются к высшей коронованной особе. Но главный герой в данном случае не понтуется и не тузуется. Именно в Испании это есть обычное обращение всех вассалов к своим сюзеренам, особенно в походе.
— Не готов я, отче. Сейчас вы воспримете мои слова, как исповедь тронутого умом недоросля. А вот осенью у вас появятся основания мне верить, вот тогда-то и исповедуюсь. Мало того, буду просить аудиенции у Вселенского Патриарха. А так да, грешен я отче, очень.
— Что ж, склони голову, — я немедленно склонился, а он укрыл меня епитрахилью** и прочитал молитву, затем, отпустил грехи и перекрестил, — Иди с Богом. Не греши, и пусть поступки твои будут богоугодны.
В прошлой жизни, честно говоря, особо набожным человеком не был, к тайне исповеди относился несколько насторожено, да и во многих священнослужителях видел не слугу Господа, а бизнесмена. Но сейчас-то точно знаю, что среди православных служителей еще не успели родиться пидорасы (в прямом и переносном смысле этого слова), которые бы торговали интересами собственной церкви. Тем более, церкви-мученицы, находящейся во враждебном религиозно-политическом окружении и потерявшей свои важнейшие святыни. И не мучает меня никакая шпиономания в стенах этого храма, и не боюсь, что буду продан недругу.
Сейчас идеологий, типа марксизма, ленинизма, сталинизма, фашизма, шовинизма — нет. И надеюсь, что уже никогда не появится. Сегодня единственно действенная идеология — это религия, и без поддержки того или иного течения, а главное ЛЮДЕЙ, его исповедующих, любое начинание, особенно развитие государственности, можно хоронить сразу. Ибо за веру на костер готов взойти даже крестьянин, а слово, сказанное перед ликом Господа, значит больше, и будет исполняться крепче, чем даже самый лучший международный договор, подписанный монархами разных стран.
** Элемент облачения православного священника — длинная лента, огибающая шею.
* * *
Хозяин дворца объявился только в четверг вечером. И то, если бы не обязательный намаз по случаю затмения луны, то кто знает, когда бы султан изволил прекратить свои веселья в перерывах между погонями за очередным стадом джейранов.
Все это время мы просто бездельничали и отдыхали в праздности и роскоши, ежедневно посещали бани и бессовестно пользовались услугами нежных мавританок, приставленных к каждому из нас для услады мажордомом Анри. Правда, часа по три проводили в фехтовальном зале.
Али Фарид-паша был мужчиной в возрасте, лет пятидесяти, немного грузноват, но выглядел крепким и бывалым воином. Когда слуга завел меня в кабинет, шевалье д'Оаро уже был здесь и о чем-то увлеченно рассказывал, а когда увидел меня, резко прервался и представил:
— Идальго Жан де Картенара.
— Ас-саляму алейкум, бейлер-бей, — поклонился ему.
— Ва-алейкум ас-салям. Ты знаешь арабский язык?
— Нет, только тюрк-дили*.
— Наливай себе вино и присаживайся, — хозяин кабинета кивнул на столик с графином и бокалами и, дождавшись пока я уселся на невысокий пуфик, вопросительно взглянул, — Итак, идальго, твоя просьба мне понятна, Гийом все рассказал. Однако, ты должен знать, что с Испанским королем мы никаких дел не имеем, он наш враг.
— Ваша светлость...
— Называй меня бейлер-бей, — сказал он, попивая вино мелкими глотками. В этот момент, он был похож на правоверного мусульманина, точно так же, как я на балерину.
— Да, бейлер-бей. Но я здесь нахожусь, как частное лицо, и мне кажется, с подданным французского короля у меня тоже имеется некоторое сходство. Кроме того, свою просьбу готов подкрепить солидным вложением. Скажем, фунтом золота.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся он, — Да ты не испанец, ты натуральный еврей! Впрочем, на француза ты тоже похож. Теперь поведай мне все с самого начала.
Он долил себе в бокал и стал внимательно слушать, периодически задавая интересующие вопросы. Рассказывая свою историю, пытался освещать ее осторожно, в том же ключе, что и шевалье Гийому. Естественно, подоплеку и основные факты этого дела оставил за кадром, иначе вместо вожделенной помощи, получил бы бритвой по горлу.
— Что ж, сходить в военный поход на запорожских казаков, это дело угодное Аллаху.
— Простите, бейлер-бей, но воевать со всеми запорожскими казаками не намерен, они мне ничего плохого не сделали. А вот одного из них, а так же некоторых его друзей, хочу серьезно наказать.
— Но это будут запорожские казаки?
— Да.
— И ты уверен в удачном исходе предприятия?
— Абсолютно уверен, поход готовится тщательно. У меня там будет поддержка и сопровождение местных.
— Сколько людей будет в отряде?
— Семьдесят пять человек.
— Ясырь** брать будешь?
* Турецкий язык.
** Пленные, рабы
— Да, человек двести-триста, а то и больше. А еще скот и лошадей.
— Это хорошо. Что ж, сейчас наша великая империя с царством Московским находится в состоянии войны, поэтому, вопрос твой решим. Сроки... от двух до десяти дней.
— Да прибудет с вами милость Аллаха, бейлер-бей, — встал и поклонился.
— Иди отдыхай, и наслаждайся моим гостеприимством, я распорядился, что бы вам отправили новых одалисок, — он улыбнулся и позвонил в колокольчик, дверь открылась и вошел старый мажордом.
— Анри, проводи эфенди в его апартаменты. Он передаст деньги, занеси их сюда. И пусть молодые господа ни в чем не знают недостатка.
Мы и не знали. Последние пару дней вообще обленились до упора и спали часов до девяти утра. Впрочем, нельзя сказать, что все это время нами было потеряно в праздности. Мне удалось познакомиться с лекарем Алом ибн Хараби, одним из придворных врачевателей. Его пригласили для лечения одной из заболевших жен паши.
Узнав, что такой появился в доме, решил с ним обязательно встретиться. Доктор оказался стареньким дедушкой, который поначалу разговаривал со мной снисходительно, но потом застрял в моих апартаментах до позднего вечера. Ни о чем особом ему не распространялся, сказал, что почерпнул некоторые знания от собственного лекаря, но все равно, наше общение получилось весьма занимательным. На следующий день мы опять встретились, и он мне вручил (совершенно бесплатно) залитую сургучом глиняную баночку с гноем коровьей оспы. Он очень обрадовался, узнав, что осенью буду опять в Константинополе вместе с моим домашним доктором, истребовав обещание посетить его дом.
