Песня для тумана

Старые долги между ними давно уплачены, а клятвы оставались нерушимыми, и ярл надеялся, что никогда больше не увидит этих несмешливых малахитовых глаз, а, главное, никогда больше не услышит этот голос: обжигающий, как сталь, сладкий, как мёд, дразнящий, как любовная ласка.

Проклятый ублюдок не носил с собой оружия. Таким, как Ульв, оно не нужно. Слова его богатство, слова его драккар, слова его хирд. И эти же слова стали хирдом Альвгейра, стоило тому попросить. Но ещё смелее и яростнее чудесных воинов оказалась златокудрая Хельга, отвесившая Альвгейру звонкую оплеуху. Можно одолеть хрупкое женское тело, но не сломить дух настоящей валькирии.

А Ульв сумел. Усмехнулся коротко, встретил взгляд кипящего гневом и желанием Альвгейра.

— Я спою для неё. Но слушать будете оба.

Последовавшая ночь вспоминалась ярлу горячей битвой. И он не знал, кто же на самом деле победил. С жаром и страстью отдавалась ему необузданная валькирия, пот застилал глаза, уста саднило от поцелуев, а по жилам бежал змеиный яд голоса барда.

Зачала златокудрая и родила мужу маленькую Сигрид, дитя победы над старым вождём и над женским сердцем. Вот только всё то время, что провела с Альвгейром его нежная Хельга, он, гордый ярл, бросался выполнять любой её каприз проворнее последнего трэлла.

Год шёл за годом, и каждый раз, в канун Самайна, который не празднуют на этих берегах, пропадал один из славных хирдманов Альвгейра, что пришли когда-то вместе с ним. А ярл знал, что в лесу завтра станет одним волком или медведем больше. Только за тех, кто связал себя узами брака, можно было не беспокоиться.

— Думаешь, их держит клятва Вар? — смех Ульва был грудным и резким — не смех, а ворчание волка.

Альвгейр знал, сколь мало значат клятвы для барда. Клятвы — это ведь тоже только слова, а слова — его верные трэллы. Как он прикажет — так и повернутся. Руна за руной ложилась перед алтарём, слово за словом произносил Ульв, заставляя рыжего Эрика повторять их одно за другим:

— Клянусь вернуть за границу царства фей туман Королевы Мэб. Или погибнуть.

Или погибнуть.

Эрик не был трусом. Но он был молод. И влюблён. Он не хотел умирать. И запнулся перед последним словом. Ульв поглядел на него снизу вверх вдруг ставшими изумрудными вместо малахитовых глазами и не улыбнулся — оскалился:

— Тебя туман не убьёт. Ты ей нужен живым. А вот Сигрид — без надобности.

— Поклянись, что Сигрид не умрёт, если я сделаю всё, как ты говоришь, — тут же выпалил викинг.

— Клянусь, — легко и непринуждённо, как весенний ветерок в листве, прошелестел голос барда, — она не умрёт, если ты всё сделаешь правильно.

Тут уже насторожился Альвгейр: сделаешь всё правильно. Слишком двусмысленно звучит. Он решил подстраховаться. Но стоило ли?

— Стоило ли? — спросил, ухмыляясь, уже на пороге чертогов новобрачных тот, кого называли Стейнсоном с Зелёных Холмов. Но Альвгейр знал, что выдал дочь за Брокксона из-под Чёрной Горы.

— Ты поклялся защищать Сигрид, — угрюмо ответил ярл на языке фей и лепреконов. — Ты не сможешь обидеть её...

— Я не обижаю женщин, ярл, — сверкнул белоснежными зубами новобрачный. — Я им пою.

Альвгейр грудью налетел на массивную дверь, но та уже была заперта изнутри.

Два дня ярл не находил себе места, воображая, как его дочь, его маленькая Сигрид, стонет от страсти под тёмным отродьем, жадно тянется к нему алыми губами и нежно ласкает зеленоватую кожу выродка. О, Альвгейр знал, на что способен голос Великого Барда, сам как-то ползал на коленях и обливался слезами, вымаливая прощение за неосторожно брошенные слова, сын светлого ши — перед сыном цверга.

Но те слова давно были сказаны, а прошлое осталось в прошлом. Будущее же Сигрид оставалось неясным.

Сам пойти к дочери ярл так и не решился. Отправил нестарую ещё, в самом соку, вдову Ингунн, пробормотав невнятицу про то, что девочка, мол, без матери росла...

Женщина понимающе кивнула, и к тому времени, как позёвывающая Сигрид вышла из дома, уже поджидала на крыльце.

— Отец за тебя беспокоится, — сообщила Ингунн, лаская девушку взглядом, полным нерастраченной материнской нежности. — Ты меня знаешь, болтать лишнего не буду. Но замужем-то была. Так что если беспокоит тебя что-то, ты не стесняйся — спрашивай.

По тому, какой густой краской залилась Сигрид, вдова сразу сообразила: не зря пришла.

— Ну, девочка, не бойся, — подбадривающе улыбнулась Ингунн.

— Как готовить кабана, чтоб съел, ещё и добавки попросил?

Глава 2. Народ Зелёных Холмов

Лес был не рад Эрику: ветви, будто живые, хватали за одежду, камни подворачивались под ноги, белесый туман стелился по земле, жадно облизывал ступни. Болли чувствовал себя увереннее хозяина, но не знал, куда тот направляется, а потому помочь ничем не мог.

Куда он идёт, викинг и сам не знал. Искать Королеву Мэб? Королеву фей в её собственном доме? Так или иначе, но исследовать местность стоило.

Лес был не рад Эрику. А вот болото встретило с распростёртыми объятиями.

* * *

Сигрид затая дыхание следила за неестественно тонкими и длинными пальцами Ульва, сжимающими кинжал. Удар. Точный и сильный. Ульв перехватывает рукоятку поудобнее и светлое, безупречно держащее заточку, лезвие легко скользит, разделяя плоть, словно нос драккара — волну.

Мужчина придирчиво осмотрел кусок кабанятины, даже принюхался, забавно, будто кролик, шевельнув кончиком носа, и отправил жаркое в рот.

Сигрид подумала, что его брачную клятву ждала с куда меньшим трепетом, чем предстоящих слов.

— Хорошо, — изрёк, наконец, Ульв. — Ингунн — отличная хозяйка. И очень красивая женщина. Это ж каким идиотом надо быть, чтоб умереть от такой жены!

Голубые глаза вспыхнули яростью. Вдова и в самом деле помогала, и уже не первый день, но если бы Сигрид знала, что сегодня муж вместо ночной темноты впустит вместе с собой красноватый луч заходящего солнца, выпроводила бы благодетельницу пораньше. Ульв не торопился посторониться, позволить гостье пройти, а отблеск заката, проникший вместе с ним, залил алым щёки женщины, рябиновым соком окрасил губы. Не иначе, как прелесть вечерней зори и порыв ветра, подхвативший короткое "Здравствуй, Ингунн", заставили чаще вздыматься высокую грудь. Без страха глядела вдова в самую глубину малахитовых глаз. Да и чего бояться, когда лицо хозяина освещает такая улыбка — тёплая и мягкая — а голос ласкает слух, будто бархат кожу?

Когда Ингунн улыбнулась в ответ, робко, чуть растерянно, Сигрид поклялась себе, что ноги этой женщины больше не будет в её доме. На жену Ульв ни разу так не глядел.

— Ты с ней спал? — Сигрид осеклась от резкости в собственном голосе. Вот тоже! Допрос собралась устраивать? Даже если что и было, разве ж признается?

— Нет, — смотрит серьёзно, даже брови нахмурил. А уголки губ подрагивают — вот-вот засмеётся!

— А хотел бы? — быстро, не думая, выпалила Сигрид. Муж в её сторону даже не посмотрел. Снова нож в мясо вонзил. И таким движением он это сделал, что дочь Альвгейра отчётливо поняла: захоти Ульв Стейнсон, разложил бы Ингунн прямо там, у двери. И то, что жена рядом стоит, ему бы не помешало.

— Я ей яд подарил, — Ульв ещё один кусок в рот отправил. Прожевал медленно, тщательно. — Тот, которым она мужа отравила.

Сигрид даже рот открыла от удивления.

— Не может быть! — проговорила тихо, но твёрдо. — Ингунн добрая. Она бы никогда...

Ульв поднял голову. Какое же у него лицо! Не грубое и обветренное, как у викинга, а гладкое, с чёткими чертами, будто тончайшим резцом из камня высеченное. "Как у отца, — вдруг подумала Сигрид, — если тому бороду сбрить".

— Верно, — вот и ей муж улыбнулся. Не так, как Ингунн, но всё равно приятно. — Я сам его убил. Дрянь был, а не человек.

По зелени малахита вдруг золотые прожилки заискрились... такие глаза — как омут. Глядишь в него, сама не замечаешь, как шаг вперёд делаешь, и водой ледяной затягивает... Сигрид решительно головой тряхнула, только косы по сторонам разлетелись.

— Врёшь ты всё. Её мужа волк задрал, я помню. А тебя тут тогда и в помине не было.

Третий кусок Ульв не глядя отрезал — на Сигрид смотрел. Доел, и сказал буднично, совсем как в день свадьбы:

— Жениха своего увидеть хочешь?

* * *

Эрик от зелёных полянок как от пожара шарахается: только кочкам да деревьям доверять можно. И то не всем. А под зелёным ковром багна плещется, лукавая топь за ноги хватает. Плащ бросить пришлось — вытянуть-то за него Болли вытянул, да пополам почти разорвал. Одежда неподъёмной стала от грязи. Волосы в один колтун слиплись. Кое-как глаза от тины протёр...

Викинг тяжело выпрямился и расхохотался. Смех вышел диким, под стать этому месту.

— Зато... зато комары отстали, — Эрик сплюнул набившуюся в рот тину.

Болли настороженно заворчал, начал пятиться, поджав хвост. Хозяин ещё раз протёр глаза и оторопело уставился на то, что потревожило пса: со всех сторон викинга окружили болотные огоньки.

* * *

— К-какого жениха? — Сигрид даже попятилась, а Ульв встал.

— У тебя их что, много? — Он шагнул к Сигрид, и девушка подумала, что рядом с викингом Стейнсон, может, и выглядел карликом, но на неё всё равно сверху вниз смотрит. Или это просто взгляд у него такой — сверху вниз — независимо от роста?

— Рыжий, большой, бестолковый. Глаза синие.

— Эрик! — юная супруга залилась румянцев куда гуще вдовы Ингунн.

— Хорошо, что вспомнила. Так увидеть хочешь? Любишь его ещё?

Сигрид, беспомощно вжавшаяся лопатками в стену, вздёрнула носик и вызывающе взглянула в изумрудные, искрящиеся глаза:

— Люблю! Всегда буду любить, слышишь?!

— Одевайся тогда, — Ульв невозмутимо плащ на плечи накинул, фибулой застегнул. — Там холодно.

* * *

Все знают, как коварны болотные огоньки. Манят, дразнят, запутывают. В самую трясину затягивают, королеве Мэб на потеху.

— Пошли вон! Отродье! — рычит Эрик, описывая мечом размашистые круги. — Проваливайте, откуда пришли!

И бледные огоньки с лёгким шелестом крылышек разлетаются, убегают от блеска лезвия, пугаются запаха железа. Маленькие феи, волшебный народец, придворные королевы Мэб... возмущённые голоса настолько тонкие, что даже слов не разобрать. А Эрик и не пытается. Больше всего он хочет отогнать от себя эту погань. Огоньки не упорствуют — исчезают в тумане, укрываются в листья папоротника, теряются в кронах деревьев и чашечках цветов. Лишь один упрямится, мельтешит у Эрика прямо перед носом, так что приходится отмахиваться уже не мечом, а просто рукой.

Огонёк куда-то зовёт. Но викинг бредёт в противоположном направлении, то и дело проваливаясь в коварную трясину. Пока что псу удаётся его доставать, но сможет ли Эрик идти, когда неверные сумерки на болоте сменит ночная тьма?

Последний огонёк немного тускнеет, будто вздыхает, и пристраивается в хвост Болли. Непрошеный спутник не остался незамеченным — пёс ворчит, но не злобно, скорее, для порядка. Отвлекаться на глупости некогда — за хозяином надо следить.

* * *

Сигрид пробирает до мурашек. Но дело не в холодном воздухе: уж очень мрачен тот лес, в который ведёт её Ульв Стейнсон. Колдовской туман, оставивший в покое поселение, отступивший за границу прибоя, здесь снова стелется по земле. Но каждый шаг, каждое движение плаща идущего рядом мужчины отгоняет белесую пелену. Словно зачарованный круг движется по лесу, а в центре круга всегда находится Ульв. И Сигрид, которую он крепко держит за руку. Не так, как держал Эрик, ладонь к ладони — просто обхватил за запястье. Почему-то казалось, что руки у Ульва должны быть ледяные. А они тёплые. И твёрдые. Будто разогретый в очаге камень. Но чем дальше они идут, тем меньше становится круг, тем гуще тени, тем выше поднимается белый морок, тем явственнее пляшущие в тумане фигуры. Вот уже их окружают стены марева, а серебристый свет луны не в силах разогнать мрак на лице Ульва. Его тонкий длинный нос стал похож на клюв, а гладкие чёрные волосы блестят не хуже перьев. Зелёные глаза горят в темноте, искрятся, как драгоценные камни. В тумане тоже поблёскивают парные огни: зелёные, красные, золотые... У одной из белых фигур появились руки, потянулись к Сигрид. Ульв остановился, слегка запрокинул голову и... завыл.

Никогда бы дочь Алвгейра не подумала, что человек может издавать подобные звуки. Да и человек ли? Почти тотчас же на этот зов последовал ответ: вой волков, слившийся в единую жуткую песню, переходящую в медвежий рык, треск лесного пожара, вопль загарпуненного кита...

Туман шарахнулся в сторону, будто вспуганный заяц. Ульв зашагал дальше, как ни в чём не бывало, а вдоль его пути, словно волны вдоль борта, потекли мохнатые тени, все как одна — с горящими глазами.

— Страшно? — спросил зять Альвгейра, не останавливаясь.

— Нет, — побелевшими губами ответила дочь ярла. Ответила так твёрдо, что муж замедлил шаг и повернул голову.

— Нет? — тонкая, чёрная, будто углём нарисованная на бледном лице бровь вопросительно надломилась.

— Ты — самый страшный в этом лесу, — через силу, но внятно произнесла Сигрид. — А ты поклялся меня защищать.

Ульв и вовсе остановился, рывком развернул девушку к себе. Чуть приподнял лицо за подбородок. Глаза у Сигрид расширились, словно не в силах вобрать обрушившуюся с его взглядом зелень... нет, не малахита. Зелень травы и весенней листвы. Безбородое, с точёными чертами лицо оказалось вдруг очень близко. Тонкие, будто обескровленные, губы почему-то пахли мёдом. "Вот что значит "медоречивый", да?" — невпопад подумала Сигрид.

— Умная девочка, — твёрдый, ороговевший палец неожиданно нежно погладил её по щеке. — Умнее, чем твой отец. Даже жаль немного...

Мягкий, будто шелест ветра в листве, голос ещё звучал в ушах, а Ульв уже решительно тянул Сигрид дальше, всё ускоряя шаг. Кажется, навёрстывал упущенное. Девушка позволила увлекать себя безвольно, как кукла. Её трясло мелкой дрожью, руки сделались ледяными, а щёки горели. Не успела Сигрид восстановить дыхание, как проводник снова резко остановился.

— Гляди, — Ульв отодвинул с дороги гибкие стебли осоки. Сигрид чуть наклонилась к чёрной глади пруда, но ничего особенного там не увидела. Только туман вдруг перестал жаться за деревьями, растёкся над самой поверхностью воды. Но Ульва это, кажется, не беспокоило. Он встал у девушки за спиной и положил ладони ей на плечи. — Гляди, — повторил он, и ухо Сигрид согрело тепло его дыхания.

А потом Ульв Стейнсон начал петь.

* * *

Эрик прижался спиной к дереву. По крайней мере, корень, на котором он стоит, не уходит под воду. Бессмысленные блуждания выматывали не хуже яростной битвы. Но упрямство викинга не позволяло окончательно опустить руки. Передышку одинокий воин решил использовать, чтобы привести мысли в порядок. Получалось не очень хорошо. Проклятый туман будто набился в голову через нос и уши, потому что мысли двигались вяло, не позволяли разглядеть их очертания. "Что... я здесь делаю?" — тупо спросил сам у себя викинг, безуспешно стараясь ухватить ускользающие воспоминания. Гнев, боль утраты, лица товарищей, блестящие зубы черноволосого ублюдка, Альвгейр с обнажённым мечом и Сигрид...