Песня для тумана

У Альвгейра пересохло во рту.

— Я привёз тебя в Льесальфахейм учиться родовой магии, раз уж ты мой сын, — продолжал Мер. — И что я получил? Заговаривать воду ты умеешь, да, но когда и как применять эти умения, у тебя ни малейшего понятия.

Альвгейр покрылся холодным потом и побледнел. Мер обернулся. Юноша, ожидающий следующих слов отца, словно приговора суда, как будто со стороны увидел и себя, застывшего в неловкой позе, ссутулившегося, старающегося казаться меньше, или вообще исчезнуть из поля зрения, и высокородного ярла. Каждое его движение было исполнено достоинства, плечи разворачивались так, будто это вода переливалась по плавно изогнутой поверхности. "У меня никогда так не получится, — сам себе сказал полукровка-ши, — хоть всю жизнь с танцмейстером тренируйся".

— Ни малейшего, — повторил Мер, глядя сыну в глаза, и тем самым возвращая его в реальность. Альвгейр судорожно сглотнул и вернул отцу взгляд: затравленный и испуганный.

— Я отправляю тебя в Мидгард, — сообщил водный ши таким тоном, будто только что выкачал из слов всю подвластную ему стихию. — Надеюсь, ещё не слишком поздно.

Несколько секунд Альвгейр был совершенно растерян. Но всё время молчать тоже не следовало, а не то отец решит, что его сын совсем идиот. И будет, возможно, не так уж далёк от истины.

— Вы... отсылаете меня к семье матери, милорд?

— Можешь и к матери, — Мер повёл плечами, отчего мягкие складки воротника ещё выгоднее (хотя это и казалось уже невозможным) подчеркнули идеальную форму ключицы. — Если выяснишь, кем она была — я не возражаю, можешь её родичей поискать.

Ещё несколько секунд Альвгейр хлопал длиннющими, плавно изогнутыми, как у отца, ресницами.

— Я надеялся, вы мне откроете её имя, милорд.

— Я бы с радостью, — усмехнулся вдруг Мер. — Если б знал, обязательно бы тебе сообщил.

— Она скрыла своё имя от вас, милорд? — несказанно удивился Альвгейр коварству неизвестной родительницы.

— Ну отчего же, — Мер прислонился к колонне, задумчиво потеребил завязку плаща, — может, и не скрыла. Даже наверняка говорила. Но я, признаться, отчётливо не помню, даже сколько женщин у меня в ту ночь было. Три? Или пять? Если пять, то, кажется, две пары близняшек. Нет, это бы я, наверное, запомнил. Скорее, просто...

— Вы были пьяны? — в ужасе воскликнул Альвгейр.

— Как последний лепрекон, — кивнул высокородный эйп Аквиль. — И даже больше. А чего ты ожидал, мальчик? Трезвый на празднике урожая — шпион. А я шпионом не был, я был почётным гостем.

— Но... — Альвгейр был настолько шокирован родительскими откровениями, что даже перестал на время переживать из-за предстоящей ему самому участи, — как же королева Рива говорила, что ваша любовь к смертной женщине была так велика, а скорбь после её смерти так ужасна, что вы...

Мер театрально закатил глаза.

— Всю эту чушь я наговорил твоей бабушке потому, что она совершенно извела меня требованиями выполнить, наконец, свой долг перед народом, выбрать себе жену из благородной семьи и подарить роду эйп Аквилей наследника. А я ещё слишком молод, чтобы похоронить себя заживо рядом с бессмертной супругой, как это сделала моя благородная мать, всю жизнь мечтавшая о большой чистой любви и тихо ненавидевшая твоего деда.

Мир юного полукровки-альва разбился вдребезги. Его безупречный благородный отец, на которого в Льесальфахейме молились, как на идола, оказался... оказался... Альвгейр осёкся, даже мысленно не решаясь этого произнести. А Мер продолжал добивать сына подробностями:

— Я о тебе и не узнал бы никогда, как о большинстве твоих братьев и сестёр...

— Братьев? — Альвнейр задыхался, как рыба, вытащенная на берег. — Сестёр?

— Не надо смотреть на меня, как на диво морское, — мелодично рассмеялся Мер. — Это же смертные! Ты только поглядел в её сторону, а она уже забеременела. Не то, что долгоживущие, которым надо блюсти фазу луны, температуру воздуха, магический фон и Двалин знает ещё какую ерунду, чтобы зачать, наконец, вожделенное чадо. Дети, воспитанные людьми, не обладают магией. Из них получаются такие же смертные, как и их матери, разве что чуть более красивые, умные и талантливые, чем прочие. Ладно, от светлых альвов — более красивые, от тёмных — более умные, чтоб и то, и другое, редко бывает, так что баланс не нарушается.

Пока Альвгер стоял, как громом поражённый, Мер продолжал:

— Так вот, я бы никогда о тебе и не узнал, если бы не Брокк. Цверги просто помешаны на культе семьи. С продолжением рода у них такие же сложности, как у всех альвов, но тёмные им особенно озабочены. И совершенно не понимают шуток на этот счёт. Видел бы ты Брокка, когда у них родился Ульв! Почтенный цверг ликовал так, будто одним махом выковал Гуингнир, Брисингамин и Драупнир. Дёрнуло меня тогда сказать: будь у меня тоже сын, я бы разделил твой восторг. А он больше года потратил, тебя уже от груди отлучили, но нашёл. Я спросил у него только где и когда, городок тот смутно припомнил... вода подтвердила, что ты мой сын, королева получила долгожданного наследника, я — свободу, все были счастливы.

На глаза Альвгейра навернулись слёзы.

— Ну-ну! — Мер грациозно приблизился и похлопал юношу по плечу. — Не расстраивайся. Рано или поздно, ты должен был узнать.

Альвгейр сокрушённо кивнул, пряча лицо.

— Я дам тебе с собой одно письмо, — мягкие нотки в голосе Мера немного растопили лёд, сковавший сердце юного полуальва, — к конунгу, который мне кое-чем обязан. Он возьмёт тебя в свою дружину.

Альвгейр поднял голову.

— Дружину?

— У них это называется хирд, — уточнил Мер, невесомым движением приподнимая подбородок сына, заглянул в такие же синие, как у него самого, глаза. — Тебя там научат... постоять за себя, а также тому, как следует говорить, как молчать... в общем, быть мужчиной.

Золотая рыбка надежды заплыла в грудь Альвгейра и забилась там, цепко пойманная в сети. Так, всё-таки, ему не всё равно? Юный ши готов был разбиться водопадом, лишь бы заслужить ещё одну такую улыбку отца, увидеть, как появляются ямочки у него на щеках.

— Я не посрамлю ваше имя, милорд! — с жаром воскликнул Альвгейр и встал на одно колено, будто приносил клятву.

— Это хорошо, — пробормотал Мер, гадая, удастся ли ему вырвать обратно собственную руку, или распереживавшийся отпрыск всё-таки запечатлеет на ней восторженный поцелуй, — но только вслух его не стоит произносить. Как правило, я путешествую по Мидгарду инкогнито. И тебе советую.

Ярл водных ши ещё не успел как следует оправиться от разговора с сыном, а его уже перехватила собственная мать. Королева Рива с присущей действующим монархам тактической сноровкой отрезала Мера на стрельчатой галерее и зажала в угол беломраморной беседки.

— Ты слишком суров с ним! — воскликнула любящая бабушка, уже который год старательно игнорирующая сомнительное происхождение долгожданного внука. — В конце концов, что такого мальчик натворил? Намочил штанишки какого-то цверга? И за это отсылать ребёнка на съеденье дикарям?

— Альвгейр уже не ребёнок, — нейтральным тоном сообщил Мер, искоса разглядывая королеву.

— Не смей равнять его на век короткоживущих! — немедленно взвилась высокородная фейри.

— И не думал даже, — невозмутимо склонился над её узким запястьем почтительнейший из сыновей. — Сегодня я убедился, что ваш внук, миледи, не терял времени под вашим неусыпным надзором, и в достаточной мере овладел родовой магией, чтобы находить ей практическое применение. Я восхищён вашим искусством, позволившим сделать из моего сына достойного представителя нашей семьи.

Королева порозовела от удовольствия.

— Да, он делает успехи, наш маленький Альвгейр. Но, — тут же спохватилась она, — в Мидгарде слишком опасно! Что, если его убьют?

— Ваш недостойный сын всегда возвращался невредимым, миледи, — смиренно произнёс Мер, глядя на мать преданными глазами комнатной собачки.

— Ты... высокородный ши, — резонно заметила Рива. — А мальчик, всё-таки, наполовину человек...

— И запросто берёт в руки смертельное для меня железо, — мягко сообщил Мер, одарив королеву такой обворожительной улыбкой, что она невольно на неё ответила.

— Я нижайше прошу вас, миледи, позволить Альвгейру маленькую прогулку в Мидгард. Молодому наследнику полезно будет немного порезвиться, прежде чем он займёт своё место у вашего престола и сочетается браком с какой-нибудь достойной особой, которую ваше мудрое сердце для него изберёт...

Рива окинула сына задумчивым взглядом. На выразительном лице Мера лежала печать несчастной любви и горечи потери. Королева тихонько вздохнула.

— Ладно, пусть...

* * *

Закрытый экипаж уносил Брокка и его рыжеволосую супругу от гостеприимных стен Льесальфахейма, и салон казался непривычно просторным, потому что в прошлый раз они сидели тут втроём. Виона вздохнула.

— Я уже скучаю по нашему мальчику.

— Я тоже, — признался Брокк. — Как подумаю, что ему предстоит, аж зло берёт! Струнки эти, песенки, тьфу! У парня такой удар с левой! Даром, что по комплекции в лепреконов пошёл...

Виона поморщилась и немедленно нашла в сложившейся ситуации свои плюсы:

— По крайней мере, там будет кому за ним приглядеть. Этот друид... производит впечатление серьёзного мастера.

Брокк пробормотал что-то неразборчивое про длиннобородых, которые примазываются к славе.

— Что-что? — Виона наклонилась к мужу, чтоб лучше слышать.

— Я говорю... — но закончить Брокк не успел, потому что именно в этот момент крышу экипажа пробили ноги высокородного Мера эйп Аквиля, приземлившегося аккурат в объятия цверга.

— Вот проклятье! — воскликнул он. — Я надеялся, что с этой стороны старушка Виона.

— Что?! — воскликнули супруги, а Виона ехидно добавила: — Это я-то старушка?

— Это в Мидгарде так теперь говорят, — отмахнулся Мер, уселся между цвергом и его супругой и обнял сразу обоих.

— Вы только посмотрите на нас! Снова все в сборе! Снова вместе! И! Самое главное! Никаких детей на горизонте! Как в старые добрые времена!

— Ну это ладно, — пробурчал Брокк, отпихивая от себя ши, — ноги тебе не жаль, а крышу-то зачем ломать было?

Мер принял придворный вид и назидательно произнёс:

— А невместно высокородному ярлу водных ши Меру эйп Аквилю, сыну и наследнику королевы Ривы, отбывать в одном экипаже с Советником королевы лесных ши Брокком, ибо при теперешней сложной дипломатической ситуации это могут счесть за...

— По-мидгардски сказать можешь? — перебил его Брокк.

— Отвали, так надо, — охотно перевёл Мер.

Брокк запыхтел, Виона рассмеялась.

— Как ты там своего малого, не сильно приложил? — пробасил, наконец, цверг. — Ему от волчонка и так досталось.

— Ничего, ему полезно, — легкомысленно отмахнулся Мер. — В Мидгард отправил, а то в этом курятнике из мальчишки того и гляди истинного водного ши сделают.

— Самокритично, — фыркнула лепрекониха со сложной родословной.

— Цыц! — рассмеялся светлый альв, воздевая вверх палец. — Я совершенно уникален. А мой юный отпрыск недостаточно крепок духом, чтобы пройти мой тернистый путь самостоятельно. Птица Альвгейр, увы, относится к гордому виду ежей.

— Главное, чтоб моргенштерном не кончил, — ухмыльнулся Брокк, подмигивая светлому. Мер широко улыбнулся.

— Всё будет хорошо. В конце концов, он ведь мой сын. Я проверял. Больше того, ты сам проверял.

— В крайнем случае, Ульв за ним присмотрит, — рассудительно сказала Виона. — Он у нас очень ответственный.

— Надеюсь, мой наследник не останется после этого калекой или слабоумным, — нарочито забеспокоился ши. — Это ведь надо! Ваш парень — без пяти минут Великий Бард! Как вам столько лет удавалось это скрывать?

— Полегче с титулами, — буркнул Брокк. — Ты, всё-таки, говоришь о нашем сыне.

— Что-то имеешь против бардов? — удивился Мер.

— Не мужское это занятие, — поморщился цверг. — Ну, для светлого, может быть. Но не для нашего брата. Им же даже оружие запрещено.

— У твоего малыша такие зубки, что никакого оружия не надо, — погладил Мер по шёрстке отцовскую гордость. — А Великий Бард... с ним не только короли советуются. Даже боги в расчёт берут.

— Да и из твоего будет толк, — не остался в долгу Брокк. — У меня глаз намётанный, помяни моё слово, добрый воин выйдет. Если уму-разуму научить будет кому.

Эйп Аквиль коротко вздохнул и уставился в окно.

— Поживём — увидим.

Глава 2. Слёзы феи

Сигрид не замечала ничего вокруг себя. Сату, отец, какие-то люди... они мелькали где-то тут, у границы зрения, как бледные тени. Что-то говорили, но Сигрид не слышала, что. Не слушала. Это было не важно.

Важно было только одно: королева Мэб превратила её мужа в зелёный камень, холодный и безжизненный. Нечисть, одно слово! Слёзы катились по щекам, и так же неудержимо проносились в голове воспоминания. Страшная свадьба... о, боги, какой же глупой была Сигрид, когда боялась, что муж повалит её на брачное ложе! Всё бы, кажется, отдала теперь, чтобы обнял, прижал к горячей, твёрдой, но всё же не каменной груди. Вспоминала ехидную улыбку и ласковые зелёные глаза, глядевшие на неё, как на ребёнка. А хотелось, ой как хотелось, чтоб смотрел, как на женщину, как... Сигрид вздрогнула. Как на королеву Мэб. Да, вот что это был за волчий голод, стоном рвавшийся из груди Ульва. Дочь ярла стиснула зубы и плотнее прижалась к камню.

— Разве ты не говорил мне, что самое сильное колдовство — это любовь? Я люблю тебя, слышишь? А она нет. Она только посмеялась, поиграла с тобой, и ушла. А я здесь, рядом. Значит, моё колдовство сильнее. Вернись ко мне!

* * *

— Ближе, — сказала королева Мэб, и он сделал ещё шаг. Короткий взмах руки — и голова дёрнулась от звонкой пощёчины. Соскальзывая, длинные ногти расцарапали зеленоватую кожу.

— За что на этот раз? — осведомился Бард смиренным тоном, стараясь хотя бы внешне подавить клокочущий в груди гнев. Кенн Круах бывал жесток. Он вполне мог приказать снять с вас кожу или сцеживать кровь в золотые кубки. Но управляться с ним легко: несколько слабых мест, на которые Великий Бард быстро научился давить, и бог с его жрецом пришли к взаимопониманию.

Королева Мэб могла бросить одно небрежное слово... да что слово! Взгляд! И Ульв не находил покоя неделями. Он не мог спать, катаясь по земле в бессильной ярости, стараясь постичь таинственные закономерности настроений повелительницы фей. Казалось, в последнее время придворному певцу это стало удаваться: раз или два королева соизволила выразить мимолётную благосклонность. И вот опять!

— Ты ещё спрашиваешь? — Мэб презрительно скривила губы. — Тупой цверг. Злобный и тупой.

Чудовищным усилием воли Ульв старался остановить малахитовые прожилки, вот-вот готовые разрисовать его тело, знаменуя победу породившей его стихии над разумом живого существа. Брокксон гордился своими предками. Но уподобляться некоторым из них ему не хотелось.

Мэб наблюдала за его внутренней борьбой с брезгливым любопытством.

— Или думаешь, я не знаю, кто приманил тех нечастных, кого утопили болотные огоньки? Мальчишку, которого феи затанцевали до смерти?