Песня для тумана

— То есть вы... — заикаясь, протянул ярл, — вы...

Мер перехватил его взгляд, прикованный к плащ-мешку, и с удовлетворением подтвердил:

— Мы с Брокком воруем тут орехи знания. Знание, которое достаётся тебе легко — ничего не стоит, запомни это, о юный... гхм... о зрелый... в общем, сын мой. Вроде твоих пиратских набегов, но менее кроваво. Правда, в прошлый раз вместо добычи мы увезли отсюда Виону... она, знаешь, не сразу согласилась, но мы поняли: это судьба!

— Я должен найти своих людей, — при упоминании о морском разбое Альвгейр вспомнил, что он уже не юный восторженный ши, а викинг. Более того, ярл. Он встал, как вкопанный, и решительно сбросил руку Мера со своей. — Я в ответе за них!

Ши страдальчески закатил глаза.

— О, боги! Твоих людей? Вот этих? — Мер небрежно отодвинул в сторону целый пласт леса, открыв панораму яблоневого сада. Спелые плоды блестели в ветвях, перекатывались в сочной траве. Викинга обдало густым запахом домашней выпечки, ласкового лета и чего-то беззаботного, чему нет названия, и что можно в полной мере ощутить только в детстве. Альвгейр же мог лишь стоять и смотреть, как по деревьям карабкаются неуклюжие медвежата, волчата с широкими лапами кружатся, пытаясь поймать за хвост себя или друг друга. А между ними кувыркаются карапузы, самому старшему из которых от силы года четыре. Умилительные малыши не были похожи на воинственный хирд. И всё же это был именно он.

— Это... Ангус их? Так? — простонал ярл.

— О, нет, — Мер подозрительно щурился, любуясь мирной картиной. — Зачем ему? Но не забывай, где мы находимся. Яблочный Эмайн — остров блаженства и вечной юности. В ваших краях считают, что за этими садами присматривает Идунн. Что, по-твоему, сделали твои люди, как только наткнулись на вожделенные плоды, избавляющие от старости, болезней и смерти?

Альвгейр тоскливо взвыл:

— Расколдовать их можно?

— А разве они заколдованы? — фыркнул Мер. — Они блаженны и счастливы, как боги. Как большинство из здешних богов.

— Я не могу просто так их бросить!

— Тогда оставайся, — Мер кивнул на поляну. — Можешь за няньку побыть, хотя она тут и без надобности. Только имей в виду, твои хирдманы тебя даже не вспомнят. А мне пора. С внучкой познакомиться хочу.

— Сигрид! — Альвгейра окатило холодом. Как он мог о ней забыть! — Она... она тоже?!!

— Да не-е-ет, — Мер небрежно выпустил ветку, которую держал всё это время в руке, и чудесная поляна уменьшилась, отдалилась и вовсе исчезла за непролазными зарослями леса. — Нашу девочку Брокк перехватил.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно прорычал викинг, следуя за ши.

Мер только рассмеялся и засвистел очень похоже на малиновку.

* * *

— Ах ты ж, Двалин! — взревел Брокк, сбросил с себя и Сигрид, и мешок с орехами, боевая секира взрезала воздух...

— Дорогой, ты же не станешь бить этим детей, — интонация Вионы была отнюдь не вопросительной, так что цвергу ничего не оставалось, как сопеть и сжимать в крепких ладонях любимое оружие, пожирая взглядом любимый корабль, облепленный любопытными подростками, как виноградная гроздь мошками. Корабль, надо сказать, был исключительным, и вполне стоил внимания, которое ему оказывало юное население острова: небольшой, изящный, как дельфин, гордо изогнувший носовую часть, он сверкал на солнце, так что было больно глазам. Корабль из стекла. Не совсем обычного, конечно, цвергского стекла, секрет которого Брокку открыл завалявшийся в кармане со времён похищения Вионы орешек. Волшебное судно стало общим детищем для цверга, ши и той, что упорно называла себя лепреконихой. Выглядело это творение золотых рук мастера-цверга не менее впечатляюще, чем дворец Короля-под-Горой.

— Копья у них отнюдь не детские, — Онни вышел на берег одновременно с Мером и Альвгейром, только с другой стороны леса. Коротким движением вогнал в землю подтверждение своих слов.

Викинг тут же схватился за древко, повертел, попробовал в руке. Усмехнулся:

— Неплохо, шаман! Меньше часа на острове — и уже с трофеем. Как ты?.. — Пока говорил, Альвгейр, наконец, осознал, что рассматривает медленно тающий снег на сапогах нойда.

Онни проследил его взгляд и энергично топнул пару раз, уничтожив погодную несуразицу. Хмуро произнёс:

— Да пришлось тут пару ушей надрать. Чтоб к медведям спящим не лезли.

Виона тихонько прыснула в ладонь.

Раздался скрежет: юные "блаженные" пытались взломать люк в палубе. Почти в той же тональности заскрипел зубами Брокк. Мер покосился на него сапфировым глазом, накрутил на палец золотистый локон, привалился к ближайшему дереву и звонко заявил:

— Тоже мне корабль! Он даже не похож на настоящий. А в лагуне стоит драккар викингов!

Полтора десятка вихрастых голов повернулись в его сторону. Благородный эйп Аквиль словил каждый взгляд в отдельности, связал единой сетью и подсёк, плавно переведя центр общего внимания на мужественную фигуру Альвгейра.

— Викинги! — разорвал небо радостный ор. — Чур, я буду ярлом! — А я — конунгом! — А я... а я... тогда Тор!!!

Ураганный ветер пронёсся мимо, и вот уже только мягкий бриз ласкает лица и волосы собравшихся на берегу, играет их растрепавшимися локонами. Молчание оседает вместе с песком, взбитым твёрдыми маленькими пятками.

— Ты... только что отдал им наш корабль, отец? — медленно, с расстановкой произнёс Альвгейр. — Тот, что мы с Ульвом ладили своими руками, с которым я отвоевал себе жену и землю, на котором...

— Забудь о нём, — Бард отряхнул плащ и зелёным морем спокойствия встретил шквал ярости викинга. — Каким бы хорошим ни был деревянный корабль, ему никогда уже не покинуть здешних берегов.

Мер положил руку сыну на плечо и проникновенно произнёс:

— Считай, что это прощальный дар вождя своему хирду.

— Эти — не мой хирд! — вскричал Альвгейр, махнув рукой в сторону леса.

— Поднимайтесь на борт, — прервал его Брокк. — Отчаливаем как можно скорее. Виона зря полошить не будет.

Первым по сходням взбежал Онни и принялся оглядываться, как ни в чём ни бывало. Мер с Альвгейром под руки вели беспрестанно оглядывающуюся на Ульва Сигрид. Семейство Брокка слегка замешкалось на берегу. Цверг хмуро оглядел сына.

— Дай угадаю. Ты с нами не поплывёшь?

Тот покачал головой.

— Мне с вами сейчас не по пути. Прослежу, чтобы вышли гладко, и по времени не очень глубоко.

— А сам? — Брокк нервно поглаживал рукоять секиры.

— К Мэб, — ответил Ульв без тени колебания. Виона чмокнула его в щёку и не очень понятно изрекла:

— Я горжусь, что ты сделал меня своей матерью.

Брокк тяжело вздохнул и тоже обнял сына. Тихо сказал ему на ухо:

— Суровую бабу ты себе выбрал. Тяжело будет.

Ульв покосился на мать и усмехнулся:

— Это семейное.

— А где вёсла? — спросил Онни, не обнаруживший даже уключин. — Или парус?

— Не надо ничего, — Мер погладил корабль по длинной шее, тот игриво изогнулся. Альвгейр остро затосковал по своему драккару.

Брокк с Вионой подошли к водному ши, палуба вздрогнула, и сверкающее судно заскользило по воде. Довольно скоро море подёрнулось рябью, волны, прежде ласково облекавшие борта, бились о них всё яростнее. Тоскующий Альвгейр хотел, было, их успокоить, но Мер его остановил:

— Мы ещё не далеко отошли, это море Ангуса. Тебя всё равно не послушается, да и ему вряд ли понравится. Корабль выдержит. Скоро уже первый порог...

И тогда до них долетела песня. Голос Великого Барда успокаивал воду, будто целый груз разлитого масла, нежные звуки расцветали в небе лепестками рассвета, чудесный корабль летел, как на крыльях, едва-едва не отрываясь от поверхности. А Сигрид стояла и шмыгала носом.

— Поплачь, — Виона обняла девушку за плечи и ткнулась острым подбородком. — Он ведь для тебя поёт.

— Правда?

— Уж не знаю, что из этого правда... ты умеешь делать вкусный скир?

Сигрид невольно рассмеялась.

— Эта песня про то, как я готовлю скир? Не может быть!

— Жаркое из кабана тоже хвалит, — пожала плечами Виона.

Эпилог

Ульв старался. Он душу вложил в эту песню: сыновнюю любовь, годы странного товарищества с Альвгейром, нежность и благодарность к маленькой Сигрид, уважение к Онни, наследнику милой Сату, сплетал он словами разных языков, наполнял ветром и солнцем. И довольно скоро стеклянный корабль Брокка пересёк границу, за которой море поменяло цвет, выскочил из воды, на мгновение завис в высшей точке полёта, ослепительно засверкав в лучах восходящего солнца, обернулся вокруг своей оси и нырнул вниз, весело взмахнув хвостом на прощание, будто резвящийся кит.

— Очень трогательно, — сказал кто-то за плечом Ульва, и туман Кенн Круаха сам собой взметнул чёрный плащ, завихрился вокруг Барда, коконом укрыл всё вокруг.

— Впечатляет, — закашлялся Ангус О'г. Он щурился, разгоняя марево, словно это был едкий дым.

Ульв взял себя в руки и в пару движений рассеял непрошеное колдовство. Церемонно поклонился синеглазому юноше, окружённому птицами и светом.

— Прошу прощения. Сорвалось.

— Бывает, — пожал плечами бог и уселся на выглаженный волнами огромный плоский камень. Зарылся босыми ногами в светлый песок. Некоторое время оба молчали, разглядывая горизонт.

— Хорошо спел, — Ангус удовлетворённо откинулся назад, отёрся о полусогнутые локти. — Ювелирно, можно сказать. От Ирландии довольно близко вынырнут, правда, Сигрид при всём желании уже на коронацию Эрика не успеет. Ты всегда со временем слишком сильно мудришь: вся система в разнос идёт, стоит вам по разным мирам разбежаться.

Ульв скинул плащ на песок и уселся рядом с камнем хозяина острова, на котором царствовал вечный Самайн.

— Всё нормально было, пока она дыру в границе не нашла, — буркнул цверг, ковыряя ножом песок.

— И это тоже был только вопрос времени, — усмехнулся Ангус. — Времени и ряда трагических стечений обстоятельств.

— Я всё поправлю, — Ульв откопал плоский голыш и блинчиком запустил его по воде.

— Попробуй, конечно, — Ангус зевнул. — Что тебе остаётся? Я с удовольствием посмотрю.

На этот раз Ульв не пел. Напротив, он сам растворился в шёпоте листвы, распался на прошлое, глубоко в корнях Свартальфахейма, будущее, на робких лепестках весенних цветов, а между ними был ствол мирового древа, и Ульв устремился по нему вверх и вниз, живительным соком и потрескавшейся корой.

Вот рыжий Эрик хватает за руку свою неверную фею и рычит ей в ухо: "Королевская шлюха!" — А она лишь смеётся и обнимает его за шею...

Вот корабли викингов у берегов Ирландии. Есть в этом что-то неправильное. Ах да! Сейчас зима. А корабли стоят на приколе. Случилось то, о чём предупреждала королева Мэб: однажды они не захотят уйти с награбленным из монастырей, а решат остаться.

Волк рычит и раздражённо скалит зубы. Долго его не было здесь, сейчас... но земля уходит из-под ног, приходится взмахивать крыльями, подниматься вместе с горячими потоками воздуха, парить... горячо от пожаров. Изумрудный остров раздирают стычки и битвы. Кажется, здесь, в Мидгарде, ничего не знают о нежной привязанности Пака к ирландке Геро, потому что Туманный Альбион вместо друидов посылает теперь только вооружённых людей.

Больше нет Пяти Королевств. Холодный пот градом сшибает Ульва в море, он падает, бессильно стараясь зацепиться за воздух и время, которое словно срывается с цепи и летит, как обезумевшая лошадь: католическая церковь, король Генрих, английские бароны на ирландских землях, грабежи, насилие, поборы, низложение бунтаря ард-ри собственными сыновьями...

Ульв вынырнул из омута истории, захлёбываясь от негодования и ужаса.

— Что... что это было?

— Войны, — Ангус смотрит на него с сожалением. — Порабощение и упадок. Зима.

— Но Мэб? Почему она ничего не сделала? Она ведь была уже свободна!

— Мне ответить, или вспомнишь сам?

Ульв, взмокший и жалкий, снова опустился на белый песок. Такой белый, что от него слезились глаза. Белый, как сверкающие залы Священной Тары. Ладонь заныла, и Ульв не удержался, посмотрел, не осталось ли следов от разговорчивого лезвия, ненавидящего фоморов.

— Останавливать кровопролитие ей и прежде плохо удавалось.

— Да и с чего бы ей это уметь? — Ангус беспечно взбивал пятками песчаную бурю. — У неё ведь был король. Суровый, но справедливый ард ри, железной, вернее, каменной, рукой державший Пять Королевств.

На этот раз у Ульва в глазах потемнело.

— А знаешь, — продолжал хозяин Яблочного Эмайна, — вот о тебе никто не сожалел. После вашего "сколько можно быть вечно юными, пора уже и о детях подумать", о тебе и не вспоминали почти.

Со дна времён, из тёмных пещер памяти, о которых Ульв даже и не подозревал, поднимался стеклянный корабль. На его палубе стояли двое, держась за руки, и смотрели вперёд, на молодую, покрытую нежной зеленью землю. Землю, которую мужчина только что сотворил...

— А вот по ней тут тосковали, — издалека пробивался голос Ангуса. — Ведь как пела! Нет, я понимаю, конечно, у вас там семья, всё общее, и туманы, и плодородие, но с тех пор, как ты голосить взялся, она даже на арфе играть перестала. Поющий камень это разве что любопытно, но когда Душа поёт, не сравнить же...

Ульв со стоном сжал ладонями голову. Казалось, она распадается на куски. Обрывистые кошмарные сны, преследовавшие его во время недолгого окаменения, хлынули со всех сторон. Чудовищно-яркие, подробные, живые.

Бессильно опущенные руки. И рыдающая любимая.

— Они умерли! Все!! Из-за того, что мы поссорились с тобой!!!

Он обозревал последний город, в который перебирались заражённые красной чумой дети Паротлона. Их остатки. Так было проще друг друга хоронить.

Он не знал, что ответить.

— Разделить потомков Немеда казалось такой удачной идеей, — вздыхал Ангус, отмахиваясь от своих птичек, беспрестанно вьющихся вокруг. — Всё-таки надёжнее... кто ж знал, что они все выживут, а потом передеруться за историческую родину?

— Люди... разучились слышать её голос, — хрипло, низким рокотом гейзера, сообщил тот, что когда-то своими руками прорезал русла рек и ваял складки гор. — Ещё тогда. Поэтому говорить приходилось мне...

— А у тебя не было правых и виноватых, — подтверждал легкомысленный хозяин Яблочного Эмайна. — Всех всмятку и на удобрение полей. Лесов... тебя, в общем.

Ульв его больше не слушал.

Перед внутренним взором стояла маленькая женщина с подозрительно сухими грозовыми глазами, закутанная в чёрную шаль.

"Я ухожу", — так просто звучит.

И ушла она так просто. Сказала, что не может бросить туат, даже если достучаться до них почти невозможно. Надеется, если стать одной из них, поселиться в соседнем сиде и приходить на их торжества, её смогут услышать?

Не может бросить это проклятое племя... а его, значит, может?

Отголосок древней ярости вулканической лавой опалил грудь. Что он тогда устроил? Извержение? Землетрясение? Шторм? Вырванные с корнем деревья точно были. Кривые, приземистые... яблони. И синеглазый малыш, протягивающий спелый плод.

Птицы поют...