Песня для тумана

Альвгейр, сообразивший, что в таком состоянии от мальчишки толку не добьёшься, ухватил его чуть не за шиворот и потащил вон, небрежно бросив собравшимся:

— Пир окончен. Но кто хочет — может продолжать.

Ульв тоже встал и обратился к Онни:

— Идём. Пришло время поговорить.

Ярл макнул юношу в бочку с водой. И подержал там подольше, поэтому потребовалось ещё какое-то время, чтобы Бьорн отфыркался и продышался.

— Говори, — жёстко произнёс Альвгейр, и юноша попятился. Он слышал, конечно, истории о том, с какой доблестью и жестокостью золотоволосый расправился с прежним ярлом. Но только теперь, кажется, окончательно в них поверил.

* * *

Ульв же отвёл молодого шамана в стоявший тут же, неподалёку, дом Альвгейра.

— Что Акка рассказывала обо мне? — Стейнсон указал Онни на лавку и сел сам.

— Почти ничего, Волк. — Гость воспользовался предложением и с любопытством огляделся. — Говорила, что это только её. Да и дедушка при твоём упоминании каждый раз принимался рычать. Олли поведал немного. Про то, как воевали олени и медведи, а вы с золотоволосым приплыли в маленькой лодке, идущей против ветра. И как ты собрал своих слуг, загнавших окончательно озверевших из рода медведей на корабль Альвгейра, построенный руками людей-оленей.

Ульв задумчиво закопался пальцами в густой мех шкуры, валявшейся на лавке. Альвгейр не отказывал себе в роскоши.

Молодой шаман некоторое время изучал лицо собеседника, но, наконец, не выдержал:

— Ты любил её? Бабушку.

Ульв потёр подбородок и бросил на Онни быстрый взгляд.

— Она ведь всё ещё в Срединном мире. Так что — нет.

— А она... — молодой шаман невольно запнулся. Начал с другого конца. — Дед просто взбесился, когда она плыть к тебе решила. И его с собой не взяла. До сих пор боится, что ты её заберёшь. Как прочих. Потому и через Нижний мир прошёл. Ты... не сердись на него.

Стейнсон оскалился по-волчьи, но уже через мгновение глядел спокойно. Даже с любопытством.

— Хотел бы забрать — ты бы на свет не родился. Чуткий такой. Я и сам едва медведя заметил.

— Я следил, — со сдержанной скромностью пояснил Онни. — Знал, что дед следом пойдёт.

— Всё равно.

— Я сильный нойд. Сильнее всех, после бабушки. — И тут же молодой шаман поправился: — Из живых.

Ульв слегка поморщился и развалился на широкой лавке, как на ложе, полуоблокотившись о стену.

— Где ты вырос? У медведей или оленей?

— После того, как нойд Олли ушёл в Верхний мир, саамы живут вместе, не делая различия между предками, — вежливо ответил гость.

— Как это произошло? — в голосе Ульва прозвучал интерес, но глядел он не на собеседника, а в бревенчатый потолок, хмурился, постукивал пальцами по согнутому колену.

— Когда вы с золотоволосым уплыли, было тихо и мирно. Какое-то время. А потом к оленям стало приходить всё больше медведей. И оставаться. Кто-то женился, как дед, и входил в дом своей женщины, кто-то просто перевозил семью. Жаловались на своего нойда. При прежнем медведе жил тише воды ниже травы, но когда стало понятно, что вы с золотоволосым не вернётесь, сделался вождём. Он был жесток и, кажется, безумен. Но среди медведей тогда сильных нойдов не было — дедушка ещё не набрался опыта, прочих ты увёз.

Ульв, наконец, повернул голову, видимо заинтересовавшись рассказом.

— Но однажды безумный нойд умер, да?

Онни утвердительно наклонил голову.

— Никто не решался его хоронить. Все знают, что после смерти нойды становятся сильнее. И когда все медведи перебрались к оленям, Олли попрощался с бабушкой и дедушкой, оставил им заботу о людях, а сам...

— Это сколько времени прошло? — перебил Ульв. — Мертвец должен был уже встать!

— Да, — печально вздохнул Онни. — Так и было. Отчаявшиеся медведи пытались сами его похоронить. Но многого не знали. Когда труп поднялся, один из них ударил его ножом. И на следующую ночь у безумного нойда оказались железные зубы. Он рыскал по деревне, по лесу и убивал. Когда кто-то пытался спрятаться на дереве — перегрызал ствол.

— И Олли удалось его одолеть? — Ульв недоверчиво хмыкнул.

— Нет. Безумный нойд его убил. — Онни произнёс это просто и буднично, как будто речь шла вовсе не о его предке.

— Но после смерти нойды становятся сильнее, — задумчиво протянул Стейнсон. — Особенно те, кто попадают в Верхний мир...

— Так и было, — повторил молодой шаман и вежливо улыбнулся догадливости собеседника.

— И ты там бывал? В Верхнем мире, я имею в виду? Говорил с ним?

Онни снова кивнул.

— Нойд Олли представил меня оленю-предку Мяндашу. Сказал — я ему понравился.

— Тебя, должно быть, в будущие вожди теперь прочат? — усмехнулся Ульв. Его глаза весело заискрились золотом, но лоб всё ещё прочерчивала трещинка морщины. Казалось, он на минуту отринул от себя тяжёлые думы, чтобы умилённо взглянуть на играющего ребёнка.

— Нет, — ответил Онни и улыбнулся в ответ. — Я хороший нойд, но не лучший вождь. Слишком непоседливый. Когда отец уйдёт в другой мир, направлять саамов будет мой старший брат. Он достойный и рассудительный человек.

С каждой минутой Онни нравился Ульву всё больше и больше. Он даже подумал, что, задержись он тогда в Суоми подольше, этот мальчик-счастье мог быть его внуком, а не медведя. Устыдившись этих мыслей, Стейнсон потёр лицо ладонями.

В этот момент в дом ворвался Альвгейр.

— Твоя чокнутая баба призвала берсерка и похитила мою дочь! — прорычал ярл.

— С Сигрид всё в порядке, — холодно произнёс Ульв, и не только глаза, но и кожа при этом у него стала отчётливо отливать зеленью. — И не говори о Сату таких слов. Поссоримся.

Онни — счастье.

* * *

От запаха запечённой рыбы можно было захлебнуться слюной. Лосося, подпорченного Сигрид, женщины разделили на двоих, и саамка даже похвалила гарнир из запечённых овощей, приготовленный юной хозяйкой.

— Сату, — осторожно, не поднимая головы, заговорила дочь ярла. — Расскажи, пожалуйста, что... — Она густо покраснела и опустила голову ещё ниже, — что Ульву нравится?

— В еде? — невозмутимо осведомилась старуха, откидывая за спину седые косы.

— В... еде, — неловко подтвердила Сигрид, невольно покосившись на застеленное шкурами широкое ложе, видневшееся в приоткрытую дверь.

Саамка, пристально разглядывавшая девушку, только хмыкнула.

— Любишь его? — напрямик спросила она. Сигрид даже вздрогнула, отшатнулась. А потом осунулась, притихла.

— Я... не знаю. Я вообще-то Эрика люблю... — она растерянно поскоблила ногтем засохшее пятно на столе. — Вроде бы.

— Вроде бы? — Саамка прислонилась к стене и скрестила руки на груди. Ей было откровенно весело.

Сигрид убрала посуду со стола и решительно выпрямилась перед гостьей.

— Хочу, чтоб он меня любил, — уверенно заявила девушка. — А то женился и...

— И что? — Сату достала откуда-то из складок одежды небольшой бубен, разделённый на три части и расписанный множеством фигурок, уложила его к себе не колени и стала потихоньку ударять по нему.

— А ничего, — обиженно топнула ножкой дочь ярла. — "Ты не в моём вкусе" говорит!

Шаманка фыркнула, но некоторое время уделяла внимание только бубну. Сигрид хотела уже, было, рассердиться, но мерное постукивание успокаивало, расслабляло, создавало уют. Девушка присела рядом с гостьей и осторожно приткнулась к её боку:

— Поможешь, а?

— Помогу, — тихо сказала Сату и прижала ладони к светлой коже, натянутой на овальный каркас. Один конец бубна был уже другого, так что он походил на яйцо. — Я помогу, только не тебе, девочка, а ему, — сказала шаманка на языке Суоми, так что Сигрид ничего не поняла. — Для того и приехала. Сама хотела, да ты лучше подойдёшь — у меня трое сыновей и шестеро внуков. А ты молодая да трепетная, влюблённая...

— Что ты бормочешь? — нахмурилась дочь ярла.

— Дело, говорю, непростое, — отозвалась старуха. — Цверги — как земля, их породившая. Снаружи ледяным панцирем прикрываются, а сердца горячие, яростные. Видала когда-нибудь, как земля кровью через трещины вулканов истекает? Вот то-то... Сердце Короля-под-Горой весь Свартальфахейм согревает, освещает, в движение приводит. Мощные у цвергов сердца, сами они, бывает, не в силах с ними совладать. Ульв своё на далёком острове запер и неприступной стеной окружил. Никто не знает, почему. То ли спрятать решил, то ли наоборот, королеву туманов запереть хотел, да простого колдовства не хватило, вот сердце оставить и пришлось. Так, или иначе, а в груди у него камень пустой. Никого не полюбит, пока сердце на место не вернёт.

Сигрид сжала кулачки.

— Королева туманов? Это Мэб которая? Ух, я ей!..

— Тихо, — так властно шаманка это произнесла, что дочь ярла тут же замолчала и уставилась на гостью почти испуганно. — Слушай внимательно. Времени мало.

Старуха тяжело встала и неуклюже, заваливаясь на правый бок, двинулась к спальне.

— Ты шила? — указала она на рубаху, так и оставшуюся с утра валяться на полу.

— Я, — Сигрид проворно подхватила одежду и протянула Сату.

— Хорошо, — острый ноготь на сморщенном пальце пробежался по вышивке. — Добавить кое-чего надо. Нитки неси. Пяльцы, иглы.

Девушка метнулась за рукоделием, саамка же придирчиво выбрала небольшой остывший уголёк.

— Онни с твоим отцом не скоро Ульва отпустят, — говорила Сату, натягивая ткань на пяльцы, отчего рубашка стала подобием её бубна. — Бельтайн завтра.

— Бель... что? — не расслышала Сигрид.

— Граница на зачарованном острове истончаться будет, — сказала саммка, глядя в слюдяное окошко куда-то далеко, за бурное море. — В трёх местах слабину даст. Альвгейр с водой говорит, а она его через раз слушается. Его-то Волк в море и пошлёт. — Саамка уверенно чертила угольком замысловатые руны по выбеленной ткани. — Онни — сильный мальчик, молодой и горячий. Его Ульв отправит на готовый проснуться вулкан, через Нижний мир проведёт. Но всё это он так сделает, чтоб под ногами не мешались, нужными себя чувствовали.

Сигрид приняла у старухи пяльцы и стала сноровисто покрывать рисунок вышивкой — с рукоделием у неё с детства ладилось.

— А сам он что ж?

— А сам Ульв к чёрной воде потянется. К той, что подземными путями ходит. Там самая большая брешь и будет. Знаешь такое место поблизости?

— Знаю! Ой! — капля крови с уколотого пальца упала прямо на фигурку волка, за которую Сигрид принялась после рун.

— Это хорошо, — морщинистая ладонь шаманки накрыла ладонь Сигрид. — За ним побежишь. Утром, как развиднеет, он туда и бросится. При луне танцует королева, а к рассвету — на рубеже ночи и дня — к бреши придёт. Не до тебя Волку будет, да я ещё помогу. Глядишь, и проскочишь незамеченной.

Сигрид кивнула, и иголка в её пальцах засновала ещё быстрее. Надо успеть, пока муж не пришёл.

Глава 6. Бельтайн.

Повелительница фей любит балы, но то, что бывает в Бельтайн, совершенно особенное действо. Танцев, впрочем, хватает: кобольды так мелькают маленькими ножками в хороводах, что дочиста вытаптывают траву, болотные огоньки кружатся искрящимся вихрем. Лепреконы убирают поляны золотой утварью и тончайшими тканями, цветочные феи — наполняют сладкими, терпкими и свежими ароматами, волшебные бутоны раскрываются на гирляндах, обвивших стволы деревьев, и из чашечки каждого цветка вылетает маленькая фея. Они роятся, как пчёлы над медоносами, поблёскивают прозрачными крылышками в свете праздничных фонариков, которыми наполнили лес гномы. Их остроконечные красные колпачки мелькают тут и там, тут и там раздаются стук крохотных молотков, визг рубанка и сварливая песня пилы — гномы готовят скамьи, столы и хорошенькие резные беседки, которые тотчас же затягивает диким хмелем. Но в том, что касается обновок, нет равных лепреконам, а вернее, их жёнам: благоухающие платья из лепестков роз, прозрачные туфельки из мушиных крыльев, строгие камзолы из ночной темноты и яркие колпачки из шляпок грибов — вот за чем идёт к ним волшебный народец.

И вот зазвучали первые волынки и скрипки, весело и тревожно застучал боуран, даже Геро достала маленькую флейту и поднесла к губам. Смех королевы фей рассыпался лесным водопадом. Волшебство разлилось в воздухе так обильно, что, казалось, вот-вот начнёт собираться на лепестках цветов, как роса. Носились тени, птицы и запахи, с гиканьем промчались ночные всадники Кенн Круаха, горячие и нетерпеливые, как их кони, лишь предводитель подъехал к окружённой хороводом фей Мэб, почтительно склонил голову:

— Моя королева.

Его глаза горели пронзительным синим пламенем сида, бледное лицо казалось посеребрённым светом луны, а белые невесомые волосы спадали на спину, на круп коня и растекались туманом.

Мэб кивнула и мягко улыбнулась.

— Веселись, дин ши. Сегодня твоя ночь: у народа холмов появился гость.

Предводитель всадников поклонился, тронул поводья, и его конь, в глазах которого плескался огонь, а из ноздрей валил пар, в несколько прыжков догнал остальных. Дин ши издал охотничий клич, напоминавший, скорее, крик перелётной птицы, чем человека, и трава вслед за ним всколыхнулась широкой волной.

Ночные всадники, изголодавшиеся по настоящей дичи, горячили коней и прочёсывали окрестности со всем тщанием. Но Пак был духом леса, самой его сутью, а потому тропинки сворачивали под немыслимыми углами, то разделяли преследователей, то сталкивали их между собой. Эрика с Пёрышком скрывал то внезапно разросшийся куст, то накренившийся дуб, то яма под исполинским корнем. Викинг был очень напряжён и то и дело хватался за меч, который Пак нашёл в своих владениях и вернул владельцу. Пёрышко дрожала, нисколько не сомневаясь, что как бы ни был смел и доблестен её избранник, против дин ши у него нет никаких шансов: бессмертный воин снесёт рыжую голову одним плавным, но незаметным глазу движением. Разве что, поиграть захочет, как котёнок с едой.

Однако ничего подобного не случилось. Дикая охота унеслась прочь, преследуя не то стайку болотных огоньков, не то собственные фантазии, беглецы же потихоньку пробирались вслед за провожатым. Эрик продолжал хмуриться: насмешливый паренёк не внушал ему доверия. Заметив это, Пёрышко успокаивающе сжала руку любимого и тихо произнесла:

— Я верю ему, Эрик. Пак родился не здесь, а на Туманном Альбионе, и был привязан к нему всей душой, пока не встретил Геро. Духу леса нелегко переменить дом — всё равно, что взрослое дерево пересадить на новое место. Но он это сделал, ради неё. А она... она...

— Сказала, что меня об этом не просила, — сказал Пак, не оборачиваясь. Пёрышко смущённо опустила глаза, Эрик же только тихо хмыкнул: такие страсти из-за бабы? Да ещё рогатой? "А сам-то? — подначил внутренний голос. — Не из-за Сигрид разве попёрся сюда" "Ага, из-за Сигрид", — сам себе подтвердил викинг и немного загрустил. "Ага, щаз-з-з! — ехидно заметили внутри, и Эрик с ужасом обнаружил, что у него целых два внутренних голоса. — Сигрид или не Сигрид, а из фюлька ярл тебя всё равно бы выпер. Или убил. Чтоб другим неповадно было дрянь всякую в дом тащить". Викинг угрожающе зарычал на оба голоса. Пак раздражённо шикнул.