Песня для тумана

Мэб усмехнулась.

— Что ты слышал о фоморах?

— Мифические существа, — с нарочитой отчётливостью проговорил цверг, — уродливые, страшные, жестокие, — память услужливо подсовывала длиннобородых крепышей, коренастых и приземистых, снующих туда-сюда под исполинскими сводами Свартальфахейма. Строили они так, что просторно было бы и инеистому великану, — повелители мрака и страны Мёртвых, или... ,— он осёкся, поражённый своей прежней недогадливостью, — Нижнего мира.

Ульв вспомнил, как ещё мальчишкой наткнулся в одном из штреков, подходивших к самой поверхности, испуганную пару, парня и девушку, скрывавшихся от каких-то преследователей. Цверг видел в темноте достаточно хорошо, чтобы свободно передвигаться, но захотел разглядеть людей получше, и пещера озарилась мягким золотистым светом. Парень с девушкой упали на колени и разрыдались, прося не уводить их "За море". Как будто Ульв собирался! Ему и так бы влетело, узнай кто-нибудь в городе, где он шатается. А проводить чужих с поверхности в столицу Короля-под-Горой, окружённую подземными озёрами, надёжно укрытую за сотни лет назад промытыми водяными лабиринтами, не только воспрещалось, но и каралось довольно строго.

— Фоморов ещё называют королями-за-морем...

— Никого не напоминает? — Мэб продолжала рассматривать ножны.

Ульв подошёл поближе, и теперь видел, что они покрыты не просто орнаментом, но искусно выполненными рисунками, рассказывающими давнюю историю.

— Фоморы — извечные враги Туата да Даннан, — Древняя, плохо сохранившаяся голова таращилась на Ульва пустыми глазницами. Сейчас ему казалось, что голова вполне могла принадлежать цвергу. — Как ты?.. Почему не прогнала меня сразу, как только узнала?

Мэб резко выпрямилась и метнула в барда молнию взгляда.

— Я — не из племени Дану, — отчеканила она, и он удовлетворённо кивнул: ему всегда казалась, что повелительница фей очень мало походит на фею. — Я — сама по себе. — Мэб стремительным движением выдернула меч из ножен. — Расскажи ему о битве при Маг Туиред!

Прежде, чем начать говорить, меч зашёлся стариковским кашлем, будто прочищал несуществующее горло. Он был стар. Его ковали ещё в те времена, когда каждый меч, покидая ножны, начинал рассказывать о своих победах. И Ульв уже не сомневался, кому принадлежало это оружие.

— Славная была битва! — в металлическом голосе явственно звучало удовлетворение. — Туата да Даннан, великие потомки Немеда, постигли тайны магии и премудрости четырёх друидов в четырёх городах: Фалиасе и Гориасе, Муриасе и Финдиасе. И превзошли они всех людей по достоинствам своим и мастерству, так что простые смертные поклонялись им, словно то были боги...

— С собой они привезли четыре волшебных предмета, — голос барда не перебил повествование меча, но влился в него, как слова песни вливаются в музыку. — То были копьё Луга, не знающее пощады, Лиа Фаль, узнающий того, кому суждено править Ирландией, котёл Дагды, от которого никто не уходил голодным и... ты.

— И я, — довольно подтвердил меч Нуаду. — Не знающий промаха, никогда не возвращавшийся в ножны не отведавшим крови врага.

— Не отвлекайся. — Королева Мэб непочтительно щёлкнула ногтем по лезвию. Меч обиженно засопел, но продолжил:

— Туата да Даннан сошли на берег у Корку Белтаган, — "Коннемар", — мысленно сориентировался Ульв, — и подожгли корабли, чтобы не в их воле было отступить, — торжественно, как королевский бард на пиру, рассказывал меч. — Славные потомки Немеда потребовали у захвативших Ирландию Фир Болг...

— Не менее славных потомков Немеда, — язвительно вставила повелительница фей, но рассказчик не дал сбить себя с заданного тона:

— ...потребовали у захвативших Ирландию Фир Болг, — с нажимом повторил он, явно адресуясь к Ульву, — чтобы те дали им либо половину земель, либо славную битву.

— И Фир Болг, конечно, выбрали битву, — Бард присел на скамью рядом с Мэб и она переложила четвёртое сокровище Туата да Даннан на колени цвергу.

— Конечно, — Ульву показалось, что меч даже заворочался от переизбытка чувств. — Фир Болг ведь, в самом деле, происходили от корня Немеда, как и Племена Богини! И дрались нисколько не хуже!

— Только были разбиты и перерезаны, все, кто не успел бежать к фоморам, — желчно добавила королева, привалившись к стене и прикрыв глаза. Холод каменной кладки юркой змейкой скользнул вдоль спины, и повелительница фей пожалела о легкомысленно сброшенном покрывале.

— У них ведь не было меня, — простодушно пояснил меч.

— А у Нуаду больше не было руки, — Ульв оторвал жадный взгляд от волшебного оружия и, встревоженный холодно-презрительной интонацией в её голосе, вгляделся в вертикальную чёрточку, появившуюся между тонкими, изогнутыми, будто луки, бровями той-что-была-сама-по-себе.

* * *

Побуревшие от грязи и крови (хороши боги!) Туата да Даннан слоняются по долине, деловито добивая врагов. Своих раненых у них уже нет: Диан Кехт познал все тайны врачевания, почти стёр грань между жизнью и смертью, возвысив ушедших в странствия потомков Немеда над их сильнее привязанными к дому сородичами, Фир Болг. Фир Болг разделили Ирландию на Пять Королевств, Фир Болг выбрали себе первого ард ри, Верховного Короля. Вот он лежит, Эохайд, сын Эрка. Вот и юный Сренг, сын Сенгана, скрючился у ног предводителя Племён. А Нуаду, мудрый Нуаду, со звериной яростью продолжает топтать давно мёртвое тело героя, отрубившего руку с неотразимым мечом, не знавшим промаха. И что толку в том, что Диан Кехт обещает приставить предводителю серебряную руку, которой тот сможет опрокидывать кубок, ласкать женщину или держать меч ничуть не хуже, чем прежней?

Увечному не быть королём.

* * *

— Как случилось, что королём избрали Бреса? — спросил Ульв. — Разве его отец не был фомором?

Меч впервые за долгое время замолчал, не зная, что ответить. За него это сделала Мэб:

— Именно потому и выбрали, — сказала она, укрывая плечи тёмной шалью, и Ульв с сожалением отметил, как платье королевы утратило нежные краски, упало тяжёлыми складками вечной ночи. Не той, что пестрит бриллиантовыми гвоздиками звёзд. То была беспросветная ночь подземных цвергских пещер. Ночь Нижнего Мира, как сказала бы маленькая Сату.

— Не смотря на то, что Диан Кехт излечил всех, кого ранили в первой битве при Маг Туиред, мёртвых воскрешать он не мог. Туата да Даннан потеряли много своих героев.

— Эдлео, сын Ала, — с сожалением произнёс меч.

— Эрнмас и Фиахр, — сухо добавила Мэб, и Ульв вспомнил, как она стояла на коленях над мёртвым идолом Золотого Бога.

— Туирилл Бикеро, — мечтательно продолжал болтливый меч, не особенно разбиравшийся в выражениях лиц, да и не стремившийся к этому, — и ещё...

— В общем, их осталось мало, — Ульв отметил, что королева сказала "их", а не "нас", гадая, присутствовала ли она сама при той исторической битве, и если да, то в каком качестве. Бард слыхал, что женщины Туата да Даннан не сражались наравне с мужчинами. Но было ли так заведено у Фир Болг?

— Так что Племена Богини заключили союз с третьей ветвью потомков Немеда. К тому времени их и без того уже многое связывало. Балор, король мёртвых, отдал свою дочь в жёны сыну Диан Кехта, великого врачевателя. А Брес... оказался просто удобен, потому что не принадлежал ни к одному из переругавшихся кланов. Его отец, Элата, младший из королей-за-морем, властвовал над ними как ард ри. И, если бы ты его увидел, то никогда бы не подумал называть фоморов уродливыми или страшными.

— Он был красив? — Ульв даже усомнился в своём недавнем открытии о тождестве цвергов и фоморов.

— О, да, — королева Мэб улыбнулась так, что мгновение яростной ревности обдало барда жаром. — Элата был настолько хорош собой, что Эри, красавица-Эри, переборчивая гордячка Эри, одна из знатнейших и благороднейших женщин Туата да Даннан, посмела лишь робко произнести: "Между нами не было уговора" на его "Давай переспим", первую фразу, произнесённую при первой встрече. Элата всегда знал, чего он хочет, и как ему это получить.

Ульв тихо рассмеялся.

— И что же? Владыка фоморов женился, желая удовлетворить минутную прихоть?

— Нет, — Тёмные волосы Мэб рассыпалась по плечам, словно позабыв, как были собраны в причёску. Склонив голову, она отвела в сторону непослушный локон, едва заметно усмехнулась. — Он просто сказал: "Иди без уговора".

— И она пошла? — Ульву стоило труда изгнать из голоса напряжение. Почти тотчас же раздались чавкающие звуки. Цверг с недоумением посмотрел на всё ещё лежавший у него на коленях меч: зеленоватая ладонь сжимала безупречно острое лезвие, из двух тонких, но довольно глубоких порезов обильно сочилась кровь, тут же всасываясь в металл, как будто меч в самом деле пил её у врага-фомора.

— Можешь теперь его положить, — Мэб протянула ножны, Ульв принял их, удержав её ладонь в своей.

— Она пошла? — требовательно повторил цверг, впившись в королеву пронзительно-зелёными глазами, жадно ловя малейшие движение её души.

— Она — да, — с расстановкой произнесла повелительница фей, глядя на собеседника двумя загадочными, глубокими и тёмными, как прошлое Ирландии, безднами. Было в её взгляде что-то тревожащее, и Ульв резко, будто избавлялся от ненужного свидетеля, задвинул меч в ножны. Почему сердцу стало так тесно в груди?

— Эри — это была ты? — И прежде случалось барду досадливо отводить взгляд, когда разговор заходил о королях, скреплявших свою власть браком с Душой Ирландии. Почему же упоминание об Элате так его взволновало?

— Нет, глупый, — смех повелительницы фей пролился дождём, успокоил бурю, уже рвавшуюся из груди. — Я — не из Туата да Даннан, я ведь уже говорила тебе.

"Что же означает твоя тоска и твоя нежность, когда ты рассказываешь о них? — безмолвно вопросил Бард. — Кто ты, моя королева, знающая о древних битвах больше участвовавших в них мечей?"

— Да, прости, я был невнимателен, — Ульв аккуратно повесил ножны на крюк. — Но я слышал, Брес оказался не лучшим королём.

— Это ещё мягко сказано, — Мэб встала, сделала несколько шагов по мозаичному полу, и в задумчивости подняла руку к виску. — Правление Бреса ввергло Ирландию в жестокий голод. Не было больше пирушек и песен. Люди падали, обессиленные недоеданием и тяжёлым, бессмысленным трудом. Филид, испросивший ночлега во дворце, был накормлен тремя сухими лепёшками. И наутро сложил первую на этих землях хулительную песнь, отнимающую силу у короля. Бреса, прекраснейшего юношу Пяти Королевств, ненавидели все.

— Почему же сердце мудрого Альвиса сделало такой неудачный выбор? — спросил Великий Бард, любуясь своей королевой.

— Выбор? — усмехнулась Мэб. — Лиа Фаль не выбирает ард ри. Он лишь узнаёт того, кому суждено править. Потому и вскрикивает: это прикосновение неприятно для сердца фомора.

— Но если сидхе и фоморы суть одно и то же...

— Все люди суть одно и то же, — её тёмные пряди шевелились, будто змеи, извивались кольцами, ползли вверх, пока не сложились в подобие шлема. — Разве это мешает им ненавидеть друг друга? Или воевать?

Взгляд королевы был направлен в прошлое. Ульв приблизился к ней хищным зверем: вкрадчиво, со спины. И обнял. Мэб вздрогнула, но уже в следующий миг расслабилась, и, вопреки ожиданию, не торопилась одёргивать своего барда. Напротив, её чёрная вуаль куда-то исчезла, а строгое платье утратило оттенки ночи, сделавшись рассветно-серым. От королевы фей головокружительно пахло росой и клевером. Прежде, чем прижаться горячими губами к доверчиво открытой шее, Ульв тихо попросил:

— Расскажи мне о второй битве при Маг Туиред.

* * *

Утро после Самайна всегда серое. Тучи, тёмные и тяжёлые, как сведённые брови Элаты, короля-за-морем, висят над землёй, не пуская к ней золотые копья солнца. Копий здесь и без того много.

Волнуется море, нервно разбивается о берег, беснуется, откалывая камни. Потому что не дождётся Элата обратно героев, которых послал вместе своим сыном силой захватить то, что не удалось удержать мудростью. С тяжёлым сердцем отпускал фоморов их ард ри, недобрым считал он это дело. Но вместе с Бресом приплыла и его мать, прекрасная Эри, и упрёков её не вынес грозный Элата.

А теперь Балор, Балор с Дурным Глазом, сразивший самого Нуаду Среброрукого, лежит на земле... и вороны уже склевали его смертоносное око, а на кости зарятся лисы. Может быть, Племена Богини и предали бы тело великого фомора пристойному погребению, а, может быть, наоборот, издевались бы над его остатками. Но сейчас им было не до того. Воистину дикой была эта битва друидов и героев, врачевателей и кузнецов, да и просто обычных людей. Камни стали скользкими от крови, а река Униус унесла немало трупов.

Высокая женщина, с головы которой свисает девять прядей волос, стоит подбоченясь, оглядывая поле сражения, засеянное обломками стрел, мечей и копий. И, хоть Морриган и возвестила о славной победе над фоморами великим горам, волшебным холмам, устьям рек и могучим водам, на лице её не отражается торжества. Мрачен взор великой сидхе, так что насмешкой прозвучал вопрос второй женщины, маленькой и закутанной в чёрное:

— Радуешься делу рук своих, Ворона Битвы15?

Морриган смерила собеседницу яростным взглядом.

— А ты чистенькой остаться решила? Ещё, небось, и гордишься этим? Вместо того, чтобы поблагодарить. Тоже мне, Душа Ирландии!

— Всё так быстро закончилось, — повела плечами маленькая женщина. — Сторону не успела выбрать. Надо было переспать заранее с кем-нибудь, чтоб наверняка определиться, но я не так популярна, как прекрасная в своём гневе Морриган.

Ворона Битвы пропустила мимо ушей шпильку касательно её связи с одним из Туата да Даннан и ехидно сощурилась:

— Я видела, как ты накрыла плащом Тетру, короля фоморов. Огм подобрал его меч, но тела так и не нашли. Элата не вечен, конечно, тем более, что Брес выторговал свою жалкую жизнь и вернулся к отцу. Что, если я?..

— Что если я навещу своего старого друга Ангуса в его Эмайне? — хорошенькое личико Души Ирландии излучало невинную безмятежность, но Морриган отвернулась.

— Я никому не скажу про вас с Дагдой, — заявила вдруг маленькая женщина с грозовыми глазами. — Это ваше дело. Но... для меня они все равны. Ты должна понимать.

Морриган отмахнулась.

— Подумаешь! И без тебя все всё знают. Он уже сам разболтал.

— Ты всё-таки сожалеешь? — удивлённо вгляделась одна великая сидхе в душу другой.

Ворона Битвы коротко кивнула.

— Это плохо закончится. Для всех нас.

И пропела:

— Hе увижу я света, что мил мне.

Пленники без короля.16

15Ворона Битвы — имя Бадб, богини войны. Одно из воплощений Морриган.(назад)

16Hе увижу я света, что мил мне — строки из "Битвы при Маг Туиред".(назад)

Очень бережно, куда бережнее, чем прекрасную фею, Аэд погладил блестящий шёлк рубашки. Сам когда-то подарил отрез Аластрионе.