Песня для тумана

— Почему бы сразу не собрать орехи знания? — хмыкнул Иоанн, присаживаясь за стол. — Это же проще.

— Не проще. — Ульв пододвинул соблазнительно пахнущую рыбу гостю. — Чтобы найти место, где растёт куст с орехами знания, нужно обладать знанием, которое можно обрести, только отведав орехов. Так что вот тебе лосось. Вдруг, повезёт?

Когда Иоанн ушёл, друид вынес во двор остатки рыбы, подмёл пол, глубоко вдохнул... и недовольно поморщился.

— Вот всё в этих христианах хорошо, но, Иегова! Почему ты не завещал им почаще мыться?

Ульв бросил в огонь несколько веток можжевельника, который тут же весело затрещал, помахал рукой, разгоняя по пещере ароматный дымок.

* * *

Верховный Бард прошёл за границу тумана, опустился на колени перед каирном, начертал священные руны, закрыл глаза и начал Песнь. Туман заклубился вокруг, и к тому времени, как прозвучало последнее слово, глаза позолоченного истукана зажглись гневным огнём. Ульв кожей ощутил присутствие бога и смиренно опустил голову.

— У тебя хватило наглости заявиться ко мне? — пророкотал Кенн Круах. — Или Мэб остатки ума отшибла?

— Королева была добра ко мне, — не поднимая головы, сообщил жрец.

— Я вижу, — тело друида само собой поднялось в воздух, в лицо ударил ветер, разбросавший волосы. — И слышу. Слышу, как бьётся твоё чёрное цвержье сердце. И оно не здесь, а осталось там, рядом с ней.

— Разве твоё сердце не там же? — Ульв в одно мгновение отбросил маску смирения и дерзко уставился в глаза идола. — Разве не об этом я должен был петь?

— Я приказал тебе покорить её мне, а не влюбляться самому, — прорычал разгневанный бог так яростно, что земля сотряслась.

— Что ж, она оказалась достойна любви. У тебя хороший вкус. Но силой ты от Души Ирландии покорности не добьёшься. Как Великий Бард я обязан сообщить это тебе.

— Ты зарвался, щенок, — в голосе бога прозвучало едва ли не удовлетворение и... предвкушение. — Забыл, на кого тявкаешь? Слишком надеешься на свой волшебный голосок? У тебя теперь даже арфы нет!

— Обойдусь, — Ульв мотнул головой, но глаз не отвёл.

— Обойдёшься, — согласился Кенн Круах. — Я даже не убью тебя. Пока что. Хочу, чтоб ты посмотрел. Вот только помочь ей уже не надейся!

Голова певца сама собой запрокинулась вверх, рот раскрылся, а только-только народившийся крик заглушил поток хлынувшей в горло крови. Ульв упал на землю и забился, будто выброшенная на берег рыба. Рядом с ним в таких же конвульсиях заходился выдранный язык.

* * *

Иоанн метался по камере, не находя себе места. Он никак не мог объяснить себе, как так вышло, что восторженный рассказ о мудрости Великого Барда подвиг епископа запереть проповедника в подвале монастыря, обвинить в ереси и предательстве истинной веры.

Хуже того, Его Преосвященство собрал всех монахов, служителей и воинов Армага, чтобы отправиться к пещере друида и устранить его во славу Божию.

— Он околдовал тебя, брат мой, — ласково говорил исповедник, заглядывая Иоанну в глаза. — Покайся, и Господь примет назад своё заблудшее чадо.

Но Иоанн каяться не хотел. Он хотел предупредить угощавшего его рыбой человека с удивительными зелёными глазами, чтобы тот бежал, растворился в ирландских лесах, как это умеют делать только их дети, чтобы его смерть не легла тяжким грузом на душу просветителя, проповедовавшего Любовь. Ах, если бы съеденный лосось оказался тем самым, что лакомится заветными орехами у Яблочных Островов! Тогда, быть может, Иоанн понимал бы теперь речь птиц и зверей, подозвал бы к себе голубицу, что скачет вон там по двору, почти у самого потолка его узилища, и попросил бы передать послание говорящему на латыни Великому Барду. Но увы! Лосось, видимо, оказался обычным. А голубица продолжала бессмысленно клевать крошки. Иоанн сжал зубы. Подёргал решётку. А потом постучал в дверь и сообщил зевающему служке:

— Я покаяться хочу.

Тот неловко прикрывал рот ладонью.

— Жди теперь, отче. Все нынче утром уехали.

* * *

Чем ближе приближалось маленькое войско к месту обитания друида, тем большую робость проявляли добрые христиане. Епископ злился, стыдил священнослужителей, но поделать ничего не мог: уж больно велика была слава Великого Барда. Говорят, он может исцелять смертельные раны. Говорят, он знает все травы, все горы и все реки Ирландии. Говорят, от звуков его арфы сердце пойманным жаворонком трепещет в груди, а божественный голос покоряет и заставляет подчиняться воле певца. Епископ зябко передёрнул плечами. Бредни невежественных крестьян, разумеется. Хотя судя по тому, как друид нагнал тумана в голову несчастного Иоанна, какие-то основания у этих слухов были. Но ничего. Пришло время развеять легенду раз и навсегда. С божьей помощью он докажет и местным еретикам, и, самое главное, собственной пастве, что истинный бог сильнее дремучего колдовства и развеет его, как дым. Помолясь, да с распятием в руке.

— Выходи, Ульв, называемый Великим Бардом! Выходи и предстань перед истинным Господом!

Из пещеры неторопливо вышел мужчина. Свод её был так низок, что даже этому невысокому человеку пришлось наклониться, чтобы пройти. Друид оказался неожиданно молод и ожидаемо бледен. Последнее епископ отнёс на счёт естественного страха: вооружённые люди, широким полукольцом окружившие пещеру, представляли собой впечатляющее зрелище. Сразу несколько лучников целились в барда, но пока ещё не время стрелять.

Друид отряхнул руки (они почему-то оказались в земле) и вопросительно уставился на епископа, безошибочно угадав в нём предводителя. Тот спешился, воздел руки к небу и звучным, хорошо поставленным голосом начал читать молитву. На лице барда отразился интерес, впрочем, довольно вялый. Он вообще выглядел осунувшимся и уставшим.

Теперь настала очередь епископа глядеть на друида с ожиданием и вопросом. Тот, кажется, собирался что-то ответить, но вдруг закашлялся, сложился пополам, выплюнул сгусток неестественно яркой крови на песок. Епископ сам, не дожидаясь помощи кого-либо из свиты, сбил Великого Барда с ног. А через пару секунд расхохотался так бешено, что христово воинство в страхе отпрянуло.

— Чудо! Это Божье чудо, братья! У него вырван язык!

Но не зря ведь они все сюда пришли, верно? Такого подъёма, такого единения, такой искренней веры хозяину Армага не удавалось добиться от паствы самыми пламенными проповедями. Нельзя упустить момент! Господь не простит, что Его чудом пренебрегли и не воспользовались.

* * *

— ...а потом разрушили святилище, — рассказывал исповедник Иоанну пока тот отрабатывал ежедневную епитимью. — Сам епископ идола кнутом хлестал и хулой поносил. Друид этот защищать, было, своего бога хотел, да его быстро скрутили. Стрела в бедро и в плечо, в круг копий взяли. Ещё пару отчаянных было... но на том и всё. Дикари как громом поражённые стояли: уж очень в силу своего колдуна верили.

Иоанн усердно драил каменный пол обители. Может быть, именно от чрезмерного усердия, на лбу у него выступил пот.

— А знаешь, что странно?

— Что? — спросил оступившийся, но быстро осознавший свою ошибку брат, не поднимая головы.

— Друиды железа, вроде, даже касаться не должны, а этот так на меня поглядел, когда я его руку к кресту прибивал...

— Как? — Иоанн даже выронил тряпку.

— С одобрением, что ли. Улыбнулся... то кричал всё что-то... ну, да без языка не особенно-то покричишь, выл больше. Ух, как выл! Чисто твой волк. А тут успокоился, вроде. Вздохнул с облегчением, голову на грудь уронил. Будто так и надо всё. Видать, проняло Слово Божье! С нами крёстная сила!

— Он умер? — тихо спросил проповедник.

— Умер, — уверенно кивнул его собеседник. — Не думай, долго не мучился. С такими-то ранами! Может, час какой повисел. Мы когда уходили, уже холодный был. Я проверял. На всякий случай. Кто их знает, этих друидов.

До того дня, когда раб божий Иоанн без вести пропал в ирландских лесах, оставалось чуть больше месяца.

* * *

Королева Мэб склонилась к поверженному идолу. Её прекрасное лицо не освещало торжество победы. Напротив, в уголках губ затаилась скорбь. Повелительница фей опустилась на колени и нежно погладила избитое, покорёженное, когда-то позолоченное дерево. Стоявший рядом цверг с удивлением наблюдал за росинкой слезы, медленно катящейся по бледной щеке.

— Разве он не был твоим врагом, моя королева? — тихо спросил бард. — Разве не Кенн Круаха ты называла кровавым богом, поедающим собственных детей?

— Он был сидхе, — ответила Мэб, не глядя на Ульва. — Это плохая смерть для таких, как мы.

Густой туман окружал их плотным маревом, ластился к её ногам, как бездомная собака.

— Моя королева? — это произнёс не бард, с потемневшим лицом обдумывающий слова Мэб. Перед повелительницей фей склонил белоснежную голову предводитель Дикой Охоты. Ночной Всадник опустился на одно колено. Мэб ласково провела рукой по его макушке.

— Чего тебе, дин ши?

— Все холмы знают, как Кенн Круах мечтал жениться на тебе. Прими же его подданных под свою руку, ибо ты теперь последняя из великих сидхе.

Мэб погладила воина по щеке, и он поднял на неё горящие колдовским синим пламенем глаза.

— Пусть будет так, — сказала она, и в голосе её прозвучала усталость. — До тех пор, пока не придёт моё время оказаться на месте убитого бога.

— Ты никогда не окажешься на его месте, — Ульв порывисто шагнул вперёд. — Я этого не допущу, моя королева. Тебя никогда не забудут, тебя всегда будут любить!

Мэб встала с колен и обратилась к Ночному всаднику:

— Скачи, оповести всех, — сказала она. И молчала, пока дин ши не скрылся из виду. — Ты убил бога, которого должен был защищать. — Мэб всё ещё не глядела на Ульва. — Много ли стоят твои клятвы?

— Я защищал его столько, сколько мог, — смиренно ответил Великий Бард. — Но когда мне вырвали язык, расстреляли, затыкали копьями и пригвоздили к кресту сырым железом, я уже был не в силах что-либо сделать.

Королева, наконец, обернулась.

— Почему же ты до сих пор жив? И язык твой подвешен не хуже, чем всегда.

— Потому что меня нельзя убить, — ответил цверг. И, чуть замявшись, уточнил: — Нельзя убить насовсем.

— Каждого, кто живёт, можно убить, — задумчиво произнесла Мэб. — Нужно только знать, как. Какая-нибудь стрела из омелы, пущенная в пятку... всегда остаётся хоть одно уязвимое место.

— У меня оно тоже есть, моя королева.

— И какое же? — в голосе Мэб звучал неподдельный интерес.

Без тени улыбки Великий Бард произнёс:

— Ты. Моя смерть и моё проклятье — это ты.

Глава 4. Старые раны

Эрик прикрыл спиной Пёрышко, выставил перед собой меч и сделал зверское лицо. Впрочем, более зверским, чем размалёванные люди, окружившие их маленький лагерь, выглядеть было сложно.

Но, как ни странно, нападать аборигены не торопились. Напротив, когда они убедились, что Эрик и его спутница — единственные чужаки на берегу, расслабились. Осмотрев плащи и лодку, предводитель отряда обратился к Пёрышко:

— Скажите своему викингу, чтобы успокоился, госпожа. Нам приказано не причинять вреда тем, кто приходит из волшебной страны.

— Приказано... кем? — нервно осведомилась фея и взяла любимого за руку.

— Королём, — невозмутимо ответил человек и скинул маскировочную одежду, оставшись в белой рубахе. — Королём Коннахта8. Он ждал вас. И скоро будет здесь.

— Ждал нас? — подозрительно осведомился Эрик. Он понимал, что ему говорят, и мог худо-бедно объясняться, но за местного бы, конечно, не сошёл. Хотя бы потому, что здесь не носили бороды.

Ирландец слова викинга пропустил мимо ушей, подошёл к ручью, начал оттирать лицо от охотничьей раскраски, но когда вопрос повторила Пёрышко, обернулся.

— Прошлый Самайн сестра короля, Аластриона, праздновала недалеко отсюда вместе со своим женихом. Они должны были пожениться на следующий день. Король ехал на свадьбу, а попал на похороны. Ночью на поселение напали викинги, — ирландец бросил короткий взгляд в сторону Эрика. По свежеотмытому лицу скользнуло сложное выражение, но почти тотчас же на его месте оказалась непроницаемая маска: "Это не моё дело". — Аластриону нашли под священным дубом Кенн Круаха с перерезанным горлом. В руке у неё был золотой серп. Морские разбойники почему-то не него не позарились. Вернее, мы догадывались, почему: принцессе удалось позвать кого-то из волшебной страны.

— И я верил, что проход закрылся не навсегда, — всадник, перед которым почтительно склонили головы все ирландцы, мало походил на короля в представлении Эрика. Высокий широкоплечий мужчина был одет довольно просто: серые штаны, алая рубаха, тёмно-зелёный шерстяной плащ, сколотый у горла золотой пряжкой... разве что знаменитые ирландские башмаки могли бы вызвать зависть у самого Альвгейра. Однако всё это намётанный глаз налётчика отмечал отстранённо, между делом. Больше всего внимание притягивали синие глаза и огненно-рыжая шевелюра короля Коннахта. Того же медного оттенка, как и у бешеной девчонки, которую Эрику не забыть до конца своих дней.

— Вы одной крови, — заявила вдруг Пёрышко, так же пристально разглядывавшая короля.

— Что? — одновременно переспросили Эрик и брат Аластрионы.

— Вы сыновья одной матери и одного отца, — терпеливо, будто несмышлёным детям, пояснила фея. — Братья.

Все взгляды теперь переходили с одного плечистого рыжего мужчины на другого, с викинга на короля Коннахта. Да, они были похожи. Если бы не борода Эрика и не длиннющие усы Аэда — их запросто можно было бы перепутать. Хотя, конечно, всегда можно ориентироваться на количество глаз.

Люди Коннахта, конечно, помнили, что у короля Конхобара было четверо детей. И помнили, как плакала королева, когда её муж согласился отдать Тадга воспитанником, а по сути, заложником, верховному королю.

— Нам сообщили, что ты погиб во время набега викингов, — сухо сказал Аэд. — А ты, оказывается, стал одним из них.

Эрик не ответил. Он усиленно вспоминал. Неизвестно, почему, но детская память не сохранила ни ласки матери, ни гордую фигуру отца. То время, когда он был принцем, как будто никогда не существовало. А вот то, как обращались с маленьким пленником люди верховного короля Ирландии, он помнил хорошо. "Иди сюда, внук Маэла9! Почисти-ка мне сапоги!" кричал псарь, отвешивая мальчишке пренебрежительный пинок. "Встань на колени, дерзкое дитя! И молись, молись, чтобы Господь простил прегрешения твоего отца, поднявшего меч на своего господина!" сурово увещевал священник...

Эрих тряхнул головой. Сколько ему было? Пять? Шесть лет? Он был уже достаточно взрослым, чтобы огреть по голове Лергуса, дюжего монаха, вцепившегося в глотку тогда ещё совсем не старому Ауду. Сознания ирландец не потерял, но отвлёкся, и викингу этого хватило, чтобы перекатиться через противника, подмять под себя.

В том набеге Ауд потерял сына. Но привёз вместо него другого — рыжего и синеглазого. Ярлу мальчик-найдёныш понравился. Альвгейр даже сам взялся его учить некоторым премудростям, и поговаривали, что даже не прочь сделать своим преемником. И ни разу не попрекнул ни куском хлеба, ни родом. Ауд ввёл мальчика в семью по древнему обычаю, дал новое имя. И Эрик забыл, кто он и откуда. Тогда казалось, забыл навсегда. А теперь, к своему ужасу, стал осознавать: под священным дубом он чуть было не изнасиловал собственную сестру. И стал причиной её смерти.