Песня для тумана

Старческая ладонь ласково погладила зелёный камень.

— Мучается, сердешный.

— Он ещё жив? — встрепенулся Альвгейр. — Можно это как-то обратить?

Сату с Онни переглянулись. Шаманка сжала губы в жёсткую ниточку, её внук опустил голову и вышел из дома.

— Не знаю, — Сату поглядела на обливающуюся слезами Сигрид, мёртвой хваткой вцепившуюся в окаменевшего мужа. — Но я попробую. Иди, помоги Онни. Не мешай мне.

Альвгейр посмотрел на дочь. И снова на саамку.

— Я не буду мешать. Но останусь здесь.

Шаманка сощурилась.

— Кто он тебе, золотоволосый? Друг, враг, временный союзник? Я должна знать.

— Мне он... — ярл замялся, всерьёз задумался. — Брат. Вроде того.

— Вроде того? — хоть старуха и усмехнулась, её взгляд оставался цепким, пристальным.

— Большую часть времени мне хочется его убить, — нехотя признался Альвгейр. — Или хотя бы держаться от него как можно дальше. Ульв тот ещё змей, если ты не знала.

— Я знаю о нём больше, чем ты думаешь, золотоволосый, — сухо ответила Сату, но тут же добавила: — И ты прав: он тот ещё змей. Но я спрашивала тебя о другом.

— Мне важно, чтобы он выжил. Очень важно, — Альвгейр твёрдо встретил взгляд шаманки, которого обычно избегал.

— Из-за неё? — Сату едва заметно кивнула в сторону Сигрид. Ярл скривился.

— Нет. Из-за... её матери, может быть. Я ему остался должен... кое-что. Да не в этом даже дело... — Сату с удивлением отмечала, как золотоволосый растерян. И искренен. В кои-то веки он не бахвалился и не петушился. — Когда в фюльке восстание замышляли, когда конунг меня казнить хотел, когда Эрик туман этот проклятый припёр... Ульв всегда приходил. Я не просил его, никогда бы не попросил этого урода ни о чём, но... если цверг умрёт, я останусь тут совсем один, понимаешь? Один с... людьми.

И Сату действительно поняла. Осознание пришло ярко, как вспышка молнии: нойды путешествуют по мирам, в Верхний или в Нижний, где можно испросить совета у предка, это уж у кого предки какие. Туда ушёл Олли, там гордо несёт золотые рога Мяндаш. И людям-оленям не страшны ни бури, ни чужеземные воины, ни внутренние распри: всегда есть у кого защиты спросить, от кого ждать помощи.

Ульв показал ей Свартальфахейм, в котором родился, но она знала, что прожил Волк там недолго. А Льесальфахейм, откуда происходит заносчивый Альвгейр, так и остался недоступной мечтой, погребённой за колдовской границей холмов. Мир светлых ши там, а полукровка — здесь. Почему, Сату было не важно. Но теперь она видела, что значит для Альвгейра смерть ещё одного, пусть и тёмного, альва.

* * *

Худенький нескладный подросток с нездоровым цветом лица сидел на правом, обрывистом берегу реки и лениво наигрывал на тростниковой дудочке. Прямые чёрные волосы юноши были собраны в хвост на затылке, на лбу же перехвачены ремешком, как обычно делают кузнецы Свартальфахейма. Этот-то ремешок и сорвал юный светлый ши, чьи золотистые кудри свободными кольцами опадали на плечи.

— Обручи носят только девчонки! У нас так не принято.

Музыкант отбросил дудочку и вскочил, встав в угрожающую позу. Нескладность его при этом волшебным образом улетучилась, острые локти и колени двигались плавно, ярко-зелёные глаза злобно сверкнули из-под упавшей на них длинной чёлки.

— Не прикасайся ко мне, ублюдок, — презрительно выплюнул черноволосый парень, который хоть и выглядел младше, был примерно ровесником золотоволосого, невольно вздрогнувшего при последнем слове.

— Я Альвгейр эйп Аквиль! — гордо вздёрнул подбородок обитатель Льесальфахейма. — А ты... ты грязный цверг! Землеройка!

— Я-то цверг, — высокомерно подтвердил низкорослый, — и в хрустальном гробу видал ваш Льесальфахейм с его идиотскими правилами и сотнями королей и королев, роящимися, как мухи над дерьмом. В Мидгарде куда веселей.

— Так проваливай в свой Мидгард, тебе там самое место, — выкрикнул Альвгейр, и юный цверг безошибочно уловил фальшивую нотку в его тираде. А потому оскалился, как маленький волчонок, и вкрадчиво повторил слова отца, которым сам не верил ни на грош:

— Я бы с радостью, да матушке родных проведать захотелось. А они, вот незадача, живут именно здесь.

Альвгейр скривился.

— Лепреконы! Как их только здесь терпят, жалких пьяниц!

Лицо юного цверга отчётливо позеленело.

— Твой папаша тоже явно не воды хлебнул, когда на смертную бабу польстился. Я даже не представляю, сколько для такого вылакать надо было!

— Ах, ты! — ши-полукровка стремительным движением заехал насмешнику по высокой скуле. От неожиданности цверг покачнулся и упал, но тут же вскочил, сжимая в руке камень. Черты его слегка вытянутого лица ещё больше заострились, угрожающе заблестели слишком длинные для человека, да и для ши, белоснежные зубы.

— Альв-гейр, — раздельно, нарочно растягивая слоги, произнёс цверг. — Копьё альва. Интересно, какое копьё имела в виду твоя мать, когда давала тебе такое имя? — ухмылка черноволосого была явно глумливой, что только добавляло двусмысленности словам. — То есть, каждый раз, как тебя называют по имени, имеют в виду это самое... твоего отца?

За всю свою жизнь Альвгейр никогда ещё не был так разъярён. Не думая о последствиях, о том, что скажет на это бабушка-королева, или, того хуже, отец, он вскинул руки и прокричал заклятие вод. Над головой у него сгустились тучи, река, только что мирно нёсшая свои воды, вздыбилась горбом, ударилась в берег.

Цверг запустил в противника камнем. Ши легко увернулся. Казалось, что увернулся. Но камень, вместо того, чтобы лететь, как это обычно делают камни, неожиданно повернул и ударил юношу в грудь. Альвгейр резко выдохнул, но тут же выровнялся, с ненавистью поглядел на цверга и снова вскинул руки.

Подземные ручьи гейзерами взорвали землю. Река бесновалась. Одна долгая секунда, и кусок берега, на котором стоял Ульв, рухнул в воду. Альвгейр был уверен, что цверг камнем пойдёт ко дну, но тот судорожно бился и, кажется, поднимал наверх это самое дно, поэтому водный ши продолжал нагнетать вокруг него собственную стихию, немного просчитался, и вода закрутилась вокруг Ульва исполинской воронкой. Откашлявшись, тот жадно глотнул воздуха и пропел, притопывая ногой:

На подмостки выхожу,

Вниз от страха не гляжу,

Вам легко смотреть из зала,

Как на сцене я дрожу.

Ручка ходит не туда,

Ножка ходит не туда...

Альвгейр почувствовал, что собственное тело ему больше не принадлежит. Руки и ноги дёргались, выкидывая коленца какого-то безумного танца, то и дело ударяя несчастного лбом в дерево или затылком о скальный выступ. Все попытки сопротивления бессильно тонули в накатывающих волнах дикого, звериного страха.

А Ульв почувствовал, как кто-то вывернул ему ухо.

— Сколько раз повторять тебе, паршивец, — прошипел Брокк, — чтоб ты не смел...

Бледный, как мел, Мер эйп Аквиль быстро перебирал пальцами, успокаивая реку, ручьи, разгоняя тучи.

Ульв смотрел на Брокка исподлобья, молчал и избавлять Альвгейра от издевательств явно не собирался. По счастью, помимо рассерженных отцов, тут присутствовал и седобородый старец в просторных одеждах друида. Он достал из потайных складок маленькую дорожную арфу и взял несколько небрежных нот. Альвгейр обессиленно опустился на песок. Увидев отца, попытался слабо улыбнуться, но, перехватив взгляд сапфирово-синих глаз, понял, что буря, вызванная молодым эйп Аквилем, ничто по сравнению с головомойкой, которую устроит ему Мер.

— У вашего мальчика действительно недюжинный талант, — обратился друид к коренастому цвергу, всё ещё державшему сына за вывернутое ухо, которое уже покраснело и разболелось. — По нему школа бардов плачет.

— Ремень по нему плачет, — процедил Брокк. — С пряжкой из сырого железа. Весь Свартальфахейм извёл. Да и в Мидгарде... что ни год — переезжать приходится.

— Думается мне, — довольно погладил бороду друид, — перед нами будущий филид. А то, кто знает, может, и...

Оба цверга одинаково поморщились, так что, наконец, стали похожи на отца и сына.

— Тьфу на вас, — нелюбезно огрызнулся Брокк. — Не надо из моего волчонка менестреля делать. Просто научите его... ну, я не знаю... обращаться с этим. С этим... всем. Чтоб... контролировать умел.

Друид снова погладил бороду и где-то там, в её глубине, ехидно усмехнулся. Правда, этого никто не увидел.

— Сделаю, что смогу, многоуважаемый Советник Брокк. А дальнейшее... не от меня зависит.

Вечером того же дня Ульв сидел, с ногами взобравшись на роскошно убранную постель в гостевой спальне дворца Льесальфахейма, и мстительно царапал ножом украшенный тончайшей резьбой столбик, поддерживающий балдахин. Ничего более оригинального или разрушительного юноше в голову не приходило. Ульв не оторвался от своего занятия, даже когда в комнату вошёл Брокк и со вздохом опустился рядом с сыном. Старший цверг сокрушённо молчал, младший упорно продолжал уродовать мебель. Наконец, Ульв не выдержал и злобно прошипел:

— Так вот, зачем мы сюда приехали! Сразу бы так и сказал. Нашёл, мол, способ от тебя избавиться, собирай манатки. А то матушка! Родичи! Она их хорошо, если раза три вспомнила-то за всё время.

— Не смей так говорить! — строго осадил его Брокк, и Ульв слегка напрягся, ожидая затрещины. Но вместо этого отец сграбастал подростка в охапку, как будто тот был совсем ещё ребёнком, и прижал к себе. — А главное, не смей так думать.

Ульв что-то неразборчиво засопел, спрятав лицо под чёрной чёлкой.

— Я и сам не в восторге от этих струнодёров, — снова вздохнул Брокк. — Но что делать, сынок, если ты таким уродился... гхм...

— Дефективным?

— Талантливым, — мягко произнесла невысокая рыжеволосая женщина, узкое лицо которой чем-то неуловимо походило на хитрую лисью мордочку, и опустилась на другую сторону кровати.

— Мам! — Ульв высвободился из объятий отца и прильнул к женщине. Она ласково погладила его по щеке. — Ну я же не виноват! Почему я не родился нормальным цвергом? Или хотя бы нормальным лепреконом?!

Оба родителя слаженно фыркнули.

— Благодарение всем богам, — прогудел в бороду Брокк, — что ты не родился ни тем, ни другим.

— Я на вас даже не похож, — пожаловался Ульв, и, секунду поколебавшись, добавил: — Иногда я думаю, что я вообще не ваш сын, а человеческий подменыш.

— Глупости какие! — всплеснула руками мать. — Думаешь, я приложила бы к груди человеческого детёныша?!

— Так многие делают.

— Мальчик, ещё слово в таком духе, и я тебя выдеру, — строго сказал Брокк. — Не посмотрю, что уже грунты пластами двигать начал, — и тут же усмехнулся, добавил с одобрением и нежностью: — Здорово ты, того, Альвгейра проучил. Помню, от меня Меру тоже раз досталось...

— Нашёл, чем хвастаться, — хлопнула мужа по руке рыжая лепрекониха, и снова обратилась к сыну: — Что же по поводу подменышей: тут ты отчасти прав.

Ульв вздрогнул, а мать поспешила разъяснить:

— Это у людей дети похожи на отцов и матерей, где и как их не расти. А на альва откладывает отпечаток волшебство того места, где проходит его детство. Потому и выходят подменыши лицом и статью подобными на людей, в чьей семье им приходятся жить, будь они на самом деле ши или троллями. Ты рос среди людей, вот и похож на них лицом сильнее, чем мы с отцом, ничего удивительного в этом нет.

— А голос? — обиженно возразил Ульв. — Вы ведь из-за него уехали из Свартальфахейма. Из-за того, что я... ну...

— Резонировал сильно, — поморщился Брокк. — Хорошая акустика, с тем и строили.

— Послушай, сынок, — мать погладила его по волосам и лукаво улыбнулась, — не думаешь же ты, что у тебя в роду только цверги да лепреконы? Мой дед по отцу — лесной альв, по матери — дин ши. А его бабка, говорят, была сиреной. Кровь, пусть и дальняя, сказывается.

Ульв удивлённо уставился на мать.

— А... почему ты раньше никогда не говорила?

— Было бы чем гордиться, — буркнул Брокк, чистокровный цверг до камня костей, чем заслужил от жены сердитый взгляд.

— Да как-то к слову не приходилось, — ласково сказала мать, укладывая голову сына к себе на колени. — Никто ведь не заставляет тебя становиться филидом или даже бардом, если сам не захочешь. Но поучиться ведь можно?

— Опыт за плечами не носить, — подтвердил Брокк. И задумчиво добавил: — Может, они тебя за пару лет так достанут, что сам голосить бросишь.

Ульв только вздохнул и уткнулся матери в колени.

Когда родители покидали спальню юного цверга, было уже совсем поздно. Брокк пропустил жену вперёд и задержался на пороге:

— Но ты бы, сынок, с Альвгейром полегче. Я знаю, он тот ещё засранец. Но его отец спас мне жизнь. Не забывай об этом, если ты цверг.

— Ты ему тоже жизнь спас, — буркнул Ульв.

— Я ему — один раз, а он мне — дважды, — сообщил Брокк и подмигнул. — Разницу чуешь?

Ульв, пусть и нехотя, кивнул.

* * *

Безупречные черты лица благородный ярл Мер эйп Аквиль унаследовал от своего не менее благородного отца — доблестного дин ши. От него же потомку досталась и аристократичная осанка, и врождённые повадки высшего фейри. Маленький Мер умудрялся выглядеть царственно, даже слизывая с пальцев вишнёвое варенье, которое, сидя в кладовке, за неимением ложки зачерпывал прямо руками.

С возрастом этот эффект только усиливался, и уже несколько десятилетий королева сидов поглядывала на сына, не баловавшего двор частыми визитами, без былого неодобрения — наследник появлялся редко, но производил неизгладимое впечатление, особенно на гостей. Альвгейр же перед отцом просто благоговел.

Вот и сейчас он входил в наполненную светом и воздухом залу, где ожидал его Мер, с трепетом, которого не испытывал на пороге самых почитаемых святилищ Льесальфахейма, и у него дух захватило от восхищения. Ярл светлых альвов стоял между невесомо-хрупких, будто отлитых из тончайшего фарфора, колонн. Его плащ цвета топлёного молока оттенял матовость кожи, золотые кудри драгоценной рамой обрамляли возвышенное лицо, с которого известнейший художник Мидгарда писал образы богов. За один взгляд колдовских, манящих сапфировых глаз слабохарактерные короткоживущие готовы продать водному ши душу.

Высокородный эйп Аквиль был невыразимо прекрасен, неприступен... и молчал.

Эту казнь Альвгейр почитал наихудшей из всех возможных. Ему уже приходилось сталкиваться с отстранённым высокомерным выражением на лице родителя. Разочаровать отца юный полукровка боялся сильнее смерти, а потому не выдержал, и очень скоро нарушил этикет, заговорив первым:

— Отец, я не виноват! Этот цверг, он...

Мер прервал его одним небрежным жестом. Небесно-голубая ткань рубашки мягкими волнами-складками набежала на запястье, потонувшее в пене кружев.

— Меня не интересует. С поведением юного Ульва будет разбираться его отец. А я не намерен выслушивать, как ты ябедничаешь. Достаточно того, что я видел: ты подрался, и ты проиграл.

Альвгейр задохнулся от стыда и волнения, он готов был провалиться сквозь землю, да только с землёй очень уж ловко управляются проклятые цверги.

— Я вижу, — сказал высокородный Мер эйп Аквиль и повернулся к сыну спиной, — что влияние моей матери оказывает на тебя пагубное воздействие.