Песня для тумана

— Есть, — придушенно пискнула юная хозяюшка и бросилась за горшком.

— Ой, дети... — бурчала под нос саамка, вымачивая пострадавшего лосося. — Кругом дети! И их дети... мало того, что не стареют, так и не взрослеют. За папашкой твоим всегда много девок бегало, — сообщила гостья, вполглаза поглядывая на Сигрид. — Братишек— сестрёнок у тебя, небось, по пальцам не пересчитать. Только что в отцы, если не в деды годятся тебе. А Альвгейр с тех пор ничуть не изменился. Разве вот бороду носить стал.

Это сообщение Сигрид не взволновало. Напротив, девушка приняла его не веру сразу и на удивление спокойно. Не маленькая ведь, замечала, что отец немногим старше Эрика выглядит. А всё отодвигала, гнала эту мысль от себя подальше. А что муж её не человек, давно поняла. Теперь же её интересовало другое.

— Так у вас с Ульвом... тогда... ну... — девушка снова замялась. Ревновать к рассыпающейся от старости шаманке смешно, но и напрямик спросить неловко: — что-то у вас с ним было?

Взгляд шаманки потеплел.

— Не чужой он мне, — коротко отозвалась саамка и снова взялась за рыбу.

* * *

Больше года прошло с тех пор, как на берега Суоми из утлой лодчонки высадились двое. Как оказалось, именно в лодчонке и было дело.

Олли исправно отправлял людей валить сосны и стягивать к берегу. Золотоволосый чужестранец руководил, иногда раздражённо покрикивал, и за зиму у берега вырос огромный корабль. Нойд никогда не видел подобных. Даже представить себе не мог. Драккары викингов показались бы грубыми ореховыми скорлупками рядом с этим чудом. Изящные абрисы притягивали глаз, волны ластились к бортам, будто оленята-сосунки к мамке, да и люди нет-нет, а подходили просто чтобы притронуться, ласково провести ладонью по тёплому дереву. Неизвестно почему, но корабль Альвгейра всегда оставался тёплым.

Ульв выполнил своё обещание. Зима прошла пусть не сытно, но без потерь: медведи не нападали, да и волки больше не беспокоили. Даже снег сошёл раньше обычного. Олени довольно пофыркивали, выискивая куцые остатки прошлогодней травы. Берёзы робко выпустили клейкие ладошки листвы. Олли проводил взглядом божью коровку, деловито сползавшую по его ноге.

Зима кончилась. Волшебно красивый корабль покачивался на рейде. Не сегодня — завтра гости покинут оскудевшие берега Суоми. И кто знает, как скоро жажда крови сотрёт следы их пребывания? Когда снова нападут медведи? Этой зимой? Или следующей?

— Сату! Подойди сюда.

Востроглазая девчонка подбежала к отцу, блеснула улыбкой, наполнив Олли отеческой нежностью. В последнее время она часто улыбалась: то весело, то мечтательно, то задумчиво. Особенно, когда на Ульва глядела. Первый страх давно прошёл, Сату ходила за волком, как привязанная, совершенно позабыв об оленях. Впрочем, ни один из них не отбился и не занемог.

Иногда Олли спрашивал себя: что бы он сделал, если бы его Сату ходила за золотоволосым? Альвгейр был капризен, надменен и высокомерен. Для него одного возвели целый дом на берегу, похожий на жилища саамов не больше, чем чудесный корабль — на лодку-долблёнку. Шаман сквозь пальцы глядел, что то одна, то другая женщина всходила на резное крыльцо. Сначала потихоньку, согнувшись в три погибели. К концу зимы — гордо, уже не таясь. Золотоволосый был переборчив, а шаман знал: среди людей-оленей осталось слишком мало мужчин. Скоро все дети станут друг другу родственниками, начнут слабеть и умирать уже во чреве матери. Нужна, ох как нужна была новая кровь. У золотоволосого она была сильная, горячая, как подземный источник, бурная, как горная река. Породниться с сильным нойдом — большая удача. Вот только жениться Альвгейр тут ни на ком не собирался — это Олли понимал. Ну и пусть его. С таким зятем — только горя хлебнуть. Женщины выходили из гостеприимного дома счастливые, лучащиеся радостью — стало быть, не обижал их чужак. Трое к весне уже понесли. Но когда Олли увидел Альвгейра, шмыгнувшего в шатёр Сату... на месте оцепенел. Сердце отцовское велит за ним ринуться, взашей вытолкать, пусть даже дочь сама золотоволосого позвала. Вот только что скажет Волк на такое обращение с его спутником? Да что Волк! Олли и с самим-то Альвгейром не справится: к духам взывать некогда, а сам чужак молодой, сильный, смертоносный... проверяли уже некоторые. Из тех, чьи жёны к золотоволосому наведывались. Калечить никого не стал. Но скрутил — шутя. Будто ребёнка отшлёпал.

Пока Олли размышлял, Альвгейр вылетел из шатра без его помощи. Белоснежный черноголовый олень, степенно переставляя длинные ноги, вышел за ним и гордо повёл головой, поглядел на Олли из-под полуприкрытых век. Нойд почтительно поклонился предку:

— Здравствуй, Мяндаш. Спасибо тебе.

Олень покровительственно кивнул, только золотые рога блеснули, и неторопливо удалился, медленно растворившись в рассветном тумане. Олли с золотоволосым долго ещё всматривались в густую дымку даже после того, как звуки мягко опускающихся копыт потерялись где-то вдалеке.

— Пожалеешь ещё, — едко, но без особой угрозы сказал Альвгейр, поглядывая на шамана. — Я хоть наполовину человек. А Стейнсон сердце из груди выдрал, а камень вместо него вложил. Гляди, утащит Ульв твою красотку в Нижний мир. Из тамошних он, ты разве не понял? — Золотоволосый тяжело встал, даже слегка покачнулся. Видно, здорово Мяндаш ему рогом наподдал. — Будешь на себе шкуру рвать, что мне не отдал, а поздно будет.

Олли ничего не ответил. Какой смысл говорить с этим сильным, но таким глупым нойдом? Пусть есть в нём кровь духа, как и в самом Олли, но не видит, не понимает золотоволосый, кто рядом с ним. Не нойд, не полукровка, и не бесплотный дух предка, залетевший вмешаться в дела живых. Волк — это просто волк. Не принадлежит он ни одному из миров. Его дело — наблюдать. И блюсти равновесие.

Ульв не требовал себе дом. Он приходил и уходил, когда ему вздумается. Когда хотел, спал в шатре Сату, когда хотел — заходил к Олли. С другими он почти не разговаривал. Да и побаивались его. Даже золотоволосый. Хорохорился, говорил нарочито громко и нагло, пытаясь громовым голосом напугать страх, загнать его поглубже. Иногда удавалось. Но Олли видел.

Однажды он застал их в лесу. Сату спала, уткнувшись в тёплый бок огромного чёрного зверя. Волк медленно поднял голову, окинул Олли яркими смарагдовыми глазами, снова опустил морду на сложенные лапы. Ни угрозы, ни обещания. Только бескрайнее, как зимнее небо, спокойствие. Вдруг вспомнилось, как женщины судачили: в местах, где отдыхает Ульв, трава растёт быстрее, сочнее и гуще. Вот только как он на мёрзлой земле лежит? Холодно же.

Шаман перестал переживать за дочь.

* * *

— Сату... — Олли не знал, как ловчее начать разговор. Но его девочка умная — сама всё поняла.

— Золотоволосый достроил корабль, — девушка глядела на чудесное творение с плохо скрываемой ненавистью. — Скоро Волк поведёт его в Исландию.

Шаман вспомнил, с какими горящими глазами Сату наблюдала за рунами, которые Ульв небрежно чертил прутиком на песке. Их тут же смывало прибоем, и он рисовал новые. Вспомнил, как заворожённо девушка обводила пальчиками надписи, появившиеся на скале после прибытия лодки, слегка посмеивающегося Волка, толкующего рисунки на старом, ещё дедушкином бубне, по форме напоминающем утиное яйцо.

— Ты станешь сильным нойдом, Сату, — уверенно сказал Олли. — Сильнее, чем я. Пока он здесь — попроси его. Попроси научить тебя ходить по мирам так легко и так далеко, как я никогда не смогу. Ты ему нравишься. Он не откажет.

Кучевое облако набежало на низкое ещё солнце. Только что нежившаяся в его лучах девушка зябко подёрнула плечами. Опустила лицо, тихо произнесла:

— Да, думаю, в этом он мне не откажет...

* * *

Сату не помнила, чтобы когда-нибудь ландыши цвели так рано. Но весь берег маленького озера был усыпан будто снегом. Чёрное пятно выделялось на их фоне так резко, что заслезились глаза. Ульв лежал на спине, следил за тяготеющим к горизонту солнцем. Тень Сату накрыла его лицо, и лишь тогда он перевёл глаза на неё.

— Ты такая серьёзная сегодня, маленькая Радость, — сказал он нарочито торжественным тоном. — Не иначе, у тебя есть ко мне серьёзный разговор. И Большая Просьба. Говори, чего ты хочешь. Серьёзная Радость — это так забавно.

Сату долго размышляла над тем, что скажет Волку. Но сейчас все слова будто вытекли у неё из головы, как вода вытекает из треснувшего кувшина. И остаётся только сухое, саднящее от утраты дно.

— Меня... прислал к тебе отец, — глухо сказала Сату. — Велел попросить показать мне другие миры. И научить ходить туда самой. Если... тебе это не запрещено.

Среди одуряющего аромата ландышей пахнуло вдруг горечью полыни. Ульв встал.

— Нет никого, кто мог бы мне что-то запретить, — сказал он с усмешкой, больше напоминавшей волчий оскал. — Но ты пришла сюда не за этим, маленькая Радость.

Шаманка вздёрнула подбородок и упрямо встретила взгляд зелёных глаз, ставших вдруг тёмными, как зимняя хвоя.

— За этим, — протянула бубен. — Научи. Чтоб... — голос чуть дрогнул, — я одна...

Ульв молча рванул её трёхцветный, увешанный кольцами шаманский пояс, оставив оба конца у себя в руках, притянул за него девушку к себе так близко, что Сату через одежду почувствовала, какое горячее у него тело.

— Что это? — Ульв обернул полотно пояса вокруг руки так, что виден остался только чёрный цвет.

— Н-нижний мир, — запинаясь, ответила Сату. Что-то странное было сейчас в его взгляде. Что-то звериное. А она только-только перестала видеть лохматую шкуру...

Ульв поднёс пояс поближе к её глазам.

— А ещё?

Сату облизнула пересохшие губы.

— Земля. Земные воды.

— Ещё, — Ульв прижимал её к себе всё крепче. Его грудь и руки были непоколебимы, как скала.

— Скала. Гора. Камень.

— Ещё!

Он опустил узкое, будто волчья морда, лицо. В колдовском сиянии глаз проскальзывали золотые искорки.

— Золотой Полоз! — выкрикнула Сату прямо в эти глаза. — Мировой Змей!

Тонкие губы шевельнулись. Но саамка не услышала:

— Ещё.

Слово потонуло в раскате грома, а лицо Ульва — во вспышке молнии.

— Укко.

Укко (фин. Ukko) — верховный бог, громовержец в карело-финской мифологии. Представлялся стариком с седой бородой, разъезжающим по небу на колеснице, мечущим молнии и производящим гром. Известен как покровитель скота и урожая.

Здесь всё блестело, искрилось и скрежетало. Звон оружия, исполинских мечей и копий, маленьких дротиков, тонких спиц... Вертелись колёса, то тут, то там, загорались огни. Сату испуганно жалась к своему спутнику, но по сторонам глядела во все глаза. Мимо проносились невиданные повозки, невозмутимо прополз толстый, в обхват руки змей, в сопровождении трёхглавого пса. Люди попадались бородатые, низкорослые и с тёмными лицами.

— Где мы?

— В Свартальфахейме. По-вашему — Нижний мир. Часть его. — Чуть помедлив, Ульв добавил: — Я здесь родился.

"Вот почему ему так нравится закат", — подумала шаманка, разглядывая величественные своды всех оттенков от алого до бордового.

Справа полыхнуло огнём. Сату вскрикнула и спрятала лицо у Ульва на груди. Тот только рассмеялся.

— Не бойся, глупая. Это фонтан.

Девушка с любопытством оглянулась, заинтересовавшись незнакомым словом. Языки пламени действительно не выглядели опасными. Напротив, свивались замысловатыми фигурами, будто танцуя друг с другом над озером лавы.

— Дворец Короля-под-Горой, — сказал Ульв и указал рукой куда-то вдаль, за струи огненного фонтана. Когда они обогнули пламя и глаза Сату привыкли к новому освещению, она тихо ахнула. Дворец был полностью выполнен из драгоценных камней, подогнанных и огранённых так искусно, что казалось, будто стены сотканы из радуги.

— На вид — эфемерный, — прошептал спутник ей на ухо. — Но во всех трёх мирах нет камней прочнее, чем эти.

— Это самое прекрасное, что я когда-либо видела, — выдохнула Сату. Ульв только усмехнулся.

— Идём.

На первый взгляд в этом камне не было ничего особенного. Просто очень больший, гладкий и ярко-белый. А ещё горячий. Это заметно даже издалека: над камнем колыхалось марево, какое в жаркий день бывает над большим костром. Но чем-то камень притягивал взгляд. Смотреть на него было приятно, отводить глаза не хотелось. В груди становилось тепло и спокойно.

— Он... оно... бьётся, — с удивлением заметила Сату. Ульв медленно кивнул. Его взгляд тоже был прикован к белому горячему камню. — Это сердце? Твоё сердце?

Щека Ульва болезненно дёрнулась.

— Нет. Не моё. Это сердце Короля-под-Горой.

— А твоё где?

— Далеко. — Его лицо вдруг словно окаменело, почернело, прорезалось не то морщинами, не то трещинами.

— Пойдём отсюда. Здесь слишком много тьмы. Я покажу тебе... свет.

В руках у него снова оказался пояс, о котором Сату совсем забыла, но теперь Ульв повернул его жёлтой полосой.

— Золото. Солнце. Желток.

* * *

Свет прорезал чёрное небо триллионами алмазов. Это было ошеломляюще, потрясающе, непостижимо. Сату летела, или падала, или растворялась. Она не могла понять. Грудь наполнял ветер, и песня, и радость до того, что стало трудно дышать. Её несла на себе спица огромного колеса, вокруг было множество спиц, сплетающихся, будто нити... а потом мир вращался вокруг неё, обрастая скорлупой исполинского яйца, снова потрескавшегося от множества гвоздиков-звёзд, и Сату поняла, что она внутри чудесной мельницы-Сампо, и смерти нет, нет беды и опасности, есть только счастье, полное и безграничное, а то, что люди принимают за смерть, на самом деле просто...

* * *

Мелкие цветочки ландыша щекотали шею, слегка покалывали крохотными зубчиками. Ульв медленно, до чего же медленно, проводил веточкой вдоль её скулы, вдоль шеи, опускался ниже, между ключицами. Сату вдруг поняла, что лежит на земле без одежды, но ей не холодно. И это даже не было странно.

— Кто ты, Волк? — спросила шаманка, глядя в травянистые, как листья ландыша, глаза.

Он только пожал плечами.

— Ты только что сама сказала.

— Когда я в первый раз увидела тебя, я увидела волка. А сейчас вижу другое. Почему? Кто ты на самом деле?

— Я на самом деле волк, — веточка ландыша сделала петлю вокруг её пупка и неторопливо, будто гусеница, поползла вверх. — В том числе и волк тоже. Нойды привыкли встречать людей среди животных, а животных — среди людей. Поэтому ты видела то, что видела.

— Кто ты... ещё?

— Камень. — Ландыш переместился ей на грудь и начал вырисовывать круги.

— Ещё?

— Золото в пустой породе.

— Ещё... — Сату уже не спрашивала, а просила.

— Змей. — Цветок отброшен в сторону, а его путь повторяет горячая, чуть шершавая ладонь.

— Ещё, — простонала девушка и закусила губу.

— Я гром. И молния. — По позвоночнику Сату пробежала горячая волна, бросило в дрожь. — Я ручей. И реки. И океан... — То место, где её касались ласковые, словно летний дождь, пальцы, действительно обильно увлажнилось.

— Я ветер в твоих волосах, — прошептал Ульв ей на ухо, отчего выбившиеся несколько прядей с готовностью шевельнулись. Он протянул руку и одним движением развязал ленту, которую должен был снять жених на свадьбе, а невеста — подарить младшей родственнице. И в этот момент девушка обняла его за шею.