Песня для тумана

Плита с глухим стуком встаёт на предназначенное для неё место. Старик бьётся внутри, кричит, расточая и без того скудный запас воздуха:

— Будь ты проклят! Будь проклят, слышишь?! Когда-нибудь ты полюбишь сам. Найдётся кто-то, кто найдёт отклик и в твоей чёрной душе! Пусть пройдёт хоть тысяча лет, ты полюбишь и умрёшь от её руки!

— Я не так легковерен, старик, — смех молодого барда серебряными монетками рассыпался по пещере, — чтобы позволить какой-то девице одурачить себя. Если я и умру, то от удара сырого железа в открытом бою, равный против равного.

Внутри каменного гроба раздался не то взвизг, не то всхлип.

— Ничто, кроме моего проклятия, тебя не убьёт.

Ульв вздрогнул и отшатнулся, схватившись за грудь. Глупец! Как он не догадался связать старика? А теперь этот друид, один из самых старых и опытных из ныне живущих, прокусил себе руку и кровью чертит руны поверх выбитых в камне. И в его голосе звучит пусть и предсмертное, но всё же торжество:

— А если будешь любим в ответ — то ты убьёшь её. Понял? Ты её или она тебя. И тот, кто останется, сделается бессмертным. Навсегда. Будет помнить. Вечно. Вечно. Вечно...

С последним словом из старика ушла жизнь. Всю её, до капли, он вложил в мощнейшее проклятье, которое когда-либо создавал. А Великий Бард стоял, задумчиво вертел в руках ореховый прутик. С досадой и раздражением отбросил его в сторону.

— Ну убью, так убью. Одна женщина стоит другой. А бессмертие — не самая худшая штука.

Но несмотря на то, что юная красавица весьма живо и самозабвенно благодарила его за заступничество той ночью, спал Великий Бард плохо. А утром не то по рассеянности, не то от досады, вместо обычной принёс Кенн Круаху двойную человеческую жертву.

Глава 5. Свидание с королевой

В Круахане Аэд пожелал разговаривать с Эриком наедине. И Пёрышко не противилась: вопреки ожиданиям мир людей оказался совсем не страшным. Ирландцы взирали на жительницу волшебной страны с почтительным восхищением. Ирландки... с плохо скрытой завистью. Так что пока фея купалась в лучах мужского внимания, угощалась непривычной для сидов едой и напитками, поигрывала ножкой и мысленно сравнивала Эрика с его старшим братом, сбившиеся в кружок леди Коннахта шептали: "Это же ведьма! Как король не видит? Что-то скажет аббат Клонферта, когда узнает?" — "А он узнает?" — "Завтра же на исповеди расскажу!"

— Давай определимся сразу, — сказал Аэд, осушив с гостем по второй чаше мёда, — ты мне не брат. Очередь на трон и без тебя длинная.

Эрик кивнул.

— Сдались мне твои бесплодные камни. Коннахт — беднейшее из королевств. А дома меня невеста ждёт. Дочь ярла, между прочим.

— Твоими стараниями беднейшая, — скрипнул зубами Аэд. — Твоими и твоих новых сородичей. Отца нашего сам убил? Или рядом стоял?

Одноглазый неопределённо повёл бровями.

— Когда это было?

— Шесть лет назад. Не здесь... в Лейнстере.

— Не, — Эрик опрокинул в глотку ещё один кубок. — В том году я на материк плавал. А что он в Лейнстере забыл? Свои берега бы охранял лучше.

Король Коннахта вперил в собеседника тяжёлый взгляд. Эрик оторвал у лежащего перед ним поросёнка ногу и запустил в неё зубы. Ещё горячий жир стекал на густую бороду, но викинга это не беспокоило. Как и гнев брата. Весёлая бесшабашность, поселившаяся в нём с тех пор, как Эрик потерял глаз, не оставила его до сих пор.

— Думаешь, он делал это по своей воле? Сражался за того, кто убил нашего деда? По своей воле отдал ему тебя? Аэд Финдлиат стал новым верховным королём. Он силой покорил себе Коннахт. Что бы ты выбрал на месте отца? Подчиниться, или обречь на разорение и рабство всю страну? И семью заодно?

— Выбор — для побеждённых, — неприязненно сказал викинг. Он думал о своём ярле. Ярл должен подчиняться конунгу, об этом знают все. Все, кроме Альвгейра. Конунг наведывался в фюльк всего раз, когда Эрика там ещё не было. Но мальчику рассказывали, что после разговора с вождём конунг собрал своих людей и уплыл. Дань, которую требовал, с собой не взял. Только подарки. Те, что Альвгейр захотел поднести сам.

Аэд с кривой усмешкой разглядывал брата.

— Каким бы легендарным героем ты ни был, в жизни приходится не только побеждать.

Эрик обдумал это утверждение, чуть скривился, и нехотя кивнул: вспомнил о рогатой Геро.

Король Коннахта немного расслабился и отрезал кусок поросёнка.

— Невеста, говоришь, ждёт? А женщина из страны сидов, что с тобой пришла?

— Это моя женщина! — прорычал викинг, мгновенно ощетиниваясь при воспоминании о том, каким взглядом окинул Аэд его спутницу при встрече. И, главное, о том, какой улыбкой ответила она.

Старший брат пригубил мёд из золотого кубка, пряча улыбку в усы. "Плохо же ты, викинг, знаешь волшебный народ, — подумал ирландец. — Ты пока что — её, это так. Но вздумает уйти — не удержишь".

— Мне нужно, чтобы она или ты, если сможешь, провели меня в холмы.

Викинг расхохотался.

— И себе такую думаешь отхватить? Смотри, дело опасное. — Он выразительно ткнул большим пальцем в недостающий глаз. — Это я ещё отделался легко.

— Не твоя забота, — отрубил король.

— Да чего там? — передёрнул плечами Эрик. — Просто иди за туманом. Туда, где он расступится, тропинку покажет. А, вот ещё. Не знаю, важно это, или нет...

Он порылся в мешочке, висевшем на поясе, и протянул Аэду четырёхлистный клевер, который вручил ему Пак. Листочек выглядел свежим, будто только что сорванным. Ирлендец лучше представлял себе ценность этого предмета, так что произнёс с искренней благодарностью:

— Да, это важно.

Король Коннахта считался христианином, а потому у священного дуба Кромма собирались в глубокой тайне. Аэд неуверенно карябал руны, то и дело косился на Пёрышко. Но фея в рунической магии разбиралась не больше, чем болотный огонёк, которым, по сути, и являлась, а потому лишь улыбалась обольстительно. Король, возможно, ответил бы тем же, даже невзирая на могучие руки Эрика, по-хозяйски обнимающие фею, но сейчас его гораздо больше интересовало происхождение девушки, чем её сдобные формы и многообещающие взгляды. "Маленькая моя Аластриона! — тоскливо думал Аэд. — Ты была самой внимательной, самой усидчивой и сообразительной, тебе лучше всех нас давалась тайная наука жрецов. Как же мне тебя не хватает! Нет и не будет мне прощения за то, что не смог тебя уберечь". Эрик между тем мысленно возносил молитвы всем богам, о которых мог вспомнить, чтобы король Коннахта не узнал, какую роль сыграл его брат в смерти его сестры. По крайней мере, до тех пор, пока они с феей не уберутся с этих проклятых берегов.

— Почему викинги нападают только на монастыри? — спросил ирландец, продолжая терзать ножом крошащуюся сухую землю. — Ваши боги враждуют с христианами?

— Не знаю, — простодушно отозвался Эрик. — Я у богов не спрашивал. Для этого ярл есть. Но он говорит, что гоняться по лесам за ирландцем будет только самоубийца.

Король Коннахта довольно осклабился.

— Монастырь же — это курица, каждый год несущая золотые яйца, — продолжал викинг. — Поэтому разрушать их нельзя. Зато удобно грабить. Много золота, много украшений и драгоценностей. Всё в одном месте, рядом с морем. Высадился, забрал, уплыл. Да и монахи ходовой товар. На невольничьем рынке никто не купит язычника-ирландца. Он перегрызёт горло хозяину, даже если у бедняги из спины будет торчать стрела, а из живота меч. А христиане привыкли терпеть. Подчиняться. Стоять не коленях. Не велика разница, перед кем.

Король слушал викинга и криво ухмылялся. "Недооцениваешь ты христиан, — думал он, искоса поглядывая на грубоватого и простоватого морского разбойника. — Аббат Армага по влиянию, богатству и количеству людей, подчиняющихся его приказам, равен королю. Да что говорить, такого короля, как я — зависимого, разорённого, сидящего на истощённой неплодородной земле, он многажды превосходит. Не будь у церкви внутренних разногласий, они уже давно подмыли бы под себя и Ирландию, и викингов... а, впрочем, я даже слышал, что кто-то из них уже вербует отряды норманнов, чтобы обуздывать непокорных правителей. Это умно. Викинги лучше вооружены и куда лучше организованы, чем местный разношёрстный сброд".

Аэд почти совсем сдался: и рун он как следует не помнил, и Бельтайн давно уже прошёл... с отчаяния даже собрался полоснуть себя золотым серпом по руке или ноге. Вдруг, дерево пропустит ту кровь, что разверзала грань между мирами уже дважды? Но выполнить своё намерение не успел.

Густой туман стелился по земле, сильно напоминая крадущегося хищника. Пёрышко и викинг глазом моргнуть не успели, как вязкая, непрозрачная пелена окутала короля. А потом он исчез.

Сам Аэд тумана даже не заметил. Хотя странности всё же были. Во-первых, куда-то подевались его спутники. Во-вторых, вместо подножия дуба он оказался совсем в другом месте, которое, впрочем, тоже было хорошо знакомо. И аббат Клонферта очень рассердился бы, если бы узнал, насколько хорошо принявший христианство король знал каждый камешек на этой тропинке, ведущей к полуразрушенному, заросшему кругу камней.

А в-третьих, вместо раннего лета тут была осень. Не та благодатная пора свадеб, когда над поселениями витает крепкий запах мёда и спелых яблок, так что можно подумать, будто волшебство сидов перенесло тебя на благословенные острова. Нет, то была промозглая дождливая пора, серая, унылая и холодная. В такое время как подарка ждёшь наступления зимы и настоящих холодов — только бы не видеть это свинцовое небо, не томиться бесплодным ожиданием.

Аэд шёл по тропинке и зябко кутался в плащ, почти не глядел под ноги. И чуть не упал, споткнувшись. Замер от удивления.

Развалины стояли на месте. И в то же время казались не совсем правильными. Менее разваленными, чем он их помнил. Камни покрыты отшлифованными мраморными плитами, пробивающиеся сквозь кладку заросли бесследно исчезли. В центре круга лежит большая разбитая арфа. Серебряная, и, кажется, у неё должно быть три ряда струн. Но уцелела лишь одна.

Впрочем, долго разглядывать инструмент Аэд не стал. Его внимание привлекла женщина, сидевшая на ближайшем из камней.

Если бы кто-то попросил короля её описать, у него бы не вышло. Она была... ни на кого не похожа. Черты лица странно неуловимы, будто отражение на бегущей воде. Аэд не смог бы сказать, стара она или молода, красива или безобразна, он даже не мог понять, как она одета: что-то тёмное, бесформенное, окутывало её устало опущенные плечи, тяжёлыми скользкими складками падало к ногам. Король остановился, не решаясь заговорить. Он хотел поклониться, поприветствовать женщину в учтивых и изысканных выражениях. И не мог. Откуда-то он знал, кто перед ним. И правитель Коннахта оробел, как ребёнок.

— Подойди, Аэд мак Конхобайр, — произнесла Мэб. — Не бойся. Ты пусть и отдалённый, но потомок сидов. Король, сохранивший частицу веры в народ холмов. Ты имеешь право находиться здесь.

Всё ещё не решаясь заговорить, Аэд приблизился и встал на колени рядом с повелительницей фей.

— Я знаю, зачем ты пришёл, — произнесла она, и каждое её слово падало, будто пожухшие листья с деревьев. — Тебе больно видеть, как страдает Ирландия, раздираемая на части викингами и христианами, как её дети гибнут от набегов норманнов или по приказу одержавшего победу правителя.

— Верховный король... — несмело начал Аэд.

— Верховный король предал вас, — прервала его Душа Ирландии, и в первый раз в её голосе промелькнул огонёк, слабая искорка гнева. — Потому что оказался трусом. И сбежал, вместо того, чтобы нести бремя ответственности. Я не могу заставить его вернуться.

Аэд догадался, что они с волшебницей говорят о разных верховных королях, но перечить ей не осмелился.

— Моя королева! Но мы гибнем! Если и вправду среди нас есть твои потомки, помоги нам! Или новые боги поработят нас, а захватчики отнимут наши земли. Они уже за это принялись! Норманнским рыцарям надо много платить. Мало кому это по карману. Зато им очень легко обещать титулы и земли, которые они отобьют у ирландцев!

Король запнулся, замолчал в изумлении. Вот только что он моргнул — и вместо королевы Мэб перед ним оказалась обычная женщина. Ещё не старая, но уже и не молодая, она куталась в накидку, зябко поводя плечами. Тёмные волосы щедро присыпаны серебром, а на лбу и в уголках губ залегли скорбные морщины. Аэд долго смотрел, как женщина перебирает бахрому потёртой шали. И тихо произнёс:

— Могу я... я и народ Коннахата... Можем мы чем-то помочь тебе, госпожа?

Она поглядела на него и улыбнулась, как улыбаются ребёнку.

— Спасибо, что спросил, мальчик. Но боюсь, что нет. Вы изгнали волшебство из своего мира. И не только волшебство. Ты говорил о новом боге, что угрожает вас покорить? Он был здесь. Стоял на том же месте, где сейчас стоишь ты. И плакал. Потому что совсем не хотел творщегося теперь Его именем. Убеждал, что говорил совсем о другом, его всего лишь неверно поняли. А, неверно поняв, записали... и отсюда пошли все неприятности.

— Друиды никогда ничего не записывали.

— Друидов больше нет, — седеющая женщина, сидевшая на месте королевы, потёрла друг о друга руки и дохнула на них, будто не могла согреться. — Никого больше нет. Ни великих сидхе, ни фоморов, ни богов. Вы остались одни.

— Но, моя королева...

— Я потратила слишком много сил, — сказала она и опустила голову. — И остаток их отдам на то, чтобы вернуть тебя, мальчик, откуда пришёл. Границы больше нет, и наши миры вновь живут каждый по своему времени, с каждым мгновением разбегаясь всё дальше. Если бы ты только знал, как я устала... — произнесла она совсем тихо.

Аэд встал, расстегнул золотую брошь и бережно укрыл королеву фей своим плащом.

— Прости нас, — так же тихо сказал он.

Королева ласково улыбнулась.

— Прекратите грызню между собой. Объединитесь под рукой одного короля, пусть он уже не будет великим магом, но пусть он будет один. Если вы сможете забыть о внутренних распрях, ни викинги, ни христиане, ни чужие боги, ни чужое оружие будут вам не страшны. Мои потомки резвы мыслью и богаты доблестью — уж кому, как не мне это знать. Но обрести величие Ирландия сможет лишь если будет едина.

Аэд кивнул, принимая совет, хотя сердце его болезненно сжалось: король не верил, что напутствие Мэб может быть осуществимо. Она, возможно, это поняла по его лицу. А, может быть, прочла прямо в душе, но ничего не сказала, а лишь тяжело вздохнула, как вздыхает мать, отправляя сына на войну, с которой, она знает, тот уже не вернётся. Королева легонько потянула мужчину за рубаху, он наклонился, и Душа Ирландии поцеловала короля Коннахта. В лоб.

А в следующее мгновение он уже стоял перед священным дубом. Растерянный, бледный и всё ещё сжимающий в руке листок четырёхлистного клевера — символ удачи. Четыре листка на одной ножке. Если когда-нибудь Коннахт, Лейнстер, Мунстер и Ульстер снова смогут объединиться...

Аэд мак Конхобайр горько усмехнулся. Увы, такое невероятное волшебство возможно лишь при участии великих сидхе.