Песня для тумана

— Выпить есть? — мрачно осведомился викинг у новообретённого родственника.

8Коннахт — одно из четырёх (позднее — шести) величайших королевств Ирландии. Столица — Круахан. (назад)

9Маэлсехнайлл мак Маэл Руанайд (Маэл Сехнайлл мак Маэл Руанайд); (ирл.) король Миде,  верховный король Ирландии. Отец Айлбе, жены Конхобара, короля Коннахта.(назад)

* * *

Сигрид снова плакала у постели супруга. На этот раз — от счастья. Ульв был без сознания, горячий, как только что вынутый из очага горшок, но уже не каменный. И почти не зелёный. Девушка смачивала сухие потрескавшиеся губы мужа, отирала грудь и лицо влажной тканью, беззвучно благодарила богов. О, златокудрая воительница Фрейя! Неужели ты услышала мольбы юной Сигрид? Недаром её покойную мать до сих пор величают валькирией. И дочь будет её достойна. Будет сражаться за своего мужчину до конца.

Альвгейр не знал, как воспринимать такое поведение дочери. Конечно, он и сам был рад, что старой шаманке удалось задуманное. Но почему дочь так убивается по навязанному отцовской волей супругу? Неужели подлый цверг осуществил полунасмешливую угрозу, заронил в девичье сердце любовь своим проклятым колдовским голосом?

Ярл хмурился, отводил глаза от Сигрид. Что это там саам делает?

— Эй, тебе помощь нужна?

Онни отрицательно покачал головой. Очень бережно, почтительно и ласково он поднял на руки сухонькое тельце, оказавшееся таким маленьким!

— Нет, золотоволосый. Нам больше ничья помощь не нужна.

Сказал без горечи, без осуждения, но Альвгейр похолодел.

— Постой! — он схватил нойда за рукав и вгляделся в умиротворённое лицо старухи. Лицо, которое ещё помнил юным и прекрасным. Эти губы целовал когда-то Ульв, стоя у сходней его нового корабля, эти волосы когда-то были не седыми, а золотистыми, как у Сигрид. А сейчас они потускнели. Закрытые глаза ввалились. Не человек — высохшая головешка. И ярл вдруг со всей отчётливостью понял, для чего понадобился Онни такой огромный костёр. — Она умерла? Знала, что это её убьёт? И ты знал?

Молодой шаман не отрывал взгляда от бабкиного бубна, валявшегося у его ног. И произнёс буднично, как само собой разумеющееся:

— Чужая земля. Чужие боги. Далеко от дома. А после смерти нойд становится сильнее.

Он шагнул вперёд, и пальцы Альвгейра сами разжались, скользнули, выпуская узорчатый рукав. Нет, никогда ему саамов не понять. Ведь... Ульв их бросил. Получил, что хотел, и бросил, больше никогда не возвращался к оленьим берегам. Даже в разговоре ни разу не упоминал. Бывало, Альвгейр сам речь заводил, тот молча поднимался и уходил. Ладно, девчонку он тогда к себе приворожил. Но остальные? Теперь ярлу стало понятно, из-за чего так разъярился бурый медведь, муж старой шаманки-оленихи. Но почему всё же дал себя увести?

Альвгейр подошёл к постели и окинул взглядом тонкие черты измождённого лица. Всё-таки перед ним лежал настоящий цверг. Скрытный, хитрый и злобный. Обладатель чарующего голоса, который невозможно забыть. Это существо хотелось ненавидеть. И очень тяжело не полюбить.

— Гад ты ползучий, всё-таки, — пробормотал Альвгейр и заботливо убрал с высокого лба намокшие чёрные пряди.

— Иди уже, отец, — недовольно прошипела Сигрид. — Неужели у ярла неотложных дел больше нет?

* * *

Выпроводив всех из дома, Сигрид заперла дверь и ненадолго оставила мужа одного. Она согрела воды, неторопливо совершила омовение, натёрла кожу благовонными маслами, расчесала золотые волосы, заплела косы, обернула вокруг головы и заколола их драгоценной диадемой из тех, что Ульв дарил ей перед свадьбой. В довершение облачилась в полупрозрачную шёлковую сорочку и вошла в спальню.

Муж лежал на том же месте, где она его оставила, лишь сбил с себя одеяло в беспокойном сне. Но это оказалось даже кстати. Сигрид приблизилась к ложу и опустилась рядом с вернувшимся с того света супругом. Несколько минут девушка разглядывала его исхудавшее лицо, мысленно вознесла молитву Фрейе... и скользнула на грудь мужчине, ощущая себя валькирией, падающей с небес за телом павшего героя.

Герой оказался не до конца павшим: агатовые копья ресниц слегка вздрогнули.

— Руку откушу, — недовольно пробормотал Ульв. — А кошкам хвосты в морской узел завяжу.

— Что? — опешила "валькирия", не ожидавшая подобной реакции на свою атаку.

Мужчина нехотя открыл глаза.

— А... это ты. Тоже убирайся.

Голубые глаза земного воплощения Фрейи вспыхнули яростным огнём.

— И не подумаю! — Сигрид решительно улеглась на мужа сверху, уперев руки по сторонам от его головы. — Я твоя жена. Это мой дом. Не смей меня прогонять!

— Сейчас самое время развестись, — задушенно предложил Ульв. — Вон порог. Доходишь до него и...

— И не надейся, — ласково пропела Сигрид, обнимая мужа коленями за талию. Она наклонилась совсем близко, явно намереваясь запечатлеть на бледных губах страстный поцелуй.

— Слезь, мне дышать тяжело, — сердито закашлялся неласковый супруг. Сигрид скатилась набок, но позиций не сдала: закинула ногу Ульву на бедро, руками обвила его шею. Грудь Стейнсона вздымалась неровно, сотрясаемая сухим кашлем, будто он наглотался пыли. Наконец, Ульв устало прикрыл глаза:

— Что тебе нужно от меня, женщина?

— То, что принадлежит мне. Моего мужчину.

Цверг снова позеленел, но, как ни странно, выглядеть стал гораздо живее. Даже голову приподнял.

— Сдурела совсем? Твой мужчина сейчас в Зелёных Холмах с феями развлекается. Скорее всего. Возьми у папочки драккар и проваливай к нему.

— Ты сам говорил, что ничего ему королева Мэб не сделает. А твоё сердце паучьей сетью оплела! Но я тебя спасу.

— Валяй. — Ульв обессиленно откинул голову на свёрнутый плащ и снова закрыл глаза.

Сигрид не заставила себя упрашивать. Лёгкие, но многочисленные поцелуи покрыли грудь и шею мужчины, белые девичьи руки ласкали его лицо и плечи, не решаясь пока спуститься ниже. Безучастность супруга всё больше распаляла юную спасительницу, врождённое упрямство заставляло алеть щёки и губы. Не иначе, как богиня любви наделила молившую о помощи девушку кошачьей грацией и гибкостью. Сигрид виноградной лозой обвилась вокруг мужа, сама захмелев от предвкушения и азарта, а он... рассмеялся. Глухо, зло. А под конец снова закашлялся.

— Щекотно.

Теперь уже и Сигрид разозлилась не на шутку.

— Мог бы и помочь! А не лежать, как бревно! Я, между прочим, ради тебя это делаю!

— Дурочка.

Девушка уселась на беспомощного мужчину верхом, сложила руки на груди и грозно нахмурила брови.

— Ну так научи меня, если такой умный. Как тебя расколдовать? Как вернуть назад твоё сердце?

— Это невозможно.

— Я тебе не верю, — сузила глаза дочь ярла.

— Сердце цвергу не принадлежит. Оно само выбирает, где ему биться. Или не... биться. Я могу вернуться к нему. Но не наоборот. — Ульв вдруг снова приподнялся, даже опёрся о предательски дрожащую руку. В голову ему пришла неожиданная мысль. — Альвгейр... позови Альвгейра.

Но Сигрид пихнула его в грудь, без труда возвращая в исходное положение.

— Отец тебе ничем не поможет. Он тебя не любит. Как и королева Мэб. А я — люблю. И я разрушу её колдовство. Пусть пока и не знаю, как. Не скажешь ты, буду молиться Фрейе. До тех пор, пока не получится.

Ульв оскалился, снова сделавшись похожим на голодного волка.

— Хочешь добиться от меня взаимности? Напрасно, девочка. Это опасно для жизни. Вар не одобрит, я же поклялся тебя защищать.

Сигрид подумала о Сату, и холодок пробежал у неё между лопаток.

— О чём ты говоришь?

Голова Стейнсона безвольно перекатилась набок.

— Воды принеси.

Сигрид чуть помедлила, прикидывая, не уловка ли это. Но решила, что супруг слишком слаб и всё равно от неё никуда не денется.

Он не смог сам держать кубок, и сердце девушки сжималось от жалости всё время, что она поила мужа. С минуту Ульв пролежал, тяжело дыша, с закрытыми глазами, и Сигрид даже подумала, что он снова забудется беспокойным сном. Но голос Великого Барда прозвучал на удивление твёрдо:

— Помоги сесть.

Ульв прижимался спиной к дубовой стене, собираясь не то с мыслями, не то с силами. Сигрид сидела рядом, заботливо вглядываясь в его лицо, ловила взгляд тускло-зелёных, болотных глаз.

— Когда родители отдали меня в школу бардов, я был ещё несмышлёным подростком, — начал рассказ Ульв. Жена не поняла, при чём здесь это, но приготовилась терпеливо слушать. — Твой отец провёл детство в волшебной стране сидов, моя мать родилась... в "разноцветной стране". Чтобы попасть к сидам, нужно пройти через холмы — преодолеть землю. А тот мир лежит за морем. За Яблочным островом. За... в общем, тот мир то же для сидов, что Льесальфахейм для людей. Тебе понятно?

— Твоя мать была могучей волшебницей, — кивнула Сигрид. — Я поняла.

— Моя мать была лепреконихой, — вздохнул Ульв. — Не в этом дело. Ладно, достаточно сказать, что от предков мне достался дар, благодаря которому я делал успехи среди бардов, хотя от всей души их ненавидел.

— Но почему? Почему ты их ненавидел?

— Я цверг, — вяло пожал плечами Ульв. — Не моё это.

— Бард это ведь вроде скальда? Они уважаемые люди.

Стейнсон криво усмехнулся.

— Вряд ли отец рассказывал тебе... как-то раз один из его отрядов захватил пленников... и пленниц... но женщины в тот раз предназначались для невольничьего рынка. Альвгейр запретил их трогать. Тогда по кругу пустили одного поэта. Он, как ни странно, даже остался жив. Но не думаю, что сложил когда-то об этом песню.

Сигрид слегка побледнела, но твёрдо произнесла.

— Но ты... ты колдун! Тебе никто не страшен, и... никто не может причинить тебе вреда, кроме этой Мэб. Но и её ведь можно одолеть!

— А я хотел быть кузнецом, — заявил Ульв. — Как мой отец.

— И ты бросил бардов? — голубые глаза загорелись любопытством. — Сбежал, чтобы обучиться мастерству?

— Нет, — отрезал цверг. — Один из друидов-учителей ненавидел меня ещё сильнее, чем я ненавидел школу. Ему было известно, кто я, и он считал, что их тайные знания не для тёмных альвов. Старался выпереть меня из школы, а я стал самым прилежным из учеников назло ему.

— О, — только и смогла вымолвить Сигрид и взяла руки мужа в свои.

— Не стану рассказывать, как долго и как изощрённо он издевался надо мной... — продолжал Ульв, — но я поклялся себе, что стану Великим Бардом, и тогда эта мразь ответит мне за всё.

— О! — на этот раз восторженно и с предвкушением воскликнула Сигрид.

Цверг угрюмо высвободил руки.

— Если коротко, Великим Бардом я действительно стал. Как оказалось, к этому званию никто особенно не стремился, потому что верховный друид обязан лично общаться с верховным богом. А Кенн Круах всегда был тяжёл на руку, так что Верховные Барды сменялись едва ли не чаще, чем Верховные Короли.

— Но ты всё-таки отомстил тому своему учителю? — Сигрид даже заёрзала от нетерпения. Ульв впервые рассказывал ей о своём прошлом. Это было волнующе и до дрожи приятно.

— Да, — ответил цверг и ещё сильнее помрачнел, сделавшись похожим на нахохлившегося ворона. — Я был ещё мальчишкой. И мне хотелось не просто доставить ему неприятность, а унизить, доказать своё превосходство. Состязаться в искусстве барда? Да, я мог бы победить. А мог и проиграть. Мне тогда ещё недоставало опыта и настоящего мастерства.

Сигрид смотрела на мужа во все глаза. Розовые губки трогательно приоткрылись, выдавая нетерпеливое ожидание.

— Больше всего, — продолжал Ульв, откинув голову и полуприкрыв воспалённые веки, — он ненавидел меня за мою молодость. Молодость, которая останется со мной ещё сотни и сотни лет, в то время как сам он с каждым годом всё больше дряхлел. И, как большинство стариков, преследовал юность либо ненавистью, либо сладострастием. Была девушка, которая пожаловалась верховному друиду на бесстыдные домогательства одного из длиннобородых. И я предложил ей сыграть со стариком злую шутку.

* * *

Друид торопливо, оскальзываясь на камнях, пробирается под своды пещеры. Длиннополое одеяние то и дело мешается под ногами, приходится придерживать. Но ничего... ещё чуть-чуть, можно будет избавиться и от этой тряпки... и... стянуть клетчатую юбку с юной прелестницы. Друид самодовольно ухмыляется. Да, пусть он не мальчик и добиваться внимания девчонки пришлось не один день, но оно того стоило! Так, может быть, сразу раздевать её и не стоит. В пещере довольно прохладно... что за странный выбор места свидания? Впрочем, уединённо... она ведь такая стыдливая! Мужчина расплывается в улыбке. О, сколько стихов, сколько вдохновенных песен он ей посвятил! Сколько присылал подарков и знаков внимания. А это кокетка лишь отводила взгляд! Да пряталась за спину брата. Сама же, небось, ночами алкала близости так же, как жаждал её он сам! Ну что же, ожидание только распаляет кровь...

Пещерный ход раздваивается, но друид без колебаний выбирает направление — в одном из проходов лежит небрежно сброшенная женская накидка. Он поднимает её, глубоко вдыхает запах и возбуждённо рычит. Бросается вперёд с удвоенной скоростью.

— Приди ко мне, о возлюбленный мой! — томный голос множится, отражается эхом, так что невозможно определить, откуда же он исходит.

Друид споткнулся, сбил колени в кровь. Плевать! Сейчас не до этого! На подгибающихся ногах он вваливается в круглую пещеру, осенённую трепетным светом сотен свечей. В самом центре, на возвышении, драгоценными тканями убрано широкое ложе. Голова закружилась от сладкого и тяжёлого аромата лилий и жёлтых роз.

— Я здесь, любимая! — он хрипит, задыхаясь от страсти, на ходу стаскивает с себя опостылевший балахон, и как в морскую пену ныряет в прохладные простыни.

Но вместо юной прелестницы из глубины грота выходит Верховный Бард.

— И я здесь, — с едва заметной издёвкой произносит он и прикасается к роскошной постели ореховым прутом. В мгновение ока пещера преображается: вместо ароматных свечей её освещают золотящиеся линии рун, которыми испещрён пол. Лён, шёлк и атлас бесследно исчезли, а друид обнаружил себя на дне каменного саркофага. Стены его тоже испещрены множественными письменами, и они уже сушат горло, вытягивают из лёгких воздух.

— Так... так нельзя! — хрипит старик.

— Почему это? — молодой бард невозмутимо поднимает каменную плиту, которую не сдвинули бы с места и трое человек.

— Друиды так не поступают!

— А цверги — очень даже. — По-волчьи острые зубы блестят в полутьме. Плита с раздирающим душу скрежетом начинает задвигаться.

— Будь ты проклят! — старик в отчаянье царапает стенки саркофага, но только ломает ногти. — Отродье тьмы! Потомок червей!

Ульв только пожимает плечами.

— Я знаю одну девушку, которая сегодняшнюю ночь решила провести в постели потомка червей, а гордую, пусть и сильно разбавленную, кровь сидов оставить в темноте и одиночестве. Да, не беспокойся, в одиночестве. Стенки крепкие, моим "предкам" не добраться до тебя. И через сотню лет будешь выглядеть... как сейчас. Почти. Разве ты не этого хотел?