Рождение Солнышка

Поэтому и страшновато. Но я не боялась. Не сейчас. Мара здесь. И она сама говорила, что мы предназначены друг для друга.

Яр достал кольца. Ах да, ещё и серебряные кольца. Если союз одобрят Боги, значит, ими обменяемся внутри Алатыря.

Любимый снял свои часы, а я — свои. Передал Борису Григорьевичу. Затем перепёл наши пальцы. Подошла тётушка Яра с рушником* из моего приданого, благословила нас ещё раз и перевязала наши сомкнутые руки.

— Мы сегодня здесь собрались, чтобы засвидетельствовать союз двух любящих сердец, — сказала тётушка.

— Я — Ярослав Соколов беру тебя, Марья Жарова, в свой род супругой, другом, готов делить с тобой радости и невзгоды, дарить опору, защиту и поддержку, быть твоим продолжением, твоим мужем.

— Я, — голос дрогнул, — Марья Жарова, — согласна войти в род Ярослава Соколова его супругой, быть ему другом и верной подругой, готова быть опорой и поддержкой в трудную минуту, делить трудности и невзгоды, а также радость и счастье, быть твоим продолжением, твоей половинкой, твоей женой.

Свидетели расположились вокруг нас и Алатыря полукругом. Вдруг оттолкнёт нас, поймать, чтобы не ушиблись. Но волнение всё равно, хоть и запоздало нахлынуло. Ну и чего боюсь, спрашивается? Того, что Боги вдруг передумали? Так Мара здесь.

Руки задрожали. Любимый чуть сильнее сжал мою ладошку. Подняла на него взор. А он дарит улыбку. Страхи отступают. Люблю. Как же его люблю. И когда успела так привязаться? Киваю ему. Руки перестают дрожать. Он кивает в ответ. И мы одновременно делаем шаг вперёд.

На мгновение мир, казалось, замер. Остановилось время, остановились наши сердца. Уши заложило. Но в следующий миг ударило в грудь, да с такой силой, что казалось, что я не могу вынести эту боль, разрывающую изнутри. Мы засветились, волосы сами собой распустились. Яр не дрогнул, только зрачки заполнили всю радужку. Ему тоже больно. И при всём при этом он протягивает мне свободную ладонь с кольцами. Беру большее колечко и надеваю на его левый безымянный палец, теперь ставший перстом супруга, при этом стараясь не уронить второе колечко. Затем он надевает моё, тоже на левую руку, вдруг ставшую свободной. Боль отступает.

Любимый притягивает к себе и нежно целует.

— Люблю тебя, моя Маруся, — читаю по его губам, когда он отстраняется.

— И я тебя люблю, мой Ярушка, — шепчу, но не слышу собственного голоса.

Берёт теперь мою правую руку, располагая меня по левую сторону — возле своего сердца — и выводит из Алатыря.

Слышу, как девочки облегчённо вздыхают. Неужели не дышали всё это время?

Может, время, и правда, останавливалось для них?

Затем Лёвушкин берёт всё в свои руки, отправившись заполнять бланк бумаги. Свидетели идут подписывать. Лишь Мара подходит ко мне.

— Мне пора, дочка.

— Хорошо, матушка.

— Я бы обняла, но... — она прикоснулась ко мне, но её рука прошла сквозь меня. — Поздравляю! Берегите друг друга. И... я забираю твою тётушку, Яр.

— А как же?.. — в его глазах мелькнуло что-то печальное.

— Тризну устроите через девять дней. Она должна была уйти ещё вчера. Повидаться с тобой и уйти. Она сама такую установку себе дала. А потом передумала, меня упросила...

— А наша свадьба разве не прописана на небесах? Разве судьба не сплетена?

— Сплетена. Но вы сами решаете, как вам идти к поставленной цели. Когда соедините свои сердца — решать только вам и кто будет рядом с вами в это мгновение.

Тётушка, оставив свою подпись подошла к нам.

— Будьте счастливы, дети мои! Берегите друг друга.

Мы обнялись с нею по очереди. Яр задержался чуть дольше.

— Прощай, матушка.

Усмехнулась тётушка.

— Я счастлива. Благодарю, сынок, порадовал старушку.

Мара протянула руку бабушке. Та вложила ладошку, и они шагнули в Алатырь на глазах у изумлённых друзей. Мара просто превратилась в яркий свет, а за ней распалась на атомы тётушка.

Какое-то время мы просто стояли, не в силах вымолвить ни слова. Потом Лёвушкин отдал нам бумагу о заключённом союзе. Потом взял новую и принялся заполнять. Борис Григорьевич подошёл и отдал наши часы.

— Поздравляю вас! Живите долго и счастливо вместе. Пусть возродится ваш род множеством потомков.

— Благодарим! — поклонились ему.

Затем Лёвушкин подозвал мужа, затем свидетелей подписывать бумагу. Что за бумага? Любимый вновь подошёл ко мне. А когда подписи все поставили, кроме нас, мой посажёный отец отдал её нам.

Скользнула взглядом — свидетельство о смерти Соколовой Лисаветы Никитичны.

"Светлая тебе память, матушка! Благодарю, что вырастила для меня Яра!"

Надеюсь, уходить ей было не больно. Хотя... Рождаться в этом мире приходится с усилием, зачастую испытывая боль. В следующем мире, надеюсь, будет не так одиноко.

Я вздохнула и улыбнулась ободряющей улыбкой любимому. Кивнул и улыбнулся в ответ.

Затем Яр переплёл мне волосы в две косы. Девочки помогли косы уложить вокруг головы и надеть сороку, вышитую золотыми нитями да жемчугом. Положил руки мне на плечи, наклонился да шепнул:

— Поехали... Автобус ждёт.

— Погоди... А я ведь еды ей наготовила...

Яр кивнул и подошёл к мужчинам. Что-то сказал, вернулся ко мне. Все засобирались.

— Поехали, Мара ведь сказала, тризну пока не делать. Девочки стол заказали в блинной.

Пришлось согласиться. В отличие от христиан, мы не убивались по ушедшим, считая, что они переходят в лучший мир по Золотому пути развития. Они выполнили своё назначение в этой жизни, наработали новые духовные и душевные качества и идут своим путём дальше, воплощаясь уже в более развитых мирах. Лишь умершие насильственной смертью провожались с надеждой на перерождение в своём роду, чтобы всё же выполнить своё предопределение. На тризне* мы праздновали переход умершего в другой мир. Тело, обычно, сжигали, пепел развеивали по ветру, а на поминках вспоминали все лучшие достижения человека. Провожали боями, плясками, песнями, поминальным пиршеством, как бы воспевая прожитую жизнь и будущую. По ушедшим не полагалось грустить, ведь мы в первую очередь должны думать о человеке, не зря прожившего свою жизнь.

Приехали мы почти к шоссе, к небольшому двухъярусному деревянному домику на колёсах. Внутри было тепло и уютно. На окнах вышитые занавески, деревянные столы, застеленные вышитыми скатертями, да лавки. Был и очаг, но, увы, ненастоящий. Зато запахи витали такие, что голодный желудок тут же дал о себе знать, вот только молодожёнам не полагалось есть, только пить соки да морсы.

Обслуживала нас девушка-подавальщица в традиционном убранстве.

— А где ещё двое? — спросила она, увидев, что два прибора осталось свободны.

— Они придут, — сказал Яр.

И тут появилось свечение, и наши ушедшие гости уже сидели за столом.

Девушка чуть в обморок не упала. Любомир успел подхватить.

— Нюхательной соли вам? — предложил наш лекарь.

Алёна так и стрельнула на него глазками. Ревнует?

— Нет, благодарю, — ответила подавальщица.

— Ничему не удивляйтесь... Предки почтили своим присутствием... — пояснил Борис Григорьевич.

А дальше началось веселье. Выпрыгнули откуда ни возьмись скоморохи, стали петь, играть, плясать да нас развлекать. Гости поднимали тосты за нас, желали нам любви, терпения, лада, много детишек, добра, счастья и всего самого лучшего. Блюда менялись сами, стоило дёрнуть шнурок. Девушка забирала лишь пустую посуду.

Гости по очереди дарили подарки, точнее показывали, что подарят голографически. Им подносила девушка-подавальщица напиток, а остальные спрашивали горько или сладко? Даривший говорил, что горько, не мешает подсластить. Вот мы и вставали да дарили друг другу нежный поцелуй. Среди подарков были бытовая техника, утварь, инструменты. Мара подарила нам по серебряной цепочке с половинкой сердечка из адаманта. Скорее всего это не просто украшение. Тётушка ограничилась приветом от обоих родителей Яра.

Когда подарки вручили все, настал черёд нам удалиться в свои покои. Волнение нахлынуло с новой силой. А ещё мы были в чужом доме, а не у себя. И это смущало, пожалуй, больше всего.

Нас девушка-подавальщица проводила на второй ярус и показала одну из трёх горниц.

— У нас тут скромно. Зато и цены умеренные, — сказала она, открывая дверь. Взору предстала небольшая комнатка с окошком, широкой кроватью почти во всю ширину горницы да шкаф. Хозяйка, между тем, продолжила: — Соседние две для ваших гостей. Автобус завтра утром вас всех обратно в Тулу отвезёт.

— Автобус? А он ваш, что ли? — удивилась я.

— Да, у нас семейное дело.

— А где ж вы сами живёте?

— На нижнем ярусе, где сейчас столовая да кухня. У нас складной дом и внутреннее пространство меняется как захотим. Сейчас там стол с лавками, а потом стол уберём, лавки раздвинем... Вам уже застелили свежее постельное бельё. У вас отдельный санузел, и между соседними горенками тоже имеется.

Нужно что-то ещё? Вот полотенца да бельё в шкафу, если понадобится.

— Благодарим, — сказал Яр, намекая, что пора и честь знать.

— Прошу прощения, я уже пойду, — и смущённая девушку выбежала из горенки. А я отошла к окну.

Страх накатил с новой силой. Мачеха как-то вела беседу про то, что между мужем и женой происходит, сказала, что не всегда приятно, особенно в первый раз. Да и испытывать удовольствие, мол, не положено, как и говорить об этом. Я сама потом вычитала, что первый раз действительно больно. Но если любишь, не обращаешь внимания на такие мелочи.

Яр обещал не торопиться. Но мы и не собирались полноценную свадьбу закатывать. А вышло всё иначе. Может, и правильно.

Да и мы с Яром были уже вместе. Отчего ж тогда волнуюсь?

Скрипнула кровать за моей спиной.

— Марусь? — хриплым голосом позвал теперь уже супруг.

— А? — повернулась к нему, смущённо опуская глазки.

— Иди ко мне...

Медленно подошла, чеканя каждый шаг. Сердце стучало громко-громко. И рывком оказалась сидящей на его коленях, в плену сильных рук.

— Чем займёмся? — его дыхание опаляло мою шею, вызывая волну мурашек.

— А ты разве не?.. — хотела сказать "не собираешься продолжить свадебный обряд?", но Яр перебил:

— Милая, мы ведь не собирались торопиться. Ты не готова...

От его слов жаром залило не только лицо.

— Уверен? — прошептала пересохшими губами, облизнула их.

Он прикоснулся к моим губам, проверяя их на вкус, так нежно, что закружилась голова и подогнулись коленки. Хорошо,что я сидела.

Отстранился, получив мой разочарованный вздох.

— Давай так: я буду только держать тебя в объятиях и целовать, а ты можешь делать всё, что захочешь...

— А можно я сороку сниму и шпильки?

— Давай помогу...

Он и помог. А потом расплёл обе косы, позволив волосам волнами спадать по спине.

— Ты очень красива, Марусенька! — и вновь поцелуй, сводящий с ума.

Я обняла его шею, нащупала косу, подумала, что, должно быть, ему тоже волосы стянули, вплетая туда ленты. И стала расплетать, не прекращая поцелуя.

А потом Яр просто откинулся на спину. Я замерла, ведь он отпустил объятия, разорвав мучительно-нежное прикосновение.

— Так чем займёмся? — с вызовом бросил он.

Так некстати вспомнила, что мы не дома.

— Не хочу быть здесь... — прошептала я.

— А где хочешь быть?

— Дома!

— А где твой дом?

— Там же, где и твой!

И я поцеловала его. В это мгновение сияние разлилось вокруг. А когда оно исчезло, мы обнаружили себя лежащих на снегу. Всюду, куда не бросишь взгляд было белоснежное поле и несколько ёлок.

— Где это мы? — я тут же распознала в сверкающей на солнышке ослепительно-белой перине снег, глядя на который хотелось зажмуриться.

Яр привстал на локтях и огляделся.

— Дома!

Чудно, но холодно не было. Но я после Коляды не мёрзну, хотя и хожу, как и раньше, в тулупе, не испытывая и жары. Но в храме было жарко. Хотелось снять верхнюю одежду.

— Вставай, а то замёрзнешь!

— Не холодно... — Яр сел, тронув свою половинку сердца. — Ай да, Мара! Интересно, переноситься можем только вместе, соединив сердце или по-отдельности тоже?

— Тебе, правда, не холодно? Мы ведь на снегу сидим...

Яр потрогал пушистый снег, будто песок. Каждая снежинка жила своей жизнью, но при этом не таяла, не слипалась.

Я тоже прикоснулась к снегу, зачерпнула ладошкой. Рассматривала снежинки, казавшиеся твёрдыми адамантовыми кристалликами, красивые, и каждая имеет неповторимый узор. Холодные, но от них не холодно.

— Видно, волшба твоей мамы, — пожал плечами любимый.

— Мамы?

— Мы это уже обсуждали.

— Но ведь боги... — хотела сказать, что не могут иметь детей среди смертных.

— Иногда могут рождаться людьми, — закончил за меня муж.

— Думаешь, она была моей мамой, а теперь стала вновь богиней?

— Возможно. Она явно тебя очень любит.

— Но почему за столько лет у меня не было братьев и сестёр?

— Может, боги не могут иметь в одном воплощении много детей? — предположил Яр. — Надеюсь, тебя это не коснулось...

— А если коснулось?

— Поживём — увидим!

Взгрустнулось. Яр мечтал о большой семье. И я разделила эту мечту.

— Теперь мой черёд, — отвлёк от невесёлых мыслей супруг. Запрокинул меня навзничь. Стал целовать. На этот раз вовсе не нежно. По телу начал разливаться огонь.

— Какая ты горячая... — прошептал он, отрываясь от губ и соскальзывая к моему ушку.

— Так остуди меня, — прошептала я, смущаясь своей наглости. Страха больше не было.

— Уверена?

— Я скажу, если вдруг надо будет остановиться. Не обидешься?

Помотал головой.

Он поднялся, подал мне руку, осторожно поднял.

— Построим на этом месте дом? — спросила, обвивая его шею и заглядывая в голубые глаза.

— Да, — отвечает хриплым голосом.

Его руки тем временем развязывают мой пояс, губы накрывают мои уста. А я зарываю пальчики в его распущенные волосы.

Пояс падает вниз. Яр распускает завязки на моей сорочке, раскрывает грудь, скользя по ней чуточку шершавыми ладонями, спускает с плеч сорочку, а в следующий миг она падает долу. Всё ж я исхудала за время, проведённое в лекарском секторе. Дыхание любимого сбилось. Стоит, смотрит на меня, очерчивая бугорки на груди. Мои ноги дрожат.

— Красавица моя! — шепчет муж. — Моя!

Я решила отвлечься на его одежду. А когда мы остались в своём естестве, без часов, украшений, любимый уложил меня на мягкую снежную перину.

— Так какой ты дом хочешь? — прошептал он, целуя моё ушко.

— Куполом, как капелька воды, но необыкновенным, будто снежинка!

— Капелька, упавшая на снежинку?

— Можно...

— Тогда представь во всей красе.

Я и представила, ощущая, как медленно мы становимся одним целым. Как капелька сливается со снежинкой, не повреждая ни свою, ни её форму.

Тьма тем* снежинок взвилась вверх, озарённая яркими лучами солнышка. Больно не было, но слёзы в глазах сами собой появились.

— Любимая моя, — Яр собирал капельки с моих щёк поцелуями.

— Ярушка! Как же сильно я тебя люблю! — притянула его ближе, ловя поцелуем его уста.