— Девочки, так что — остаёмся здесь или пойдём к Даше домой? — задала насущный вопрос, вспомнив, что охранница не рассчитывала на нас, да и есть уже хотелось. И пусть сейчас день значительно прибавился, по сравнению с Колядой, но дотягивать до темна — не лучшая мысль. С темнотой всякая мразь вылезает на улицы. И власти ловят бандитов, дежурят стражи ночами, но закон подлости никто не отменял.

— Поехали ко мне, — ответила Даша.

— Не боишься? — спросила я.

— Что ж теперь сидеть в общаге и носа никуда не совать? — это уже Мила. Ожила немного.

— Ты как? — спросили одновременно.

— Отпустило. Вспомнила тут кое-что.

— Что же? — мне стало любопытно.

— Мы с ним на Купалу встретимся. Поэтому буду ждать встречи и учиться усердно.

— Узнаём нашу Милу! — и мы обняли встрепенувшуюся подругу.

Тут зашла охранница — приехала доставка. Выгрузила наши покупки. Мы их перенесли в свою комнату да разобрали. После этого всё же поехали к Даше.

Больше приключений не нашли на свою пятую точку. Во всяком случае, в эти выходные.

Не понимала я лишь одного: это был Яр или нет? Я вполне так думала, что он спас девочек, до того места, когда он поцеловал Милу. В предательство Яра поверить просто не могла вот и мучилась сомнениями. Утешало лишь то, что Мила сказала про суженого. Того самого, что снился ей накануне и с которым встретится на Купалу.

Может, Яр лишь первый удар нанёс, а потом стая бандитов просто разбежалась. А целовал уже не он? Надо поговорить с любимым. Но как?

Я не могу ему об этом написать. Иначе раскрою его способность. Остаётся лишь ждать и верить, что не он Милу целовал. Вообще, интересно, как действуют его способности? Он прлностью подчиняет себе владельца тела или частично? Перемещает его сознание или просто подавляет? Владелец всё видит и осознаёт или как?

Надо поговорить. Но Яр не может ко мне переместиться, иначе б давно пришёл. Почему он не воспользуется хотя бы своей способностью? Раскроет себя? Та бабулька, которую я обнимала в трамвае, явно была не в курсе нашего разговора с Яром.

Но через девятицу пришло письмо от Яра.

"Как ты, родная? — писал он. Глаза вновь наполнились слезами. Умеет он одним словом успокоить, показать свою любовь и нежность, что все страхи и сомнения тут же улетучиваются. — Мы усиленно тренируемся. Держусь на одном упрямстве. Многие не выдерживают и отправляются в лекарню*. Витан и Гордей уже сдались, отдыхают и набираются сил на больничном. Спрашивают о девочках, передают им приветы, не решаясь отправить свои письма. Я так понял, девочки им нравятся, но ничего серьёзного. Просто нет у них любимых. Вот и пишут, потому что хочется хоть часть чувств слить, ради кого-то идти в бой. Но они даже не поделили твоих подруг.

Я тебе напишу номер Мстислава. Позвони ему. Можно было б с отчимом связаться, но ты ж знаешь, какие у нас отношения. А брат поможет, если что. Он, к слову, знает, что мы поженились. Думает, ты тяжела. Позвони ему. У меня связь только с тобой. Люблю, моя Маруся. Считаю дни до нашей встречи..." — дальше шёл номер брата.

Ни словом не обмолвился о том случае. Хотя... Раз просит позвонить брату, значит, опасается бандитов.

Я вбила номер Мстислава и решила сразу позвонить.

— Да? Кто это? — сдержанно холодно ответил незнакомый голос.

— Мстислав, это Маша... Здравствуй...

— Маша, ты как? — спросил он. Я соотнесла искажение связи с настоящим человеком. Приняла, что это всё же деверь.

— Всё в порядке. А ты?

— И у меня всё хорошо. Я видел тебя на рынке. Ты тяжела?

— Нет. Просто... — стоит ли говорить про бандитов? И вспомнила слова Яра. Однозначно стоит. — Пришлось прятать покупки, изображая беременность. Купцу, видно, не понравилось, что я мало заплатила за диковинку, а цену никто не перебил...

— Что за диковинка?

— Блюдо моей мамы. У нас много серебряных предметов было, до мачехи. Потом дом продали, и серебро исчезло. Отец умер, я про него и забыла. А тут как увидела на рынке, узнала... Назвала цену, никто не перебил. Пришлось довольствоваться той ценой, что я назвала. А потом заметила бандита.

— Тебя обидели? Всё хорошо?

— Всё хорошо, — поспешила заверить. Стоит ли говорить про Яра? Нас могут прослушивать. — Яр передавал тебе привет.

— Ему тоже передавай. Скажи, что я присмотрю за тобой.

— Хорошо.

— Я разберусь с бандитами. Посмели на женщину напасть! Да ещё и на мою родственницу! — кто-то начал закипать.

— Ты только не руби сгоряча... — зря я это сказала. Это ж не Яр. По мнению Мстислава, женщина должна помалкивать да выполнять любую блажь мужа.

— Я разберусь. Ты точно не тяжела?

— Вряд ли... Никаких признаков. Всё по расписанию.

— Жаль...

— Яр хотел на Купалу зачать...

— Молодец, брат! Ты, это, звони, если что. Не стесняйся. Ты, теперь, часть нашей семьи. К слову, можем встретиться. Я тоже в Туле учусь.

— Так я ж на вечернем... После обеда сразу пары начинаются.

— Да? Понятно. Ну на выходных можно. Приезжай к нам домой. Это и твой дом.

— Нет, не хочу. Как вспомню мой первый приезд, так сердце со страху в пятки уходит.

— Да? Испугалась? А виду не подала. Вот что значит — умная женщина!

Я хмыкнула. Да уж!

— Ну ладно, благодарю, что позвонила.

— Отцу тоже передавай привет от меня и Яра. У него связь только со мной, да и то, по-старинке, бумажные письма друг другу пишем да обычной почтой пользуемся.

— Ему тоже передавай. Скажи, пусть не волнуется.

— Передам.

— Пока! — и я отбила звонок.

Мстислав неплохой парень. Может, излишне неуверен в себе. Надеюсь, найдёт себе покладистую жену, которая и будет для него идеалом. Но пусть она не унаследует судьбу их с Яром матери!

* * *

Мила увлеклась рисованием. Даже больше, устроилась подрабатывать в столовую, чтобы суметь оплатить учителя живописи. Поэтому виделись мы лишь на занятиях да вечерами,пока делали домашние задания. Я налегала на следующий курс, понимая, что если рожу, времени почти не будет. А ещё пошла на практику трамвайную. Пока всё равно дитя не жду, можно выложиться на полную. Помимо этого устроилась работать в детский сад нянечкой.

Обычно с детками мамы сидят или папы, но всякое бывает. В сады тоже отдают, причём некоторые чуть ли не с полулетнего возраста. Про это я не знала, думала лет с полутора. А как устроилась в сад, поняла, какой дурдом творится.

Первое время я оказалась в полном раздае. Как это малыша, который только ползать научился и у него основная еда — мамина грудь, куда-то отдавать чужим женщинам, чтобы они его кормили, поили, нянчили, да просто дарили ему свою любовь вместо мамы, которая ещё недавно была неотъемлемой часть этого существа, призванного в новый незнакомый мир.

— Маша, с детками надо разговаривать! — выговаривала меня воспитательница. — Они ж мысли читать не умеют. Учатся мимику понимать, но больше в голосе и чувствам в нём разбираются. Поэтому говорить надо обязательно.

А я вот привыкла помалкивать. Для меня говорить — большая трудность. Вот с девочками нашла общий язык, да с Яром.

— А что говорить-то?

— Да что хочешь. Некоторые мамы рассказывают, чем заняты сейчас, другие сливают негативчик. Но правильнее просто общаться, как со взрослым, при этом грузить своими трудностями не стоит.

Со временем, я поняла, что имела в виду воспитательница. Оказалось, очень сложно себя изменить, начать иначе воспринимать всё. И помогали мне не только дети, но и дом, и мотоцикл. Они ведь живые, наделённые собственной душой, а может и духом. Там чем одно существо отличается от другого?

Уматывалась я так, что еле добредала до постели.

Даша же устроилась в соседний лекарский учебный корпус добровольной помощницей. Оказалось, что у них такой практики, как у нас в школе, не было. Ну а поскольку она хотела быть ближе по духу Любомиру, вот и заинтересовалась, погрузившись в море больных. Иногда помогала Алёне дежурить, порою была уборщицей. Но ни одного задания не чуралась. Поговорить о Любиме Даша так и не решилась. Но парочка встречалась. Любомир на Алёну вообще не обращал внимания. И если где пересекался с нею, то даже цапаться перестал. Здоровались и расходились. Алёна злилась. Порою казалось, что нарочно говорит какую-то дурь, чтобы вывести его из себя, но он будто не замечал.

В общем, с девочками мы трудились, не покладая рук.

А ещё Лёвушкин докапывался. Решил, что мне делать нечего, вот и давал всё новые контрольные, курсовые на проверку.

Встретилась разок с Мстиславом. Сходили вместе в трактир. Он оплачивал сам.

Принёс мне папку-отчёт.

— Что это?

— А ты открой.

Открыла.

Внутри были снимки бритоголовых людей. К слову, Мстислав обзавёлся густыми усами да пока рекой бородкой. И волосы отпустил. Уже и на бандита не похож!

Имена, клички, возраст, сведения о семьях.

— Это те, кто напали на нас?

— А ты узналаапавших?

Я показала двоих.

— В общем, я навёл порядок на рынке. Тот купец, что продал тебе блюдо, торговал краденым.

— Ого! Разве можно?

— Он из местных бандитов. Один из сыновей, но якобы всё по конам. Не прикопаешься юридически.

— А если по старинке?

— Я выбил из него всё признание. Запугал бандитов. Пусть только вякнут. Наши ребята быстро разберутся.

Хотелось спросить, много ли человек не выжило. Но не стала. Не моё это дело. Меньше знаешь, крепче спишь. И дело вовсе не в совести.

— Маш, пообещай, что позвонишь, если что. Ты — часть нашей семьи. И если Яр не может прийти на помощь, то мы просто обязаны. У меня везде есть ребята свои. Кто ближе, того пришлём.

— Мне неловко просить.

— А если б я был твоим братом — просила б?

— Да.

— Вот теперь ты мне сестра. Если стесняешься к отцу обращаться, звони мне. К слову, отца тоже вбей,— и он продиктовал номер. Отказываться не стала. Пусть будет. Мстислав прав, отчим и деверь — единственное, что у меня теперь есть. Девушка выходит замуж, по сути, умирает в своём роду и рождается в роду мужа. Его родственники становятся её родственниками. Сейчас век технологий, мы можем общаться со своими прежними родственниками. А раньше, если девушка уходила к мужу в другое селение, потому что кровное родство было запрещено, то могла больше никогда и не увидеть своих кровных родных. И после мужниной смерти оставалась в роду мужа. Были даже в некоторых местах такие порядки, что вдову брал к себе брат мужа либо содержанкой с её детьми, либо второй женой. А бобылкой становилась лишь тогда, когда со стороны мужа не оставалось братьев, которые могли к себе забрать. А хозяйство в одиночку поднимать очень тяжко. Поэтому обычно сами не жили, сходились бобылка с бобылем да век вместе доживали, ведя совместное хозяйство да растя детей, нажитых в предыдущих союзах.

Сейчас проще немного, да и в городах многие живут. Но редко когда в одиночестве век доживают. И мой отец и мать Яра не исключение. Одному поднимать семью тяжко, особенно, если дети малые есть. Да и какой-никакой отчим лучше, чем без него. Полные семьи должны быть. Яр, сколько не злился б на отчима, а как-то уживался, приспосабливался, да и он не был брошен и никому не нужен. Даже такое внимание для дитя малого важно. А порою дети наворотят дел лишь для того, чтобы их наказали, обратили на них внимание. Потому что ласковое слово просить не станешь, а можешь и не дождаться его.

— Обещаю, — сказала тихо.

— Вот и умница. Слышал, ты в сад пошла работать. Тебе денег дать?

— Нет, что ты! — возмутилась я. — У меня есть Яровы.

— Тогда зачем?

— Ну так у меня братьев и сестёр маленьких не было. Не нянчилась. Надо навёрстывать упущенное.

— А на трамвае зачем катаешься с раннего утра и пока в сад не побежишь? -показал он осведомлённость обо всех моих делах. Приглядывают?

— Хочу, чтобы диплом был. Пусть лучше не понадобится.

Мстислав усмехнулся.

— Что я не то сказала?

— Практичная женщина! Я был не прав. Жена должна быть умная и желательно с высшим образованием.

Я прикоснулась к его лбу.

— Ты не заболел?

Он рассмеялся, искренне так.

— Ладно, сестрёнка, мне надо бежать. Тебе ведь тоже.

— Да.

— Давай подкину, я на машине.

— А я на мотоцикле.

Вновь смешок.

— Забавная ты. Жаль, что уже занята.

— Вот-вот! Занята!

Он рассмеялся, помахал мне рукой, мол, пока-пока, дождался, пока я выйду и сяду на мотоцикл, после этого потерялся из виду.

А Яру вечером написала:

"Встречалась с братом. Чудной он. Представляла его несколько иным. Мы прекрасно поладили. Говорит, что я забавная и он передумал, что жена должна быть дурой. За мной приглядывает. Дал телефон отчима.

Скучаю по тебе. Хоть и загрузила себя по полной, стараясь не думать о тебе, а всё равно. Гляжу на чужих, брошенных, по сути, деток, и очень надеюсь, что мы будем жить долго и счастливо, вырастим всех деток и умрём в один день. В сад же отдают детей из вдовьих семей, когда нет возможности сидеть с малышами кому-то из родичей. По сути, у них нет матери, даже есть номинально она есть. Это очень грустно. Я б себе взяла всех, да кто ж мне даст. Прижму к себе это дитятко, а оно об грудь бьётся, грудь хочет. И такой соблазн дать ему. Учусь с ними постоянно разговаривать, что-то рассказывать. А завтра меня переводят в группу постарше. Как же без меня эти крохи будут? Сердце кровью обливается.

Безумно скучаю по тебе. Осталось не так долго до встречи, а я уже на пределе своих сил. Утром еле встаю. Просто вспоминаю про крох. И хоть с утра у меня вождение, но к трамваю не побежишь. Переживут без меня.

Пойду уже. Надо лечь вовремя. Но нет сил просто встать со стула. Порою устаю так, что кажется, стоит доползти до постели и сразу усну. А улегшись, сон не идёт. Вспоминаю прожитое за день, представляю, как тебе всё это рассказываю, а потом ты целуешь, ласкаешь... Очень скучаю. Надеюсь, это первый и последний раз, когда мы так надолго разлучаемся. Знаешь, думала тут о твоей маме и своём отце. Я бы не смогла повторно замуж выйти. Умерла б без тебя. Мы просто в разлуке, а я уже умираю. А что будет, если никакой надежды на встречу не останется? Не хочу про это думать. Отгоняю мысли, а какая-нибудь всё равно проскочит. Пойду, попробую уснуть. Только надо как-то встать да доползти до кровати, но сперва отправить письмо. Девочки уже спят... Ах, да, вспомнила, пусть твои друзья напишут Алёне. Она свободна, в отличие от девочек. Приветы передала, обратно тоже пересылаю. Но мои подруги уже повстречали своих суженых, считай, что они заняты..."

Письмо я отправила. Выключила свет. Гляжу в безмолвную темноту. И мыслей вообще нет. Пустота.

* * *

Последние две девятицы выдались самыми тяжёлыми. Не помогало даже ожидание встречи. Я не вставала с постели. Девочки что-то говорили, приносили задания, приходил Любомир и Алёна, пытались меня выходить, но я не могла ни есть, ни читать, ни думать. И писем от него не приходило.