Рождение Солнышка

Я кивнула.

А потом и вовсе задремала, греясь о его тёплую спину.

Проснулась от того, что Яр вставал.

— Уже приехали?

— Да. Ближе подъезжать не буду, а то могут услышать шум двигателя. Дойдёшь сама?

Я кивнула. И пошла прямиком к слабоосвещённому тусклым светочем* дому.

Стоило мне подойти ближе, как светоч вспыхнул ярко, уловив движение. Ну вот, ещё не хватает, чтобы мачеха проснулась.

Я тихонько отворила дверь, разделась, разулась да прошмыгнула босиком в свою комнату, забредя вначале в отхожее место да помывшись. Включила свет в своей комнате.

— Явилась, не запылилась! — язвительно молвила мачеха.

— Доброй ночи, матушка! — я поклонилась, выказывая уважение.

— И долго ты будешь ночами шляться? — она встала с моей постели, скинув её на пол.

— Такое больше не повторится!

— Точно, не повторится! Я не позволю тебе лишиться чести да нас опозорить!

И она вышла из моей комнаты, захлопнув дверь. Щёлкнул замок. Я бросилась к двери, но та не поддавалась. С каких пор на моей двери замок да ещё и снаружи? Я кинулась к окну, отворила его, но обнаружила на окне решётку. Да что ж за невезение такое? Прямо чёрная полоса какая-то! Меня в клетке заперли!

— Мне завтра в училище ехать, у меня — экзамен! — крикнула, подбежав к двери и стукнув кулаком.

— Доездилась уже! Пока замуж не выйдешь, комнату свою не покинешь! — крикнула мачеха. Послышались шаги, скрип половиц, и хлопнула дверь в её комнату.

Постель на полу валяется. Хоть у меня и чисто, а всё равно, неприятно.

Я вздохнула. Когда ж жизнь такая закончится? Приедет ли Яр? Вспомнила, что надо собрать вещи. Подняла постель с полу, встряхнула да перестелила. Сон как рукой сдуло после всего этого кошмара. Стала перебирать сундук да шкаф. Из сундука достала приданое — пара женских сорочек, пара мужских безразмерных, порты, два сарафана да ткань с нитками на заказы. Из шкафа — свои вещи. Их у меня имелось немного. Всё влезло в большую сумку. Собрала также учебное всё. Учебники,конспекты, ручки, карандаши, тетради, готовальню. Что ещё? Всевозможные линейки, ластики, маркеры. Ну, вроде бы, всё.

Надо бы поспать. Завтра экзамен, а я даже не открывала конспект.

Надо, хотя бы, полистать... Да так и уснула, перечитывая.

Разбудил меня рёв двигателя без глушителя. С трудом разлепила глаза. Спать хотелось сильно. Темно. Ещё даже не рассвело!

Кого там принесло?

Подошла к окну. Грузовик какой-то подъехал прямо к дому. Двигатель не глушили. Из него вывалили какие-то бандиты. С битами в руках. Страх липкими щупальцами сковал тело. Что, если это не Яр, а настоящие бандиты? За мной явились? Кто-то стал сигналить. Не проснуться при таком гаме казалось невозможным.

Хлопнула дверь. Похоже, мачеха соизволила подняться.

— Лена, сиди в своей комнате и не высовывайте, — услышала наставление вполголоса.

Я открыла окно, стараясь вдохнуть свежего воздуха. На дворе матерились. Прислушалась. Ни одного знакомого голоса!

А потом один тип с битой отделился от машины и принялся тарабанить в дверь под улюлюканье.

Я бы на месте мачехи открывать не стала. А в своей клетке вдруг ощутила себя в относительной безопасности.

Старалась не слушать кников мачехи, звона битой посуды. Такое ощущение было, что ворвались грабители. И спрятаться негде и выбраться невозможно.

— Мать, где моя тёлка? — вякнул какой-то тип. Голос был чужой. Страх сковал моё тело, не позволяя даже пошевелиться. И послышался ржач.

— Тёлка?

— Ну да, невеста моя! — и язык заплетается. — Слышь ты, где она?

— Ах, невеста! — и такой приторно медовый голос у мачехи. — Так вы за невестой приехали! Так можете забирать!

— Знакомиться приехал. Но ты, баба, сечёшь! Внатуре, надо её забрать, что морочиться!

Послышались шаги, потом скрежет ключа в замочной скважине.

— Ну мать, да ты молодца! Заперла девку! Правильно! — в дверном проёме оказались двое. Незнакомый мужчина обнимал мачеху за плечо. — Дашь мне с девкой побазарить?

— Да, конечно! Хоть целый день общайся!

— Мать, а ты моих пацанов не покормишь?

— Покормлю, конечно!

И она ушла, а этот жених двинулся ко мне. Показно хлопнул дверью, закрывая её ногой.

Я вся сжалась, зажмурила глаза. Сердце стучало в висках.

— Не пугайся, это я, Марусь, — прошептали у самого уха и погладили нежно по щеке.

От сердца отлегло.

— Яр? — осторожно спросила я.

— Давай, тихонько вставай да бери документы.

— Тут Лена на этом ярусе, и она вряд ли спит, — прошептала я.

— Иди! Не думай о ней. А я тут самодеятельность буду проявлять. Где её комната?

Я показала на стену.

И Яр ударил кулаком по стене. Я осторожно прошлыгнула мимо Лениной двери, вспоминая, как идти, на какие половицы можно наступать, а на какие — не стоит. Двигалась медленно. А вот скрип в моей комнате и стук слышались даже отсюда. Что Яр делает?

Пробралась к мачехе. Включать свет не стала. А то ещё с первого яруса увидит тени да свет во дворе, отбрасываемый окном её комнаты. Три комнаты находились как раз на втором ярусе. На первом — гостиная, кухня да нужник с ванной. Был ещё чердак, где хранился ненужный хлам.

Поэтому я подсвечивала документы своими часами. Найдя нужные, спрятала за пазуху, убрала всё, как было и стала красться обратно. А из моей комнаты доносились какие-то стоны да сдавленные звуки. Неприятно. Мерзко! И мачеха меня отдала моему женишку-бандиту, позволив насиловать меня. Зачем это изображать? Могли б просто уйти.

Переступить порог я не смогла. Руки-ноги не слушались.

— Ну, раз мы познакомились, собирай свои шмотки! — услышала чужой голос женишка. — Быстро!

Звук чего-то падающего. Включил свет! Зажмуриваюсь.

— И не вздумай реветь! Ненавижу ваши бабские слёзы! — рявкнул он.

Из шкафа стал при этом шумно вываливать всё.

— Где приданое?

Я показала на сундук. Он туда влез, а там уже пусто.

— Бельё взяла? Ночнушку там, халат? — спрашивает на ухо.

Кивнула. А сама незнакомца разглядываю. Да только не Яр это вовсе. Короткие чёрные волосы ёжиком. Вместо усов и бороды гладко выбритое лицо. Брови другие, скулы, подбородок. Разворот плеч шире, чем у Яра. А рост чуть ниже. Кожаная куртка, цепь золотая на шее. Вместо портов джинсы иноземные да с расстёгнутой молнией. Довершал вид синяк на половину незнакомого лица да шрам на шее. И это Яр? И голос иной. Как он этого добился?

— Ты должна быть заплаканная и зашуганная. И идти иначе.

Я понурила голову. И что ж мне делать?

— Марусь, послушай меня и не перебивай. Я — не я, но я в теле этого типа. Я немного контроль ослаблю, чтобы дать ему чуть свободы. Он должен тебя напугать.

Как это Яр в теле этого человека? А такое разве бывает? Не понимаю. Волшба?

— Ты — волшебник? — неверяще спросила я.

— Смотря что под этим словом понимать. Я могу вселяться в тела других людей и брать их под контроль.

— Что ж ты в мачеху не вселился?

— Потому что она должна тебя отпустить, а если будет знать, что это не она сделала, подаст на тебя в розыск. И хоть следствие потом выяснит, что ты уже совершеннолетняя и добровольно уехала, тебя будут искать. Оно нужно?

— Но... хочешь сказать, что вот так выглядит мой жених. И это сейчас он?

— Да, — и тихо добавил: — по легенде.

— А он осознаёт всё то, что ты сейчас делаешь?

— В данный момент — нет. Но если контроль ослаблю — будет.

— А если он меня изнасилует?

— Я не допущу этого. Но сейчас ему дам воспоминания о том, чего не было. Что он всё уже сделал. И тебе надо вести себя так, будто тебя изнасиловали. Сможешь сыграть?

— Яр, не надо, прошу... Я попробую сыграть, — хотелось плакать от отчаяния. Значит, этот человек — мой жених-бандит?

А Яр-бандит взял и принялся развязывать гашник* на штанах. Отчаяние захлестнуло меня. Что, если он не удержит управление над бандитом? Зачем? Я же просила не делать!

Нет!

— Привет, крошка! — и так сально улыбнулся, взглядом пожирая меня.

Он приблизился, задрал сорочку да полез развязывать мои порты. Слёзы брызнули из глаз. Я задрожала.

— Хорошо. Так сойдёт! — отстранился он. — Сохрани это состояние.

Он взял две сумки — с книгами и приданым — и одну лёгкую с вещами мне дал. Я старалась не думать, что это — Яр. Мне надо сохранить это отчаяние, пока я не попаду в безопасность. А если мы сейчас окажемся в кругу бандитов — тем более.

— Идём, больше тебе здесь делать нечего! — грубо сказал жених и вышел из комнаты. Дождался, пока я выйду. Как я должна идти? Яр сказал, что походка должна измениться. Хотя, если меня лишили девственности, возможно, каждый шаг болью отдаёт... И ноги тяжёлые после всего. Жить не хочется, не то, что идти куда-то. Вспомнила, как иногда мачеха меня доводила до такого вот состояния. Когда я забивалась в угол и какое-то время старалась заставить себя жить. Тогда я вспоминала маму и ту жизнь с ней и отцом, которую я помнила. Но сейчас не надо это вспоминать.

Я медленно шла, а жених грубо подгонял. В итоге схватил, хоть и не больно, но неприятно, под локоть и потащил к лестнице.

— Мне больно! — всхлипнула я.

— А мне всё равно. Тебе быть моей женой. Придётся терпеть!

Его слова ранили.

— Я не напрашивалась тебе в жёны!

— Молчи, женщина, тебя не спрашивают! — заткнул он мне рот, а потом прижал к стене и впился в мои губы. Жёстко, подчиняя. Мерзко!

Я взяла и укусила его.

От отпрянул. А на лице довольная ухмылка.

— Горячая штучка! Но надо было надеть юбку, — и он облизнулся. — Пойдём, крошка! — вновь схватил под локоть и потянул к оставшемуся лестничному пролёту. А мачеха всё видела, смотрела с какой-то самодовольной улыбкой.

Меня такая обида захлестнула. Как она могла?! Я ведь всегда считала её, пусть и не родной, но мамой. Хоть она и не любила меня, но ведь уже больше пяти лет живём под одной крышей. Ни одного доброго слова! И её слова о сохранении моей чести — всего лишь видимость. Сама только что отдала меня этому бандиту!

Глаза наполнились слезами.

А остальные мужики начали улюлюкать и свистеть, видно подбадривая своего вожака.

— Пойдём! — приказал мой жених своим браткам. — Но у тебя, крошка, ещё, говорят сестра есть! — это уже мне. — Наверняка красотка! Наведаюсь, как-нибудь! Я как раз с куклой расстался, а ты меня долго не выдержишь... — и похлопал меня по щеке. — Ты ж жена, тебя беречь положено, а то батя убьёт.

Краем глаза заметила, как мачеха побледнела.

И мы вышли, как были. То есть, жених в куртке, а я — без тулупа. Успела только валенки надеть. Тут же поёжилась от морозного холода. Пока выходили, что-то грохнулось и разбилось. Неужто мачехина любимая ваза для цветов?

— Пацаны, притащите моей крале шубку...

Повторять не пришлось, трое кинулись в дом. Принесли шубу мачехи да Лены да мой тулуп.

Мачеха всё это наблюдала молча. Дверь была настежь открыта, выхолаживая дом. И схватилась за сердце. Неужто поняла, что натворила и к чему приведёт её поступок?

Шуба мачехина оказалась велика мне.

Тогда её просто бросили на снег, причём внутренней частью вниз. Ленина не подошла и её ждала та же участь. А вот тулупчик мой сел как влитой. В нём и поехала. Подошла к кузову. Жених забрался первым и подал руку. Брезговать не стала. Потом банда запрыгнула к нам и в кабину, и поехали. Двигатель не глушили.

— Тормозни здесь! — велел жених, когда мой дом скрылся за опушкой леса. — А сами дуйте к бате. И никому ни слова.

— Да ты ж нас знаешь, мы — могила! — загалдели подельники.

Кивнул.

Сумки тоже спустились вслед за нами.

— Пойдём, перекантуемся в лесной халупе, — сказал жених, чтоб слышно было подельникам. Подхватил тяжёлые сумки да велел следовать за ним.

Шли мы четверть часа. Оба молчали. Около хижины увидала следы колёс. Причём, одну колею. Мотоцикл?

Но дать слабину я не спешила. До конца не верилось, что это Яр. Хотя, теперь в его поступки добавилось немного нежности. Он придерживал, когда я проваливалась в сугроб.

Вошли внутрь сторожки, оставив сумки на пороге.

А навстречу вышел Яр.

— Как всё прошло? — вголосе Яра слышались повелительные нотки.

— Забирай свою бабу, — сказал женишок.

— Надеюсь, ты её и пальцем не тронул...

— Мне жизнь дорога.

— Вот и славно, — Яр прищурился. — Маша, иди поешь и выезжаем. У тебя десять минут.

Я ничего не поняла из их разговора. Вели себя так, будто Яр главнее этого бандита-жениха.

Но спрашивать в присутствии жениха не стала.

Отказываться от еды — тоже. Силы мне пригодятся. Выбралась из дома мачехи — и ладненько. Искать наверняка не станет. Ела вкусную молочную кашу в гордом одиночестве. Испила горячего чаю с вкусно-пахнущими плюшками.

Мужики о чём-то говорили на дворе вполголоса. Не стала прислушиваться.

Девять минут из десяти прошло. Встала из-за стола. Поблагодарила Хозяина и пошла в сени обуваться.

Яр уже загрузил на крышу мотоцикла сумки.

— Готова? Садись! — велел Яр.

Сам пожал руку жениху да обнял того.

Вскочил на своего железного коня и завёл двигатель.

А я глядела во след удаляющейся хижине, представляя, как наши следы заметаются. Поднялась вьюга.

Кажется, Мара на нашей стороне.

— Благодарю, — прошептала одними губами.

А перед Яром у меня огромный должок. И как мне теперь быть? Могу ли я с ним встречаться или от сговора никуда не деться? Свадьбу справлять без меня не могут, да и хоть просватали, а сговора не было. Не успели мою судьбу связать с женихом. Вот только мачеха иной веры, считает, что кроме её Всевышнего волшбы не существует.

И всё же совесть была нечиста. Я ослушалась мачехи. Проявила неуважение. Солгала! Больше всего грызло последнее. И как теперь быть? Как исправлять содеянное?

— Яр, зачем изображал лишение чести?

— Хотел показать тебе мачехину суть. Не заступилась ведь!

— И что? А если б заступилась и прибежала?

— Нет!

— Только из-за этого?

— Ещё чтобы точно знала, что сотворила и боялась. Потому что стоит только кому-то узнать, что тебя обесчестили до свадьбы... слух пойдёт, и тень ляжет в первую очередь на мачеху с дочкой. Да и тебя уже не продать другому...

— Всё равно, как-то неправильно это. Тебя совесть не мучает?

— Нет.

Оставшийся путь молчали. А вот меня совесть мучила. Пока ехали, я расплела косу, решив дать самой себе слово.

А когда приехали к общежитию, уже около часу было. Уже скоро занятия начнутся.

Яр вылез из мотоцикла да полез снимать закреплённые на крыше сумки. А как спустил, увидел мои распущенные волосы, по земле стелющиеся.

— Ты что творишь? — прошипел он. Глаза метали молнии. Разозлился.

— Яр, я не могу так жить. Я ослушалась мачехи. Совесть ноет. Я должна искупить вину.

— Нет!

— Да!

— Нет! Я сам тебя забрал. Твоей вины здесь нет даже наоборот, ты сопротивлялась.

— Себя не обманешь. Да и обман — низко!

— У тебя волосы по земле стелятся!

Взгрустнулось. Об этом я не подумала. Но я себе дала обет. Я не могу его нарушить.