Выше всех — Император, он указывает всем. За ним идут чиновники, они следят за исполнением воли Императора. Ниже, простые крестьяне — которые кормят всех. Ниже их, ремесленники — которые изготовляют всякие полезные вещи. Еще ниже, торговцы — которые ничего не изготовляют, а лишь перепродают сделанное другими. И в самом низу — солдаты, за которыми лишь те, кто вне закона, пираты и бандиты. Так было всегда в Поднебесной, если верить книгам — а как могут книги лгать? Но в Смуту нет никаких законов — и солдаты там стояли выше всех. Встретив тебя на дороге, они могли безнаказанно сделать с тобой все, что им угодно. Но Киу ушел с ними, сказав — я хочу отомстить японцам. Прошло уже одиннадцать лет — и Чжоу Джен не знал, что стало с его старшим сыном.
Сам Чжоу Джен до сих пор хромает на одну ногу и иногда кашляет с кровью — после того как такие же солдаты, говорящие на одном с ним языке, жестоко его избили и хотели расстрелять, приняв за шпиона — но офицер проявил милосердие, приказав гоните эту шваль прочь — он уже получил свое . А Мэй простудилась, заболела и умерла — и у Чжоу Джена не было ни единой монетки на доктора или лекарства. В Шанхае, куда они пришли втроем, показалось, что можно было жить — там были американцы, а значит, закон и порядок, по крайней мере, в сравнении с тем, что творилось на дорогах в провинции. Удачей оказалось, что Чжоу Джен знал сапожное ремесло — теперь это оказалось спасением для семьи. А затем и Фа, ничему не обученного, но подросшего и сильного, взяли на работу в новый порт, что построили к северу от города на берегу Великой Реки. Жизнь стала налаживаться — среди клиентов появились те, кто платили долларами, и даже американцы — один из них, большой человек (ведь не бывает бедных американцев?), даже сказал, рассматривая починенный ботинок:
-Отличная работа — не хуже чем у нас во Фриско. Наверное, ты бы и у нас без работы не остался. А твои сыновья может, и в университет в Штатах поступили бы, стали бы важными шишками.
И засмеялся, с ухмылкой. Но Чжоу Джен запомнил эти слова. Что может быть лучше — стать отцом двух образованных сыновей? Которые уже не будут работать в порту или чинить чужие сапоги.
А затем на порт упала большая русская бомба. И Чжоу Джен даже не мог похоронить сына Фа — потому что все, кто были в тот день в порту, превратились в атомный пепел. И здоровье стало сдавать — теперь пройти лишний квартал стало мукой. Что ж, пусть он сам проживет недолго — но лишь бы остался в живых последний сын, Бао! И если бы он смог уехать в ту счастливую страну, США (сам Чжоу Джен там не был, но очень много слышал про нее здесь, в Шанхае!), где Порядок непоколебим, а значит, честный человек может высоко подняться и преуспеть! Только бы накопить денег на билет на пароход до Сан-Франциско, и посадить туда сына — а дальше, можно и умирать.
Еще пять лет упорного труда. И на исходе каждого дня Чжоу Джен подсчитывал, сколько он может отложить. А буря надвигалась — войска коммунистов, тех кто отняли у Чжоу Джена сына, приближались к Шанхаю. И когда пришла весть, что коммунисты перешли Великую Реку — стало ясно, что надо бежать. Снова дорога, в этот раз на юг — и одно лишь Небо знает, как Чжоу Джен сумел ее выдержать, повезло что часть пути удалось проделать на лодке, а часть даже на грузовике, в компании таких же беглецов. И еще большим везением было, что не нашли и не отняли спрятанные доллары — у солдат на заставах было время лишь на самый поверхностный обыск, потому что бегущих было слишком много. Потому что коммунисты казались еще более страшными и жестокими, чем японцы.
В Гуаньчжоу (так теперь назывался Кантон) — дальше бежать было уже некуда! — была надежда сесть наконец на пароход. Пусть даже не в Сан-Франциско — но хотя бы в Сингапур или в Манилу: говорили, что оттуда легче отплыть и за океан. Не каждый капитан соглашался взять пассажиров без документов и без виз . Наконец, вроде удалось договориться — но в ночь накануне, в каморку, где жили Чжоу Джен с сыном, вломились трое. Одного Чжоу Джен узнал — вместе бежали из Шанхая.
-Говорят, ты собираешься уехать в Америку. Значит, у тебя есть деньги. И ты отдашь их нам — или мы сначала разрежем на куски твоего щенка, у тебя на глазах. А после убьем тебя.
И они ушли с деньгами, оставив избитого Чжоу Джена — счастье, что не убили. Но еще страшнее было, что не осталось надежды.
-Когда русская Бомба взорвется, мы сразу умрем?
-Да — ответил Чжоу Джен сыну — мне сказали, что твоему брату повезло, он ничего не успел почувствовать. Когда эта бомба взрывается близко, человек становится прахом быстрее, чем ощутит боль. А говорят, что то, что на нас сбросят завтра — сильнее той бомбы в сто раз.
На причалах порта была давка, драки. Американские солдаты, грузившиеся на транспорта, прокладывали себе путь ударами прикладов, стрельбой в воздух — а иногда, и по толпе. Кому-то везло попасть пассажиром — особенно там, где стояли корабли, похожие на корыта (десантные баржи ВМС США), и какие-то люди в американской форме прямо зазывали всех желающих — но брали лишь после осмотра, молодых мужчин, годных к работе.
-Да, проезд в Штаты. Транзитом через Сайгон. Платить не надо — добрый господин Виен согласен, чтобы вы на него поработали. А как заработаете — то билет вам прямо до Америки, или кто куда пожелает!
Брали лишь сильных и молодых — то есть, Чжоу Джен с сыном не подходили. Вот и корабли ушли, настала тишина, лишь ветер гонял мусор по земле.
-Сейчас упадет бомба, и мы умрем — сказал Чжоу Джен — мне жаль, что так вышло, сын. Что я не сумел тебя спасти.
Улица были пуста. Слышался лишь шум со стороны портовых складов — туда вломились те, кто решили хоть в последний день наесться и напиться до предела.
-Сейчас мы умрем, отец — сказал Бао — мне жаль, что я так и не увидел Америку, о которой ты мне рассказывал.
Они дошли до дома, где снимали жилье. Легли и заснули — думая, что уже не увидят утро.
Но проснулись — и увидели, как в город входят коммунистические войска.
-Они ведут себя смирно, никого не трогают — заметил сын — может, нас не убьют?
-Японцы вели себя так же — ответил отец — соблюдая дисциплину и порядок. Не стреляли тотчас же во всех, кого увидят — а сгоняли на площадь, ставили на колени и рубили головы. Самураи любили показывать так свое умение владеть мечом — ну а коммунисты просто закопают нас живыми, как они сделали в Шанхае с сотнями тысяч врагов народа . Может, тебя и пощадят, сынок — но лучше, беги. На юге Вьетнам, где тоже коммунисты — но если ты пойдешь на юго-запад, то возможно, тебе повезет добраться до бирманской границы, куда отступили наши войска. Возьми все, что у нас осталось из еды. Ну а я уже не вынесу такой дороги.
-Я не оставлю тебя, отец — ответил Бао — иначе бы я всю оставшуюся жизнь считал бы себя плохим сыном.
Однако, массовых расправ не было и в последующие дни. На улицах появились патрули коммунистических солдат, надзиравших за порядком. Город был поделен на районы, разделенные колючей проволокой — и проход был дозволен лишь в немногих указанных местах. Было строго приказано — сдать все оружие, радиоприемники, фотоаппараты, во избежание шпионажа. Каждому кварталу было указано, выбрать старост, отвечающих за лояльность всех проживающих, и выделить предписанное число работников на трудфронт . Работа была — восстанавливать железную дорогу на север, к Шанхаю, и на юг, к вьетнамской границе, еще в порту, в железнодорожных мастерских, в городском хозяйстве. Праздношататься по улицам без дела запрещалось — к таким мог подойти патруль, и если объяснения виновного не признавались уважительными, то людей хватали и уводили в лагерь за северной окраиной, который успели прозвать Деревней Мертвецов — там за колючей проволокой держали тех, кого считали подозрительным .
Чжоу Джен на трудфронт взят не был — туда брали лишь здоровых. Потому, единственной надеждой не умереть с голода оставалось, чинить ботинки жителям квартала. Иметь валюту также было запрещено, прежние гоминьдановские бумажки уже не имели хождения — и за труд обычно расплачивались едой. Один ботинок — день жизни, или даже два или три. Если надо было отнести клиенту заказ, бежал Бао — на малолеток патрули обычно не обращали внимания. Зато была другая опасность — если взрослых воров, мародеров, грабителей, коммунисты при поимке убивали на месте, то дети беглецов, потерявшие родителей и дом, сбивались в банды, подобные крысиным стаям. Такая банда поймала Бао возле самого дома, когда он возвращался с платой за заказ — большим куском рыбы, завернутом в тряпку, но вкусный запах было не скрыть.
Их было шестеро, некоторые даже младше, чем Бао. Но шестеро на одного. Бао не мог отдать им все пропитание, свое и отца, на этот и следующие два, а возможно и три дня — и дрался с храбростью тигра, но его свалили наземь и в злобе уже били ногами. И вдруг все прекратилось, раздались жалобные крики и смачные звуки ударов — но били уже не его! Подняв голову, Бао увидел, что обидчики лежат лицом в землю, в окружении десятка мальчишек такого же возраста как он, или чуть старше или младше, все одеты одинаково, подобно солдатам, и у каждого была бамбуковая палка, и еще красный шелковый галстук, повязанный на шею.
-Ты кто? — спросил старший из них, у которого кроме галстука была приколота на груди красная звездочка, такая же как на шапках у коммунистических солдат — принадлежишь к эксплуататорскому классу?
Пионеры — дети Красных Сестер, присланных Стальным Императором из далекой Москвы, вместе с генералом Ли Юншеном. Который пять лет назад вырезал целую американскую военную базу с самолетами — из мести за сожженный их атомной бомбой Сиань, и после сумел уцелеть, когда взбешённые янки сбросили атомную бомбу уже на него самого! А прошлым летом он сжёг тысячу американских "летающих крепостей", своей Бомбой! Так говорили в домах Гуаньчжоу — что и сам Генерал, и эти Сестры, более жестокие чем самый злой японский самурай, лично поклялись Стальному Императору изгнать из Поднебесной американцев и вообще всех чужаков, и истребить врагов коммунистической веры среди самих китайцев — для того и набирают в свое войско детей-сирот, из которых намерены вырастить самых лучших воинов. Однажды Бао уже видел их в своем квартале — и тогда поспешил скрыться в переулке, прежде чем на него обратят внимание. А крысята не заметили, и поплатились — столкнувшись с более сильной и жестокой бандой. Будут ли сейчас и самого Бао бить палками — или довольствуются отнятой едой? Но надо ответить — нет, мой отец не помещик, а простой крестьянин, был им пока у нас не сожгли дом. А теперь он зарабатывает тем, что чинит ботинки — и эта рыба, его плата за день работы. Будет ли нам дозволено оставить хоть кусочек — а то я и мой отец с голода умрем!
-Возьми! — старший пионер дал знак, и один из мальчишек поднял с земли рыбу и вручил Бао — сапожник, значит пролетарий, угнетенный класс. Нам рассказывали, что сапожником был отец самого Императора Сталина. А пионеры — не бандиты.
-Мой отец тоже был не помещик, а крестьянин! — пропищал кто-то из крысят — пожалейте нас, господа пионеры!
-Молчать! — ответил старший — Учитель Ленин говорил, что воры и грабители нам не классово близкие. Тем более те, кто отнимает последнее у своих. Цао, еще пять.. нет, десять палок этому! Мин, беги за патрулем. В лагерь вас, на исправление — если переживете. Эй, Цао — он объяснил, за что? Правильно — за господ пионеров : господа все на кораблях в свою Америку удрали, кто успел!
Бао схватил рыбу, еще не веря своему счастью. И был удивлен еще больше, когда старший пионер достал из сумки пачку галет и, честно разломив по кусочку каждому из своего отряда, протянул и Бао, сказав при этом дружеским тоном:
-Твоя рыба так вкусно пахнет, что нам самим подкрепиться захотелось. С утра бегаем, в столовой не были еще.
Так пионеров еще и кормят? Никто из них не выглядел голодным. И они не боялись никого — ни бандитов, ни солдат!
-А можно мне тоже с вами? Только рыбу отцу отнесу — он вот в этом доме живет, в подвале.
Он успел вернуться — как раз когда солдаты погнали пойманных крысят к районной комендатуре (как объяснил Бао старший пионер). Ну а пионеры квартировали далеко на юге, возле верфи, так что идти надо было почти через весь город. Один Бао никогда бы не решился — но ему тут же разъяснили, что пионерам не надо бояться патрулей, напротив, солдаты обязаны помочь пионеру, обратившемуся с просьбой. И вообще, пионера никто не смеет тронуть, избить или убить — если только он сам что-то недостойное не совершит.
-Мы раньше были детьми полков . В провинции и сейчас так — пионеры не при своей деревне состоят, а при военной части, что там стоит. Ну а здесь, как и в Шанхае — мы городские. И не батальон, а дружина, не рота, а отряд, не взвод, а звено.
Вопреки слухам, пионеры вовсе не требовали уйти из дома, от отца. На базе жили лишь те, кто не имел семей — а Бао мог приходить сюда каждое утро, которое начиналось с общего построения и подъема флага. Тогда он впервые увидел и Сестер — они вовсе не казались ужасными, две молодые женщины невысокого роста, в военной форме и с оружием, вели себя как строгие матери, озабоченные должным воспитанием своих детей — а три сотни мальчишек и девчонок смотрели на них с обожанием, слушая каждое их слово.
-В прежнем мире было заведено — или ты грабишь другого, или другой грабит тебя. Или ты работаешь на другого, или он на тебя. Кто родился и вырос там, не видел и не ждет ничего другого — любой человек, это либо рабовладелец, либо раб, либо мелкий собственник, мелкий служащий, мелкий чиновник, интеллигент — тот, кто желает лишь иметь свое, а до другого ему дела нет. Даже эксплуатируемые заражены этим пороком — крестьянин, честно трудящийся на своем наделе, рад голоду у соседей, я дороже продам свой хлеб . Тот, кто сумел выйти в люди , стать врачом, инженером, учителем, служащим в канцелярии — был убежден, что надо потворствовать власть имущим, богатым и знатным, чтоб сохранить свое место, да еще и подняться выше. У коммуниста же — не может быть таких желаний! Коммунисты должны построить новое общество — где не будет эксплуататоров. Как и рождающей эксплуатацию привычки эгоиста и мелкого собственника — я добиваюсь своей выгоды за счет кого-то, и мне нет дела до его проблем . Учиться коммунизму — значит, воспитать молодых, которые уже не будут знать этого мелкобуржуазного желания. Так сказал Великий Учитель Ленин, двадцать шесть лет тому назад.
То есть, коммунисты должны не иметь ничего своего, а жить, подобно воинам-монахам из монастыря Шаолинь? Тем более, что после политзанятий (которые проводили или сами Сестры, или кто-то из старших пионеров) была тренировка на плацу — физподготовка и умение драться, с палкой и без нее. Конечно, в учебных поединках били вполсилы, или лишь показывали удары — ведь даже ссоры, не говоря уже о драках, между пионерами, были строго запрещены: любой спор по справедливости решал звеньевой , или командир отряда, или даже, в особых случаях, сами Сестры. После тренировки следовало умывание, затем завтрак — для Бао было невероятным, что пионеров кормят, причем бесплатно, и дважды в день: утром и в конце дня, после вечернего рапорта, когда живущие в городе могли уйти домой. Форма и ботинки были Бао не положены, пока он кандидат — испытательный срок один месяц, или раньше, если что-то очень достойное совершишь — но обещаны. Пожалуй, у пионеров, даже с их объявленным аскетизмом, жить выходит более сыто, чем в отцовском доме!
