А в понедельник, 26 марта, к дому Смитов, как в прежние времена, приехал школьный автобус. Как было сообщено еще накануне, порядок в городе восстановлен настолько, что наши дети могут снова учиться . Но когда Аманда выбежала с сумкой с книгами, сержант ей сказал:
-Мисс Смит, у нас категорический приказ, вас охранять. Так что в школу вы поедете с нами.
И Аманду усадили в джип, вместе с двумя солдатами, не считая шофера. Солдаты были в касках, противоосколочных жилетах, и с автоматическими винтовками наготовке. Джип ехал вслед за автобусом, на виду у всего города — и на зависть всем одноклассникам. Остановились у школы — и Аманду обступили друзья, вся ее команда!
-Ну ты даешь, Спарки! — сказала Кэт — теперь тебя в школу вот так возить будут?
-Плохие парни теперь к тебе и близко не подойдут — заметил Боб — ну что, кончилась гроза? Федералы, похоже, всерьез за Райса и плохишей взялись — к нам тоже приходили, вопросы задавали. И череп япошки забрали, что папа с той войны привез.
-Я слышал, что отца Бишопа школьный совет отстранил до выяснения — сказал Майк Брайсон — а говорят даже, что его федералы под домашний арест отправили?
-Он что, тоже из этих? — спросила Кэти — учил про Господа, а сам выбирал, кого на алтарь?
-А пес его знает! — заметил Боб — на лбу не написано, а белый крест с пиджака снять, одна минута.
-Я теперь от любых святош буду стараться подальше — заявила Кэти — а то, мало ли что..
-Ой, а где Стефани? — спросила Аманда.
-Спарки, ты что, газет не читаешь? — ответил Майк Брайсон — еще в субботнем номере, вот смотри! Хотя ракурс и освещение не слишком удачные — но вроде, узнать ее можно. Да не бойся — я слышал, ее выпустить были должны!
Газета Регистр от 26 марта, фотография .
Белая девочка сидит рядом с вооруженными солдатами в джипе, который едет за школьным автобусом.
Подпись — наши дети в безопасности, под охраной доблестной Армии США .
Вариация этого фото, в ряде американских газет.
На автобусе пририсована сзади турель от бомбардировщика В-29.
Подпись — сообщения о чрезмерном насилии на улицах Де-Мойна сильно преувеличены — пишет нам один из наших читателей, работающий там бортстрелком на школьном автобусе .
..и было опубликовано в газетах СССР, соцстран и коммунистических изданиях Европы.
Это фото в неизменном виде — рядом с фотографией черной девочки за колючкой.
Подпись — считается, что в США белые и черные дети имеют равные права? .
Стефани Браун.
Это был ад. Три дня — вконец разбившие образ Америки как самой свободной и справедливой страны.
Папа не любил местную власть, а особенно, полицию — но уважал федералов и армию (как и положено ветерану, герою войны, имеющему награды). И сейчас он лежал в госпитале для ветеранов — где, как показалось Стефани, не делали различия для пациентов, по цвету их кожи. Мама сидела там все свободное время — ну а Стефани, предоставленная самой себе, носилась по городу с папиными друзьями (поскольку ее прежняя школьная компания вся сидела по домам). Дочку самого Брауна хорошо знали бывшие завсеглядаи Джунглей , ну а Джимми, папин помощник, взял на себя обязанности ее спутника и телохранителя.
Они выглядели внушительно — вшестером, кое-как разместившись в открытом додже сорок восьмого года — Рэнни с томми-ганом (подобранным на поле боя у Джунглей ), Мэтт и Джош с дробовиками, у Сэма (сидящего за рулем), а также Джимми и Стефани оружия не было видно — но подразумевалось, что у столь грозной компании, в карманах у каждого есть что-то стреляющее и режущее. По крайней мере, другие банды (а тем более, белые граждане Де-Мойна) не решались вставать на пути. До чего же приятно, ехать так по Централ-авеню — где чернокожему раньше и появиться было стремно, сразу копы пристанут! — заходить куда угодно, брать что хочется, есть и пить, не заплатив. Наслаждаться этой невероятной свободой, как самой лучшей выпивкой — ощущая себя человеком, а не эй, ниггер .
Так было — до того самого дня. Когда оказалось, что за все это придется заплатить.
Федералы вошли в Де-Мойн утром в четверг, 22 марта — как и было накануне сообщено по радио и в Регистре . Наверное, уже тогда черным парням надо было исчезнуть, залечь на дно — но так хотелось еще чуть насладиться... Ну и федералы отчего-то представлялись менее страшными, чем местные копы.
Их остановили на углу Пятнадцатой и Локаст-стрит — патруль, военный джип и четверо солдат, экипированных как в бой с вьетконговцами. Они сразу застрелили Рэнни, а остальных выкинули из машины, отобрали оружие, грубо обыскали, и велели лечь на асфальт и не шевелиться — любое движение или попытка спорить пресекались ударом ботинка или приклада. Затем приехал армейский грузовик, и всех погрузили в кузов (где уже валялись как мешки еще трое каких-то черных белолаг) и куда-то повезли.
Привезли к стадиону, рядом с университетским кампусом. Стадион был превращен в подобие лагеря для задержанных — подобно тому, как в позапрошлом году писали про коммунистический режим Арбенса в Гватемале. С трех сторон трибуны, с четвертой натянута колючая проволока, в которой ворота. Там арестантов выгрузили из машины, какой-то военный с повязкой МР (военная полиция) опросил имена и местожительство, записав в свои бумаги — когда очередь дошла до Стефани, он скривил рожу, а эту какого ..., гоните ее прочь! Но тут были и копы из местных, и кто-то указал — это же дочка Брауна, того самого главаря и зачинщика бунта. И Стефани втолкнули за колючку вместе со всеми.
На поле было, наверное, несколько тысяч человек. Большинство черные — но снежки тоже встречались. Все кучковались группами — и пятерка со Стефани тоже старались держаться вместе. Затем Джимми увидел кого-то знакомого — эй, что это за место и как тут дела?
-Нацистский концлагерь, даже хуже! Там хоть бараки и нары были — как в кино показывали. А это скорее, как у Арбенса, коммунистический гулаг — надеюсь, нас отсюда на расстрел не выведут, как в Гватемале?
-Эй, так мы же американские граждане! А там все же не комми, а наши американские солдаты. Парни, успокойтесь — наверное, нас скоро отпустят. Смотрите — ведь тут даже крыши нет, ну как тут людей держать?
-Ты это им скажи. Подойди и спроси — а мы посмотрим.
-Да, а тут кормят? Когда будет раздача?
-Заткнись и спроси что полегче. Или, я сказал, иди и спроси у вояк сам!
Близился вечер — но никакой еды не было. Когда целая группа самых активных решилась все же подойти к проволоке и спросить про еду — солдат с той стороны злобно выкрикнул:
-Сейчас огнемет принесу — и будет вам райссе по де-мойнски . Пошли прочь, черные обезьяны!
Ночью было страшно. И холодно — март, и Де-Мойн далеко не Флорида. Но страшнее были грабежи. Каждая кучковавшаяся компания оказалась бандой — ну а Господь ведь велел делиться, и по справедливости: если я могу что-то у тебя отобрать, а ты не можешь. А у каждого из арестантов, имея желание, можно было найти что-то ценное — например, крепкие ботинки, или одежда потеплее — ну а если в карманах завалялось что-то сьедобное, хоть печенька... Хуже всего было тем, кто не смог прибиться ни к одной банде — одиночек грабили все подряд. Спать пришлось, сидя на корточках, готовыми тотчас проснуться — и драться с соседями за свое имущество. И еще, проблемой было сходить в туалет — Стефани терпела, сколько могла, а затем решилась, чего стесняться! Так делали все — и скоро все поле смердело так, что приходилось зажимать нос.
-А представьте, что мы бы попали в русский гулаг — сказал Мэтт — как если бы сейчас еще и мороз в минус пятьдесят градусов. И еще заставляют работать, кайлом и лопатой. И так годы и десятилетия. Если хоть половина того, что пишут в Кольерс , правда — то у нас, в сравнении с тем, как медовый месяц в лучшем отеле. Мы тут всего сутки — и нас скоро отпустят: ведь не будут же держать тут двадцать пять лет, как Сталин своих зеков ?
-В гулаге столько и не живут — ответил Джош — все умирают через пару лет: кто туда попал, уже никогда на свободу не выйдет. Потому русские и смогли нас обогнать, в космосе и еще в чем-то — в гулаге никому платить не надо, как рабам, это чертовски выгодно. Ну а мы, демократическая страна, так не можем.
Совсем рядом вспыхнула драка — черные парни дрались с черными, за какие-то крохи. А папа говорил , что черные пантеры не бандиты. Белые кричат про белую солидарность , а где же солидарность черная — неужели вы не понимаете, что это выгодно таким, как Райс, чтобы мы оставались отбросами, чтобы белые граждане этой страны — среди которых есть и такие, как Смиты, или мистер Сполдинг — смотрели на нас, как на воров и бандитов?
-Солидарность, это по-простому, отнять у чужих и поделить между своими — ухмыльнулся Сэм — ну а когда на всех не хватает, а снежков тут, я вижу, уже всех раскурочили, то отнять и делить выходит уже без разницы у кого, лишь бы получалось. И ты, Стеф, лучше помолчи — чтоб твой голосок рядом не услышали. А то, не взглянут, что ты малолетка, и кем твой папа был.
Папа не был , он жив еще! Но и правда лучше помолчать — вон, женский крик совсем недалеко, заглушаемый похабным хохотом. Господи, дай нам перенести эту ночь, и еще пару следующих — когда нас выпустят, ведь мы не сделали ничего такого, ну лишь по мелочи, должны же законники разобраться? У нас конечно, не рай — но все же, не коммунистическая диктатура, про которую писали, как в Киеве при подавлении мятежа Сталин приказывал войскам расстреливать людей толпами, тысячи мертвых тел во рвах. (прим.авт. — см. Союз нерушимый). Нас обязательно выпустят... как раз и папа выйдет из госпиталя, и мы восстановим Джунгли , и все будет, как прежде. Только бы эта ночь скорее прошла!
Утром на поле обнаружилось несколько трупов — жертвы ночных разборок. Их оттащили к проволоке и бросили — пусть федералы их и хоронят, коль надо.
-А может, попробовать притвориться жмурами? — произнес Сэм — чтоб только вывезли отсюда. А там, при случае сделать ноги — ведь не станут там караулить, как живых?
-Я пас — ответил Мэтт — у меня братан во Вьетнаме был, так рассказывал, они дохлых вьетконговцев всегда штыком тыкали для проверки. А эти солдаты тоже из Вьетнама, слышал ведь их разговоры?
-Я с голоду раньше сдохну — сказал Сэм — в животе уже бурчит. Вам, парни, голодать привычно — ну а я в закусочной работал, и всегда мог что-то перехватить. А может, нас тут затем и собрали, чтоб все мы сами перемерли, и федералам не мараться?
Время двигалось к полудню. Возле проволоки собралась толпа и стала скандировать, дайте есть, дайте пить . Солдаты сначала не реагировали, затем стали кидать через проволоку какие-то объедки — ну а после притащили бадью с кухонными помоями и вывалили кучей у ворот.
-Эй, ниггеры, жрите! А кто не будет — тот значит, не хочет и есть.
-Глянь на вон тех — как свиньи жрут, на четвереньках! И кто будет спорить, что негр, это животное ?
-О, сцепились, дерутся! Врежь ему сильней! Ставки принимаем — кто победит?
Не только солдаты — и какие-то белые в штатском, тоже смотрят, и фотографируют. Хотя Стефани показалось, что некоторые смотрят с сочувствием. Сама же она так и не решилась брать помои с земли — лишь утолила жажду из выставленной рядом бочки в водой.
Ближе к вечеру к проволоке с той стороны подошла группа белых, студентов из кампуса. Когда они стали бросать узникам какие-то свертки, солдаты прежде смотревшие безучастно, бросились разгонять пришедших, сначала окриками, а затем и прикладами.
-Хо, снежки бьют снежков! Какое зрелище!
-Эй, а что там пакетах? Братва, так это же жрачка!
На поле тут же вспыхнули ожесточенные драки. Стефани испугалась, что ее затопчут. Что происходило за оградой, она не видела — да это и никому их толпы на стадионе было не интересно. Более важным было то, что их компании удалось ухватить одну из посылок. Где оказались бисквиты, печенье, шоколад — целое сокровище! Все съели сразу, чтобы не беспокоиться ночью — честно разделив на четверых. Сэм куда-то пропал, никто не видел, куда он делся.
Ночь прошла так же беспокойно, но уже привычней. И наступил третий день — 24 марта, суббота.
Флойд Янг, студент университета Дрейка.
Эй, что за дела? У нас тут свободная страна — или Париж под нацистами, как в том кино, где лейтенант Баттлер ищет немецкую атомную бомбу? Раньше на территории университета и кампуса даже полицию видели ну очень редко! А вояки вошли, и как хозяева — посты расставили, и всем по струнке ходи. А завтра будет — как в городе сейчас творится: облава, всем лицом к стене, стоять не шевелиться?
И наш стадион превратили в нацистский концлагерь или русский гулаг. Даже если к началу Эстафеты они отсюда уберутся — вы представьте, как после там состязания проводить? А уж что с репутацией нашего университета будет — на нас же пальцами станут показывать, и поди объясняй каждому, что это не мы виноваты, а тупые вояки?
Нет, мы вовсе не аболы, любители черномазых. Хотя Айова, в отличие от Миссисипи или Алабамы, штат куда более свободный — у нас законов Джима Кроу (прим.авт. — в США так называют законы, на уровне штатов, ограничивающие права негров) намного меньше. Но вот сейчас решающим было то, что вояки своим хамством и наглостью выглядели намного более плохими парнями , чем ниггеры. Тем более что в кампусе беспорядков считай что и не было — а вот когда вояки пришли... Ну и скучно банально — сидеть как под арестом, в город выйти стремно.
Идею кинула Джин Сиберг — она даже студенткой не была, а только после школы приехала присмотреться, и вроде кто-то знаком ей был из наших, ну а когда вояки объявили осадное положение, она в кампусе так и осталась. Сначала наши девчонки ее предложение подхватили, затем и парни тоже — даже не столько из любви к ниггерам, как ради того, чтоб воякам вставить пистон. Ну и наше студенческое братство куда более демократично, чем у британцев — где, как я слышал, старшекурсники к младшим ведут себя, как сержанты у вояк. Да и что сложного — купить съестного, чтоб легко упаковать, как печенье, галеты, шоколад, и собраться толпой. Ведь не будут же в нас стрелять, как во вьетконговцев?
У ограждения поначалу лишь пара охранников ходила — но нас увидев, они шум подняли. Так что когда мы всей командой к колючке подошли, вояк прибежало уже с десяток. Все до зубов вооруженные, как будто собрались штурмовать Ханой — орут, стволами и штыками размахивают. Ну а нам весело — что они нам сделают? Мы строем собрались, как на спортивном параде, и первый ряд локтями сцепился, не растащить — а из-за их спин через ограду посылки бросают. Вояки бесятся, орут — а мы смеемся и бросаем.
Почти все перебросать успели — когда вояк набежала уже целая орава, и они уже не кричали бестолково, а напали на нас, как на коммуняк! Били прикладами в головы, разбивая в кровь, упавших били ботинками. Джин и еще кто-то из девчонок вперед выступили, руки раскинув и крича — что же вы делаете, эсэсовцы! А солдат ее штыком, в живот!
