Вершина мира 1. Часть 3

Я выбрала пологий участок берега и направила на него свое утлое суденышко. Выбравшись на твердую землю, я вытянула лодку, а то еще снесет течением, и без сил рухнула на траву, лениво отметив про себя, что трава вытоптана и не такая мягкая, как бы хотелось, блаженно закрыла глаза. Пролежав без движения, как мне показалось не меньше часа, я заставила себя сесть и впихнуть в рот кусок пирога с медом.

Постепенно я возвращалась к жизни, усталость отступила, надо двигаться дальше. Но я уговорила себя посидеть еще немножко. В кустах за моей спиной что-то зашевелилось, я настороженно оглянулась, тут только до меня дошло, почему вытоптана трава. Я умудрилась устроить привал на кабаньем водопое, в подтверждении моей догадки из кустов на меня выглянули сначала маленькие красные глазки, а потом высунулся мокрый пятачок в обрамлении двух загнутых кверху клыков. Я застыла, потом в моем уставшем мозгу как бомба разорвалась: 'Беги, идиотка, если жить хочешь!' Такой прыти от себя, если честно, я не ожидала. На то, чтобы собрать пожитки, стащить в воду лодку и оказаться аккурат посреди реки у меня ушло не более пяти секунд. Я оглянулась, как раз на том месте, где я только что сидела, стояла здоровенная кабаниха и разъяренно рыла копытами землю, под ее брюхом копошились пять щетинистых комочков.

Я судорожно сглотнула, представив, во что бы я превратилась после встречи с этой благочестивой мамашей. Нечего и говорить, что после этой встречи я предпочитаю видеть свинью только на своей тарелке исключительно в жареном виде. Я снова взялась за весло и скоро кабанья семья скрылась за излучиной реки, о чем я, признаться, не пожалела. Больше я на своем пути привалов не делала, что позволило добраться до нужного места раньше, чем предполагала.

Было около пяти часов вечера, когда я услышала приближающийся гомон водопада. Я принялась лавировать между небольшими речными порогами, еще чуть-чуть и я окажусь в более ли менее спокойном озерце, как раз под водопадом.

Я выплыла из-за поворота и передо мной открылась картина, от которой у меня еще в прошлый раз захватило дух и, я подозреваю, будет захватывать всякий раз, как я ее увижу. Высокий горный утес, заросший яркой зеленью, которую уже позолотило предвечернее солнце. Подпрыгивая на камнях и заливаясь в трещинки, с него с шумом низвергается вода, сплетаясь в легкое блестящее кружево воды и солнца, и образуя шапку белой пены на почти черной воде озерца.

Приглядев песчаную полоску берега, направила к ней свою пирогу. Если Сенька здесь, он меня должен был уже заметить, я надеялась, что брат сейчас вынырнет из кустов и поможет вытянуть лодку, но вокруг было тихо, только птицы пели вечерние песни. Нос лодки мягко ткнулся в желтый песок, никто не пришел на помощь, и мне пришлось самой затаскивать лодку на берег. Я выкинула на траву свой скарб, состоящий из небольшого кожаного рюкзака, позаимствованного у Олега, и затянула лодку под ближайший куст орешника, перевернув ее днищем вверх, я закидала свое транспортное средство ветками и сухой травой. Взвалив на плечи рюкзак, вернулась на берег и уставилась на вершину водопада, отыскивая глазами наиболее подходящий подъем.

Устроив поудобнее лямки рюкзака на плечах я начала карабкаться вверх. Водопад только с виду казался неприступным, а на самом деле слева от него была достаточно удобная тропа. Не прошло и десяти минут, как я, немного промокнув, завалилась в просторную светлую пещеру. Стены и свод пещеры, уходящий далеко вверх, имели почти белую окраску, от этого грот казался еще больше. Вдоль стен сушились растянутые на грубых рамках, шкуры, это подтвердило мое предположение о месте пребывания Сеньки. Пол в пещере посыпан желтым песком, возле входа, стоит туго связанный осиновый веник. В дальнем углу, образуя ширму, висит занавесь, сплетенная из травы. Заглянув за нее, увидела кучу неприкрытого соснового лапника, заменяющего беглецу кровать. Сенька развернул бурную деятельность и, насколько я могла судить, по висевшим везде трофеям, охотился парень весьма успешно и с голоду не помирал. Я пощупала шкуры, почти готовы. Еще немного и у парня будет одеяло, да и одежку при определенных стараниях пошить можно.

Посреди пещеры из больших камней был сложен очаг, я дотронулась до них, камни были еще теплыми, значит, хозяин должен быть где-то неподалеку. Я более внимательно пошарилась по углам и нашла три туеска, сплетенных из коры, один полный свежесобранных ягод, два другие были под крышками, в одном хранилась свежая рыба, во втором подвяленное на солнце мясо. 'Вот ирод, — проворчала я, — кто же рыбу хранит рядом с ягодами'.

Ждать брата в пещере не было никаких сил. Хотелось помыться, больше чем бороться за жизнь. Я спустилась к озерцу и, раздевшись догола, нырнула в прохладную темную воду. Поплавав немного и окончательно замерзнув, я вылезла на бережок. Попрыгав, чтобы обсохнуть, натянула на себя чистые вещи из рюкзака, и устроилась, как ящерица на нагретом за день валуне, понежиться в последних лучах уже склоняющегося к закату солнца.

Я просидела на валуне не меньше часа, ожидая прихода хозяина пещеры. В кустах послышался тихий шорох.

— Только попробуй в меня чем-нибудь кинуть — башку отверну, — щурясь на Крек, ласково предупредила я.

— Анька!?

— Похоже на то, — резонно заметила я.

— Откуда ты взялась? — более идиотского вопроса я в жизни не слышала.

— Оттуда же откуда и ты. Ты разве анатомию в школе не проходил? — на дурацкий вопрос, получают такой же ответ.

Сенька выбрался из кустов и устроился рядом.

— Значит, маманя вызвала тяжелую артиллерию? — спустя некоторое время осведомился он.

— Так да не так, — неопределенно ответила я.

— Все-таки маманя, — утвердился в своем предположении Сенька.

— Ты меня обидел, — надулась я.

— Чем же? — не понял он.

— Я, по-твоему, тяжелая? Да я за последние полгода потеряла не менее пяти килограмм, — чуть ли ни пуская слезу, прохныкала я.

— Как ты меня нашла? — посуровел Сеня.

— Да очень просто, — скромно потупилась я, вычерчивая ногой на песке круги, — дело в том, Арсений Александрович, что я знаю вас как облупленного. Я приехала, Саха рассказал мне о том, из-за чего вы сошли с дома и я, путем несложных умозаключений установила ваше место нахождения.

— И какой же ветер тебя занес в наши края?

— Наркомания, — честно призналась я, у Сеньки глаза полезли из орбит и он чуть не грохнулся с камня в воду, — да не у меня, — нашла нужным успокоить его я.

— А у кого же?

— У моего раба.

— Опаньки, — то ли прошипел, то ли выдохнул Сеня, и закончил Сахиным словами, — значит и до тебя докатилась мода?

— До меня кроме собственной дури ничего не докатывалось, — повинилась я, — кстати, о дури. У меня для тебя кое-что есть, от некой особы, именующей себя Варенькой Шульгой.

— Что есть? — насторожился братец.

— Интересно? — ухмыльнулась я, — Но отдам я тебе это только в обмен на обещание вернуться домой.

— Я отсюда никуда не пойду, — Сенькино лицо посуровело, и он отвернулся.

— Значит, ничего не получишь, — усмехнулась я.

— А ты не боишься, что я тебя сейчас немного пристукну, и ты мне все сама отдашь? — зло спросил он.

— Ты хоть думаешь, что говоришь? — я испытывающе посмотрела на него, — Ты кому грозить вздумал? Совсем крыша поехала от одиночества? Знаете что, Арсений Александрович, — я поднялась и перекинула через плечо рюкзак, — а не пошли бы вы ко всем чертям со своей несчастной любовью, вместе с идиоткой Варенькой, которая палец о палец не ударила, чтобы узнать, где ты и что с тобой. Ты мне надоел, оставайся здесь и сиди как придурок, боясь нос из-за водопада высунуть, потому что Саха вокруг рыскает, тебя разыскивая. Сиди и рыдай над своей несчастной судьбой, не предпринимая попыток хоть что-то поправить. Да, кстати, — я достала голосовое письмо и бросила брату в лицо, — забирай, мне чужого не надо.

Я выволокла лодку, столкнула в озеро, запрыгнула в нее и взялась за весло. Злость придала силы, и лодка в два счета оказалась в рукаве реки, по которой еще совсем недавно я с таким трудом поднялась. Сенька понял, что действительно уплываю только, когда лодка скрылась за поворотом. Он вскочил и, не разбирая дороги, понесся мне наперерез, я могла об этом судить по шуму, который он создавал, продираясь сквозь заросли.

— Аня, — Сенька бежал по берегу наравне со мной, — Анечка, вернись, ну, пожалуйста. Прости дурака, Аня!

Я поднажала на весла, и лодка понеслась быстрее подгоняемая мной и течением. Сенька, поняв, что, бегая по бережку, он меня не вернет, не раздеваясь, прыгнул в воду и быстро поплыл за мной. Пловец из Сеньки хороший, а вот гребец из меня, после целого дня мотания по реке, никудышный, братец догнал в два счета. Он зацепился за борт лодки и плыл, рядом уговаривая меня вернуться и тормозя движение.

— Отцепись, балласт! — рявкнула я, замахиваясь веслом.

— Хочешь ударить — бей, — позволил Сенька, — только не бросай меня.

— Ты прекрасно знаешь, что не ударю, как бы мне этого не хотелось, — я бросила весло на дно лодки и расстроено опустилась рядом, позволяя Сеньке выволочь меня вместе с лодкой к берегу.

Мы завалились в пещеру, и Сенька трясущимися от холода руками принялся разводить костер. Я уселась на услужливо подставленную чурку и наблюдала за его бесплодными попытками. Если так дело пойдет, и дальше мы ни в жисть не обогреемся.

— Дай я, — теряя терпение, оттолкнула я Сеньку от очага.

Достала из рюкзака зажигалку и щелкнула над тонкими веточками, проложенными сухим мхом. Огонек от зажигалки моментально перекинулся на мох и заплясал по нему веселыми язычками, облизывая хворостинки. Я осторожно подула, раздувая костерок, подбросила в него более серьезное топливо.

— Что стоишь, трясешься? — Поинтересовалась я у топтавшегося рядом Сеньки, — раздевайся, а то заболеешь.

Парень помялся немного и принялся стаскивать с себя мокрую одежу. Сначала на пол упали башмаки, потом рубашка, я наблюдала за медленным Сенькиным разоблачением и дивилась, насколько же он похож на Саху — те же брови, волосы, даже прищур глаз и тот отцовский, только лет на двадцать моложе. Олег тот не такой, он больше на Ваську похож, хотя ростом и сложением тоже в Саху пошел. Когда дело дошло до штанов, Сенька недовольно буркнул.

— Отвернись, может, я же все-таки портки скидать собираюсь.

— А ты что как-то иначе устроен, чем другие? — проявила я живой интерес, но все же отвернулась, уставившись на белую с золотыми разводами стену.

Сенька довольно долго возился, пытаясь освободиться от прилипающих к телу мокрых штанин.

— Вот черт, — услышала я его тихое ворчание, — прикрыться-то чем? — от волнения он, видно, позабывал, что и где у него лежит.

— Иди к огню, — приказала я, поднимаясь и поворачиваясь. Сенька, увидав, что я смотрю на него, покраснел до корней волос и быстро прикрыл руками причинное место.

— Не боись, не покраду, — хмыкнула я, молча потешаясь над его стыдливостью.

Я сняла с рамки шкуру и накинула брату на плечи.

— Могла бы и не смотреть, — обиженно проговорил он, зябко кутаясь в волчий мех.

— Сеня, — авторитетно заявила я, — а там и смотреть-то не на что.

— Как это не на что? — взвился парень, еще пуще краснея.

— Эвона, как заело, — рассмеялась я.

— Ничего не заело, — начал было оправдываться он, и громко чихнул.

— О-о, — протянула я, — это нам совсем не годисса. Ты мне завтра нужен здоровый, а то, как же мы с тобой домой доберемся.

— Кто тебе сказал, что я поеду с тобой завтра? — скривил рожу Сенька, и еще раз чихнул.

— Я думала, что это дело решенное, — удивилась я.

— Я еще жить хочу, — пояснил свою позицию братец, — а домой приеду, батяня мне таких выпишет... — он только рукой махнул.

— Ишь, какие мы нежные, — принялась кривляться я, — как животину контрабандой продавать, так мы могем, а как ответить за это, так задницу в кусты прячем, так что ль выходит?

— Тебе хорошо, — протянул Сенька, — тебя, небось ни твой, ни мой батяня не разу ничем не окрестили.

— Да, мне хорошо, — зло ответила я, — матери своей никогда не знала, батя появлялся за счастье если раз в неделю, когда я еще не спала, а то и по месяцу не виделись. Мне просто замечательно, всю жизнь по полицейским участкам мотаться, кто из мужиков накормит, кто уроки сделать поможет. Ты, когда в первый раз свою шмотку выстирал, а?

— В этом году, — промямлил Сенька пристыжено.

— А я с шести лет и стираю, и убираю, и жрать готовлю. На папаню генеральские погоны-то не сразу упали. Так что сиди и молчи по поводу кому хорошо, а кому плохо. Не моя в том вина, что ты от юбки рехнулся, и дел наворотил. Знаешь, как мой Влад по этому поводу говорит? Сам виноват, сам и ответил. Вот уж кому намного хуже, чем тебе, однако ж, он ни разу еще не прятался. А что меня касаемо, да, меня ни разу никто пальцем не тронул, так у меня слава богам и голова имеется, и я не только в нее кушаю. — Я закончила свою гневную тираду и выбежала из пещеры. Жаль, двери под рукой не оказалось, а то бы стукнула так, что косяк вывалился.

Обидно было, аж слезы из глаз брызнули. Мне хорошо! Да что ты обо мне знаешь, мальчишка! Я спустилась на берег и уселась на тот валун, на котором сидела днем. Захотелось завыть в голос, заголосить по-бабьи, пожаловаться всем на жизнь непутевую, да кто ж поймет? Кто пожалеет? Да и не надо мне вашей жалости, нормально я живу и другого мне не надо, хоть и накатывает иной раз такая тоска, что волком вой.

Нормальная я, осадила я подкатывающую истерику, не инвалид, не юродивая, вот кого надо жалеть и жизнь у меня нормальная. Вот елки-палки, раздраконил старую, уже казалось зажившую, душевную рану. Хотя, какая это рана? Так, царапинка махонькая. Не то что у Влада, вот кому горя хлебнуть довелось, а сколько еще будет, когда узнает кто я на самом деле, он же меня возненавидит. Даже думать об этом страшно. Помимо воли из глаз потекли крупные слезы, не из жалости к себе, как бывало раньше, нет, а от злости. Я сидела на остывающем камне, подставив лицо ветру, пялилась на черную воду с прилипшими к ней такими же черными листьями, слушала, как ветер завывает в верхушках исполинских деревьев, и глотала соленые слезы. В первый раз в жизни, оплакивая не свою, чужую судьбу. Сзади тихо хрустнула ветка, и теплая Сенькина ладонь легла на мое плечо.

— Аньк... ты это... того... не серчай, а? — выдавил он, наконец.

— Оставь меня в покое, уйди, пожалуйста, — тихо попросила я, быстро вытирая слезы.

— Анечка, ма-атушка, — совсем как раньше, в детских играх, протянул Сенька и потерся щекой о мои волосы, — пойду я с тобой, куда скажешь, пойду.

— О, уже матушка, — саркастически откликнулась я, — нечего мне одолжение делать. Ты думаешь мне надо разгребать твои дела? Да вы хоть забейтесь с Сахой, Ваську жалко. Ты здесь месяц сидишь, как крот в норе, а о матери ты подумал, каково ей? Ни весточки от тебя, ничего. Только о своей заднице и заботишься. Даже девке своей и то знать о себе не даешь. А ведь она считает, что ты ее бросил.