Вершина мира 1. Часть 3

— Ладно, — вздохнула я, — это все позже. Давайте я вас лучше познакомлю, вот это, — я ткнула пальцем в Саху, — Саха, егерь, лекарь и по совместительству мой дядя. Шутить с ним не советую, рука у него больно тяжелая. А это Влад, мой друг, — Влад с Сахой пожали друг другу руки.

— Я не друг, — возразил мне Влад, и, обращаясь к Сахе, добавил, — я ее раб, абсолютно бесправное существо.

— Слышь, бесправное существо, слазь тогда с медведя и топай ножками, — приказала я, у него прямо-таки талант обижать меня.

— Да ладно тебе, Аська, пущай едет. Темень, хоть глаз коли, споткнется еще за корягу ноги и руки переломает.

В лес действительно пришла непроглядная ночь, а я и не заметила, настолько легко шагалось в обнимку с Сахой. В просветах плотного потолка из веток и листьев проглядывали звезды. Мне пришлось согласиться с доводами дяди. У Влада нет никаких навыков в хождении по дневному лесу, а уж по ночному и подавно.

Неожиданно лес кончился, и мы оказались на пригорке, с которого, как на ладони, была видна вся долина, раскинувшаяся под ногами, на ее дне огромным черным зеркалом лежало озеро, переливающееся в ровном свете Крека. Легкий ветерок обдал прохладой и принес с собой запах воды, нагретого песка и ночных цветов. Почти у самой кромки озера стоял огромный бревенчатый дом, во всех окнах которого горел приветливый уютный свет, обещающий усталому путнику горячий ужин и ночной приют.

— Ну, вот мы и дома, — проговорил Саха, — вы потиху спускайтесь, а я чуть подзадержусь, надо травички кой-какой набрать, сейчас баньку истопим.

Саха скользнул в сторону, растворившись в темноте, словно его и не было, ни одна веточка не шелохнулась. Мы почти спустились по склону, когда во тьме послышалось какое-то движение, и черная тень метнулась к Владу, сбив его с медвежьей спины. До меня долетали только звуки возни и приглушенные ругательства. Я кинулась на звук, на ходу скидывая рюкзак и пытаясь отыскать в боковом кармане небольшой фонарик. Нашла. Желтоватый лучик света выхватил из темноты две мужские фигуры, катающиеся по земле. Влад, оказавшийся прижатым к земле, извернулся и с силой ткнул нападавшего в лицо. Незнакомец хрюкнул и отключился. Влад скинул его с себя и быстро поднялся на ноги.

— Что здесь за дурдом творится? — недовольно поинтересовался он, сердито стряхивая с себя песок и сухую траву, — сначала ненормальный дядя с медведем, напугавший до смерти, потом вообще какой-то парень психованный! Полудурок! — Влад зло сплюнул в сторону и вытер рукавом разбитую губу, — а если бы у меня пистолет был? Пристрелил бы, ни задумываясь. Кретин! Кто это такой, мать его за ногу?

— А это мы сейчас узнаем, — пообещала я. Я перевернула поверженного врага на спину и посветила ему в лицо фонариком. — Опаньки, — усмехнулась я, — Олег Александрович, собственной персоной, прошу любить и жаловать. Этот, как ты выразился, полудурок, младший сын Сахи. Утверждать пока не берусь, но ты, кажись, ему нос сломал, глянь, как кровища хлещет.

— Я не хотел, — заволновался Влад, — он первый на меня напал.

— Я бы ему вообще морду раскроил по новой, — критически заметил Саха, появляясь около нас и разглядывая сына. Саха отстегнул от пояса фляжку и побрызгал в лицо Олежке водой. Парень замотал головой и сел, затравлено оглядывая стоящих над ним людей.

— Ну, здравствуй, Олег Александрович, — беззлобно ухмыльнулась я, — значит так теперь принято на Боре гостей встречать? — Я уперла руки в бока и начала наступать на подростка, — кто это вас, милейший, такому обучал, неужто ж матушка ваша, Василиса Андреевна, или отец Александр Петрович?

— Я-то учил, да видать плохо. Сейчас домой придем, и у него будет много времени, чтобы припомнить все правила хорошего тона, под замком в своей комнате, целая неделя, вспоминай не хочу, — мрачно пообещал Саха, грубо поднимая Олежку за шиворот и ставя на ноги.

— Но, батя, — залепетал Олежка басом, — это же мой медведь...

— Две недели, — поправился Саха, — а будешь еще возражать, я тебя и ремешком благословлю, — и спокойно пошел к дому, уже не обращая внимания на несчастного Олега.

— Саха! Подожди, — я бросилась вслед за ним, — ну зачем портить вечер. Олежка и так уже наказан, по носу он все-таки получил, в следующий раз подумает, прежде чем кидаться.

— Ладно, — после некоторого раздумья неохотно согласился Саха, — будь сегодня по-твоему. Слышь, Олег Александрович, кланяйся Анне Дмитриевне в ножки, она меня уговорила. И нос утри, рубаху всю залил.

Мы уже подходили к дому, когда под ноги Владу бросился ощетинившийся серый шар.

— Это волк? — с паникой в голосе спросил Влад, вытягиваясь по стойке смирно.

— Да, волк, — подтвердил Саха, и потрепал серого по холке, — его зовут Арк, он уже старый и подслеповат малек, но дразнить не советую, у него еще осталось достаточно сил и проворности, что бы откусить задницу сильно любопытным представителям человечества.

Арк подскочил ко мне, поставил лапы на мои плечи став враз со мною ростом и принялся нализывать лицо.

— Арк, Аркуша, — я почесала грозному зверю шею, мягко отстраняясь от его шершавого языка, — отстань, баловник, залижешь же до смерти.

Я толкнула добротную дверь, и мы оказались в сенях, там было тепло, пахло медом и яблоками, к этому запаху примешивалось что-то еще, еле уловимое, от чего становится тихо и спокойно, наверное, так пахнет детство.

Разувшись, мы прошли в просторную, уютную комнату, служащую гостиной. Весело потрескивал живой огонь в камине, сложенном из неотесанных камней. Посередине комнаты массивный стол, застеленный белой скатертью. На самой середине стола возвышался древний самовар, поблескивая начищенными желтыми боками. На открытых окнах чуть покачивались похожие на легкую паутинку занавески, связанные умелыми руками Васены.

Сама хозяйка дома хлопотала на кухне у печи, готовя в чугунке что-то необыкновенно вкусное. Высокая и статная с толстой русой косой и рыжими глазами рыси, Василиса, из тех женщин, о которых писал древний поэт, что-то о том, что они коня запросто останавливали и по горящим избам шлялись, точнее не скажу, не помню. Нраву Васена сурового, и ежели, не дай-то Бог, всерьез осерчает, от нее даже Саха уходит в лес, предпочитая там пережидать бурю на семейном горизонте. В гневе Васька невоздержанна на язык и распускает руки. Так что ей ничего не стоит пройтись по спинам своих мужиков оглоблей или чем-нибудь еще попавшимся под руку. А какой же ей еще иметь нрав ежели у нее в доме три мужика разного возраста? Муж, да два сына и за всеми надо смотреть. Но при всем, она моментально становится на защиту своих великовозрастных оболтусов. Васена ловко подхватила ухватом чугунок, сунула его в печь и только после этого обратила на нас внимание.

— Васька! — во всю глотку рявкнул Саха, — выдь, подивись, каку я неведому зверушку в лесу поймал. Не в жисть не догадаешься кого.

— А я и гадать не стану, — проворчала Васька, повернулась к нам и с удивлением уставилась на меня, — Здравствуй, Аннушка, душа моя заблудшая, — улыбнулась Васька, обнимая крепкими руками, — как живешь-то дитятко?

— Да, вроде, как и ничего. Все спокойно, — отрапортовала я.

— Так я тебе и поверила, — засомневалась Васька, — вы же с Митькой жить не можете без приключений. А это кто? — Она оценивающе осмотрела Влада, — познакомь с другом.

— Это Влад, — представила я парня, — а это Васена, тетка моя.

— Ну-ка, милок, подсоби, сходи на двор и набери воды в колодце, самовар согреть надо. Саха, поди, баню растопи, чего стоишь, рот разинувши, — в ответ Саха только хмыкнул, покрутил головой и вышел из дома. Васька сунула в руки Владу два ведра. Дождавшись когда он, громыхая ведрами, исчезнет за дверью, Васька повернула ко мне горящие от любопытства глаза, — ну колись, племяшка, женишок твой?

— Я же тебе сказала, что у нас все спокойно, как болото в лесу, кроме... — я вывалила на Ваську все новости, которые накопились у меня за те два года, что мы не виделись.

— Вот подтверждение тому, что я всегда права, — довольно высказалась тетка, — я же знаю, что вы б приключений жить не можете.

— На себя посмотри, — усмехнулась я, — Сенька с дома сбег, у Олежки крыша едет, на всех кидается, у вас, что здесь у всех бурное помешательство случилось?

— Ой, и не говори, — Васена нахмурилась, — повырастали мои мальчишки. Ну, Арсений, там понятно — жениться приспичило. А вот чего Олежка бесится, разобрать не могу.

— А может тоже влюбился? — подначила ее я.

— Какое там влюбился, мал пока, усы еще не растут. Просто у друзей и то новое, и это. И в городе живут, и работать им по дому не надо. Говорит, над ним все в школе смеются, говорят, что он в своей одежде как вахлак выглядит.

— Что за дурь? — Удивилась я, — ладно, попробую поговорить с Олегом, может он меня послушает, все нормально будет.

— Эй, Аська, — на окне качнулась занавеска и появилась растрепанная голова Сахи, — я баньку-то растопил, поди, первая помойся, только всю воду не выплескивай, а то ж мы, мужики, поболе тебя будем.

— Уговорил, — я села на подоконник и свесила на улицу ноги, — ты Влада не видал? Васька его за водой послала, не утопился бы в колодце.

— А вон они, — Саха махнул рукой в сторону озера, — с Олегом на озеро пошли, разговаривают.

— Вот зараза, — проворчала я, спрыгнув на улицу, и крикнула в темноту, — Влад! — Через минуту возле меня возник запыхавшийся Влад.

— Звали, хозяйка? — Влад позволил себе немного подурачиться.

— Да, — кивнула я, — тебя за водой посылали, а ты шляешься незнамо где.

— Извините, хозяйка, — он склонил голову в почтенном поклоне.

— Если ты еще раз назовешь меня хозяйкой, я тебя пристрелю, — процедила я сквозь зубы.

— Да, хозяйка, — хрюкнул Влад, пытаясь не рассмеяться.

— Влад, — серьезно попросила я, — не афишируй, пожалуйста, кем ты мне приходишься, здесь тебе не база, и не все это поймут.

— Ты думаешь, твой дядя не возьмется за меня? — улыбка сползла с его лица.

— Саха не в счет, он-то все поймет, — я застегнула пуговку на его рубашке, — но у Сахи бывают разные люди и некоторым может это не понравиться.

— Я все понял, — шмыгнул он носом, — значит, мне придется носить ошейник.

— До этого, я думаю, не дойдет, ты просто помалкивай об этом и все. А теперь, пойди и принеси Васене воды, и не забудь вытереть ноги, прежде чем зайдешь в дом, если не хочешь получить веником, — я проводила взглядом его поникшую фигуру и, тяжело вздохнув, пошла в баню.

Возле бани на скамейке сидел Саха, около него аккуратно сложенной стопочкой лежали два полотенца, на них мыло, сваренное Васеной. Саха держал во рту трубку, задумчиво наблюдая, как в небо уплывают клубы дыма, теряясь в ночной мгле.

— Посиди со мной, — дядя хлопнул ладонью по лавочке. Я присела рядом и уставилась на звезды.

— Страшно ему, — после недолгого молчания то ли спросил, то ли просто сказал Саха.

— Есть немного, — кивнула я головой. — Саха, можно тебя попросить?

— Попробуй.

— Отнесись к нему снисходительно.

— Это почему? — Безмерно удивился он.

— Понимаешь, — я принялась ковырять землю носком ботинка, — парню и так досталось в этой жизни. Того, что он прошел на троих хватит. Да и мне было очень трудно привести его в нормальное состояние...

— Сколько ты на него потратила?

— Черт его... — Я пожала плечами, — кажется, уже восемь месяцев.

— А другие на него потратили не менее двадцати лет, — заметил Саха, — и ты должна понимать, что за сутки человек не меняется. Знаешь в чем твоя ошибка? — Он испытывающе посмотрел на меня и тут же сам ответил на свой вопрос, — в том, что ты дала ему слишком много свободы. Сразу. У тебя будут еще не такие проблемы. Его большую половину жизни содержали как скота, наказывали, причем, я больше чем уверен, очень жестоко, за каждый лишний поворот головы. Ты же, естественно, захотела сделать из него нормального свободного человека, и все к чему он привык, и с чем освоился, в одночасье изменилось. Сломать оно завсегда проще, чем построить. И ты не подготовив ни черта, выдернула привычное, а другого взамен не дала.

Парню сейчас куда тяжелее, чем раньше. Раньше все понятно было, а сейчас что? Новые правила, объяснить которые некому. Ты ж не объяснишь! Для тебя-то это все понятно, а парня за руку вести надо.

Для него это не более чем игра в свободу, занимательная, увлекательная, но все же игра. И передышка. Парень привык подстраиваться в той или иной мере к изменениям внешней среды. Он разрешил навязать себе эти правила, потому как они ему нравятся, но ни на минуту не забывает, кто он таков на самом деле и тебе не дает об этом забыть. Одного ты, конечно же, добилась, твой Влад попробовал свободы, хоть и не полной, но попробовал, а это как первая кровь и подчиняется тебе еще, но уже больше по инерции, до конца не понимая, что именно ты от него хочешь. А ты захотела изменить его сущность, нутро. Понимаешь, за столь короткое время это не получится. На это нужны многие годы, а, иногда, и целой жизни мало. Вот у парня и получается раздрай и нервы он тебе треплет неслабо. Но и это не главная твоя ошибка. А главная твоя ошибка состоит в том, что к свободе его надо было приучать постепенно. Ты можешь соглашаться со мной, можешь — нет, но ему нужна хорошая сильная рука, и держать его надо в ежовых рукавицах и когда никогда, как бы тебе не было противно, браться за ремень, ты этого, естественно, не делала и Димке не давала.

— Саха!!! — Возмутилась я.

— А зря, — Саха выбил погасшую трубку о подошву мокасина, — пару раз перетянула бы его ремешком хорошенечко, так и сюда лететь бы не надо было, потому, как мальчик знал бы свое место. Пока он тебе подчиняется, потому что ему это, как бы это сказать, приятно, что ли. А потом его рабское нутро все равно вылезет, это неизбежно, и он начнет против тебя протестовать. К чему это может привести, мне и подумать страшно. Как бы ты не хорохорилась, а девочка ты у нас ранимая. — Я открыла рот в желании возразить, но Саха меня остановил, — я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Все протестуют, у всех развит детский негативизм. Парню надо пройти за год, то на что его сверстники потратили по двадцать лет жизни. Это, конечно, правильно, но я хочу, что бы ты поняла одно — нельзя в корне изменить человека за короткое время. Я хочу, что бы ты это осознала и не сильно расстраивалась, когда подобранный тобой в лесу волчонок, подрастет и искусает протянутую руку.

— И что мне делать? — Я грустно посмотрела на Саху, прекрасно понимая, что он, прав, как бы в подтверждение этого вспомнились все гадости, которые Влад успел мне наговорить, пока был уверен, что я его обязательно продам и ненависть, горевшая в серых глазах, такая лютая, что живот сводило. И Наташка права была с наручниками, не будь Влад тогда закован, свернул бы мне шею и глазом не моргнул.

— Жить дальше, — вклинился в сознание голос Сахи, я посмотрела на дядю, он ухмыльнулся и пожал плечами, — и быть готовой к тому, о чем я тебе только что рассказал. Потому что изменить ты уже ничего не сможешь. Когда конь сбежал, поздно браться за вожжи. Если ты сейчас попытаешься применить к нему силу, он вообще запутается, и ничего хорошего из этого не выйдет.