ПРОЛОГ
Свет луны разбежался по водной глади тысячами крохотных светлячков. Эти светлячки, дребезжа и озаряя своим сиянием пустынную округу, выловили небольшой чёрный туман, что двигался по небосклону. Можно было бы принять его и за тучу, если бы туман не двигался к земле, причём по такой траектории, что сразу становилось ясно: он знает, куда держит путь.
Туман спустился на каменный берег, у мерно покачивающихся от ветра, что приносило море, сосен. И лишь только он коснулся земли, как из него вышел некто в странном плаще, не имеющем цвета: под светом луны он то становился голубым, то переливался в синий, то в изумрудный, и всё это без остановок, так что могло показаться, что по берегу движется сплошной холодный всполох. Голову существа покрывал капюшон, настолько большой, что тень от него полностью скрывала лицо, словно некто и вовсе не имел лица, а вместо него у существа лишь чёрное ничто.
Некто прошёл неспешным шагом до леса и исчез среди высоких деревьев. Чёрный туман остался ждать хозяина, словно верный пёс.
В лесу существо шло уверенно, хотя раньше редко бывало в этих местах: ориентиром ему был тёплый огонёк неподалёку. К нему некто и направился.
Огонёк был светом из окна крохотного домишки, расположившегося в густой чаще: в таких местах не живут те, кому нечего скрывать, или кто хоть немного умеет ценить общение. Потому как некто в странном бесцветном плаще был, наверное, единственным кто забрёл сюда за последние несколько лет. А, может, и десятилетий.
Он подошёл к двери дома и замахнулся, чтобы постучать. Но тот, кто здесь жил, не предоставил ему такой возможности. Дверь скрипнула и открылась.
На пороге стояла женщина. Её можно было бы назвать красивой, если бы нос, уши и брови не были проткнуты толстыми костьми — то ли чьими-то клыками, то ли когтями — а щёки, лоб и подбородок украшены татуировками из засохшей грязи. На женщине не было одежды. Лишь множество бус из костей, какие-то браслеты на руках, из волос, соломы и ещё чего-то, не поддающегося описанию. Среди всего этого "богатства" единственное что выделялось — красивый большой медальон в виде двух когтистых рук, что обхватили светящийся камень, удобно расположившийся на груди его обладательницы. Она была молода... но внешность обманчива. Ею можно обмануть какого-нибудь юнца, заблудившегося в этих местах, но не того, кто пришёл к этой женщине сегодня ночью. Он то знал: той, что стояла перед ним в обвораживающей позе, было не меньше двух столетий.
Она окинула незнакомца оценивающим взглядом и улыбнулась почерневшими, будто измазанными в дёгте, зубами:
— И чем я обязана твоему приходу?..
— И так знаешь, — буркнул красивым низким голосом некто. — У тебя всё готово?
— А ты принёс это, Брайт-Пожиратель?
Тот, кого называли Брайтом-Пожирателем, сунул руку под меняющий цвет плащ, и вытащил небольшую ампулу с алой жидкостью.
— Вот. Бери и приступай, ведьма.
Женщина с восторгом схватила ампулу и скрылась внутри. Брайт вошёл следом.
Внутри было тепло: в небольшом помещении пять на пять метров, которое и являло собой весь дом, горел костёр в каменной нише в полу. На стенах висели засушенные головы животных, какие-то травы и мешки. На плохо приколоченных досках стояли различные банки и корзины, валялись давно протухшие фрукты и бегали крысы. Брайт с тяжёлым вздохом — будь его воля, сто лет бы сюда не наведывался — скинул с себя плащ, повесив его на крюк у входа. И лишь только плащ покинул хозяина, как тут же побелел и перестал менять свой окрас. А приблизившийся к свету костра мужчина оказался стройным человеком с абсолютно белым лицом и кистями рук — единственным, что было видно из-под плотно облегающего тело чёрного костюма, без единого стыка или стежка. Зрачки человека, как и белки глаз, были абсолютно белыми, и выделялись лишь за счёт тонкой чёрной радужки. Волосы на голове были полностью сбриты, кроме места на затылке, из которого торчала короткая косичка, обхваченная тонким ремешком.
— Садись, — сказала ведьма, вытаскивая из хлама в углу небольшой чан и ставя его прямо на огонь.
Пожиратель неторопливо присел, наблюдая за действиями женщины.
А та тем временем взяла какую-то банку с полки и, вылив содержавшуюся в ней жидкость в котёл, дождалась, пока та забулькает, и села напротив Брайта, с противоположной от чана стороны. Откупорив ампулу, ведьма с вожделением выпила красную жидкость и закатила глаза.
Медальон на её шее ярко засветился, а из чана пошёл пар, вмиг заполонивший почти всё помещение. Женщина раскинула руки в стороны, что-то бормоча под нос, и медленно перешла на протяжный крик, чем-то сравнимый с волчьим воем. Пожирателю было смешно на это смотреть. Но он понимал, что ведьма — знаток своего дела, и потому терпеливо ждал.
А тем временем женщину начало трясти, она упала на пол и забилась в конвульсиях. Брайт ждал. Ведьма выгнулась так, что показалось, будто у неё сейчас лопнет позвоночник, а затем она неожиданно села, тяжело дыша, но придя в себя. Пар больше не валил из чана, а медальон перестал светиться. Женщина вытерла пот со лба и улыбнулась:
— Это было сложнее, чем я думала.
— Ты увидела то, что мне нужно? — спокойно проговорил Пожиратель, которому этот концерт успел наскучить.
— Да. Я увидела, что требуется для твоих целей, — ведьма погрузила руку в бурлящую в чане воду, но та, вместо того чтобы ошпарить неосторожную женщину, лишь недовольно зашипела, принимая её в себя. — Видела несколько судеб, и все — одной крови. Но потом всё окутывает странный туман...
— Дальше.
— Не торопи. Знаешь, как сложно увидеть то, что нам не дано видеть? — хмыкнула ведьма, мешая рукой жидкость и заворожённо разглядывая расступающиеся в сторону круги. — Это высокая магия.
— Говори, что дальше.
— Настырный. Они с юга — вот что мне точно удалось узнать. Я видела частицы их судеб. Все они непросты... Ты сможешь понять, кто это. Их кровь... странная кровь. Она слишком многое может и слишком многое после себя оставит. По крайней мере, в истории. — Туманно ответила женщина, и вытащила руку из чана.
— Их имена? Откуда они? Где искать? — начал допытываться Брайт.
Ведьма кивнула:
— Для этого, дорогой, мне понадобится ещё немного твоего напитка...
Пожиратель понимающе кивнул. Затем поднялся и облачился во вновь начавший менять цвета плащ, сказав:
— Спасибо тебе. Ты очень помогла.
Из его руки в единое мгновение выскочил крохотный сверкнувший в свете костра металлический предмет — вырвавшийся из него луч проделал в голове рухнувшей на пол ведьмы аккуратную дырку. А плащ с секунду вспыхнул красным, но лишь для того, чтобы вновь продолжить играться различными цветами.
Покидал дом Брайт в раздумьях. Он узнал катастрофически мало, но и этого может вполне хватить, чтобы достигнуть цели. Смерть ведьмы, по крайней мере — гарантия того, что другие Пожиратели, если им придет подобное в голову, не узнают вообще ничего.
Ступая по тёмному лесу, Брайт по старой привычке бубнил себе под нос:
— Значит, трое, с юга. Одной крови. Оставят след... Что ж, за дело.
И, скрывшись за одним из деревьев, больше из-за него не показался, исчезнув и, что самое странное, не оставив после себя даже следов на мягкой земле.
ДЕТИ ГОРНОГО КЛАНА
ГЛАВА 1
— Давай, сынок! — утробный крик отца разлетелся по дворику ураганом, но Рику он показался тёплым родным ветерком. — Вставай, ну! Разлёгся! Хорош отдыхать!
Рик, на правах самого младшего в семье, недолюбливал "причуды" отца. Ему не по нраву было ежедневное терзание своего тела в неравной борьбе на небольшом захудалом дворике, не любил он падать, отплёвываясь от пыли, в очередной раз стараясь уложить отца на лопатки. Да и получится ли это когда-нибудь? Он, хилый, тонкий, небольшого роста, пошёл совсем не в своего родителя: отец имел мышцы-камни, огромное, не по-человечески огромное тело, широкие плечи, из-за которых ему часто приходилось протискиваться в дом боком. Один только его вид уже говорил о том, что в схватке один на один не будет против него шанса даже у закоренелого бойца, всю жизнь проведшего за маханием мечом, а уж у тощего Рика...
Но всё-таки, отряхнувшись, он поднялся и встал в стойку — как учил отец: чуть нагнуться вперёд, руки перед собой, возле головы, сжаты в кулаки. Так проще защищаться и одновременно атаковать. Ноги стоят так, чтобы чувствовать твердь земли, чтобы словно врасти в неё, и в то же время в любое мгновение оторваться и оказаться рядом с противником. По крайней мере, отец мог так. Рик — нет.
Издав непонятно откуда взявшийся рык, словно маленький волчонок, Рик бросился на отца. Он видел перед собой его расслабленный на вид силуэт... Но через мгновение глаза смотрели уже в землю двора, а рот снова заполнился пылью — не сразу до него дошло, что тело хоть и рвётся в бой, но лежит на земле, как и всегда, после попыток напасть на отца. Мальчик вздохнул.
Его пытливый и развитый ум желал пожирать страницы книг, которых в доме всегда было мало, да и те — лишь обрывки каких-то летописей и походных записок. Их Рик уже изжевал вдоль и поперёк, мог бы пересказать любую страницу наизусть, но ему этого не хватало. По вечерам он незаметно сбегал из дома, в лес, срывал разнообразные растения, собирал грибы и ягоды, и долго-долго изучал их, силясь понять различие между почти одинаковыми на вид круглыми маленькими чёрными ягодами-горошинами. И, обнаруживая их, всегда поражался тому, на сколько разными могут быть две, на первый взгляд такие схожие, вещи.
Не обделял он вниманием и крупных зверей. Выслеживал места обиталищ самых интересных, на его вкус, особей, прятался в кустах, терпеливо ожидая их появления, следил за поведением, повадками, отличительными особенностями. Не раз получая за то нагоняй от отца. ""Животных, сынок", — говорил тот сурово. — Нужно убивать и есть. А ты глазеешь на них, словно никогда не видел! Вместо того, чтобы слоняться без дела, лучше пошли, возьмёшь рогатину и — со мной на охоту!". И Рик, привычно вздыхая и потирая низ спины, что горел после отцовского ремня, покорно шёл вслед за родителем, брал рогатину и отправлялся на охоту, но и там лишь смотрел по сторонам, проводил пальцем по вязким жидкостям, стекавшим с деревьев, нагибался над шершавыми листочками кустов, поднося их к лицу и внимательно разглядывая. Так что после совместной с Риком охоты отец всегда возвращался не в духе, бранясь и размахивая руками: "Вот же сына воспитал! В твоём возрасте я уже в строю стоял! Потом и кровью родные земли отстаивал! А ты... в дом! И чтобы я тебя не видел!". Но на следующее утро родитель вновь выталкивал мальчика во двор, и вновь Рику приходилось пробовать на вкус дворовую пыль.
— Неплохо, — помог ему встать отец, легко поставив сына на ноги одним рывком руки. — В этот раз намного лучше.
— Мам! — раздался томный голос со стороны дома. — Я тоже к ним хочу!
Лида была единственной дочерью в семье. Наверное, не имей родители сыновей, то, скорее всего, её мольбы были бы услышаны, и отец стал бы обучать её военному ремеслу, о чём та искренне мечтала. Но боги подарили им мальчиков, так что дочь сразу попала под опеку матери. И это означало ежедневные многочасовые уроки этикета, непонятно для кого сооружающиеся на голове причёски, ношение неприятных, неудобных, пускай и более свободных, нежели в городах, платьев, и нудное, абсолютно неприятное для мечтающей о тяжёлом мече в руке и дальних странствиях девочке вязание. Чем она и занималась, сидя рядом с матерью на дворовой скамье и краем глаза завистливо поглядывая на тренировку брата.
— А что! — Рыкнул отец, уперев руки в бока. — Если хочет...
На мгновение в глазах Лиды загорелся огонёк надежды. Который, впрочем, почти сразу потух, сдутый грозным и показавшимся девочке ещё более низким, чем у отца, голосом матери:
— Не забивай девочке мозг своими глупостями! Она — леди! А леди не пристало заниматься мужской... вознёй. Лида, не отвлекайся. Ты сделала неправильный узелок.
— Ну, да, — буркнула Лида, вновь уткнувшись в создаваемый ею платок. — Мне надо непонятно для кого ежедневно прихорашиваться и зачем-то стаптывать себе ноги туфлями... Всё равно тут на лиги вокруг ни одного достойного жениха!
— Что такое? — Удивлённо приподнялся одну бровь мать, и от её взгляда девочке тут же расхотелось спорить.
— Ничего, матушка...
Отец не посмел что-либо на это сказать. Несмотря на всю свою мощь и грозность, с женой, любимой женщиной и матерью его детей в одном лице он становился мягким, покладистым, почти ручным, отчего женщины с соседних домов частенько шептались, нарекая её ведьмой. Конечно, а как иначе?! Ведь не может же человек так любить! Не иначе, зельями его поит, или вообще втайне проводит какие-нибудь ритуалы, в погребе тайком расчленяя козла и вознося молитвы богам. Но она, разумеется, никакой ведьмой не была — просто отец любил её, искренней и неприкрыто чистой любовью.
— Ладно, — кивнул каким-то своим мыслям отец и, оглядевшись, улыбнулся, выхватив взглядом того, кто сидел чуть в отдалении. — Вран! Не желаешь присоединиться?
— Да, отец.
Со ступенек у входа в дом, поднялся, скидывая с себя верхнюю одежду — по правилам горного клана, бороться и драться на кулаках следовало исключительно с оголённым торсом — и вышел на дворовую площадку, истоптанную за много лет и превратившуюся в некое подобие маленькой примитивной арены, Вран — старший сын, надежда, опора и любимец отца. Но при всех этих, несомненно, благодатных качествах, Вран не был одним из тех зазнавшихся сыновей, что пользуются своими привилегиями в каких-то собственных целях и помыслах. Нет, не то воспитание получали сыновья горного клана. Ему с детства вбивали уважение к родителям, а в особенности к их наставлениям. Впрочем, вбивать особенно ничего и не требовалось, потому как мальчик с детства рос, восхищёнными глазками глядя на отца и мать, следуя хвостиком за каждым из них, слушая отцовские истории о войне и материнские наставления. В нём билась кровь его клана, а горцы были людьми чести, впитывая дух предков с молоком матери.
А как только у него появились сестра и брат, Вран перенял часть обязанностей по заботе о них на себя. Он стал им вторым отцом, но, в отличие от истинного их родителя, был более мягок и потому потакал многим прихотям детей: частенько стаскивал из соседних домов книги для Рика, после чего несколько дней не мог встать с постели после отцовской порки, втихаря, пока мать покидала дом, показывал Лиде различные приёмы, которым обучил его отец. Потому, наверное, он стал той первоосновой, вокруг которой держалась крепкая связь между братьями и сестрой. И все ссоры — будь то мелкие недопонимания, или серьёзные обиды, сразу сходили на нет, стоило Врану просто прижать их к себе, погладить по голове и сказать те слова, которые знали только они, трое. Те слова, которые не доверить никому. Никогда. Даже родителям.
Вран встал в стойку и, не дожидаясь пока отец сам изготовится к бою, сделал резкий рывок. Он был ненамного старше самого Рика, но при этом успел многого достичь в бесплодных попытках превзойти своего родителя-гиганта. Сидя на земле, Рик не мог не отметить, что отцу всё-таки пришлось немного поднапрячься, мышцы его вздулись, а лицо уже не было таким смешливым, как во время поединка с ним. Но всё-таки, ловко увернувшись от выброшенных вперёд рук сына, отец обхватил его стальным захватом за талию и, рыкнув, перебросил через себя.
