Мальчик нырнул под печь, наплевав на накопившуюся под ней копоть и сажу. Затаился. Рассмотреть что-то отсюда было сложно — лишь мелькнули стопы его матери, на большее обзора не хватило. Зато было всё отлично слышно.
Сначала раздался грохот. Причём грохот не похожий на тот, что доносился откуда-то издалека, от падающего с небес огня. Нет, этот грохот принадлежал сорвавшейся с петель двери, с протяжным скрипом рухнувшей на пол. Затем показались сапоги. Много сапог. А после по ушам ударил материнский крик:
— Вон из моего дома!
Сапоги застыли и попятились, а их место заняли стопы матери. Она до конца защищала своих детей. Пока у неё были клыки и когти, она могла обороняться и, следуя материнскому инстинкту, напала на тех, кто собирался причинить вред её потомству.
Но почти сразу она замерла. Рик заметил, что её стопы, только что мельтешащие туда-сюда, неестественно резко остановились, а затем в доме как будто стало на несколько градусов холоднее — изо рта мальчика повалил пар. И тут же окоченевшие материнские стопы стали покрываться коркой льда... или же сами становиться льдом?! Рик в ужасе раскрыл рот, и в мельтешащие в голове мысли проник незнакомый басовитый голос:
— Спасибо, господин маг! А то эта тварь за рогатину схватилась — уж думали, пырнёт!
— Да уж, ненормальные эти горцы! — подхватил его второй голос. — Дерутся и дерутся, чтоб их!
— Заткнитесь и просто выполняйте свою работу. Из-за вас, кретины, пришлось лишиться товара...
Дальше Рик не слушал — он выскочил из-под печи, не помня себя от гнева. До его не хотевшего воспринимать действительность сознания дошло: маму убили!
Его взгляд скользнул по ледяной статуе, в которой он не сразу узнал своего родителя, а затем мальчик обернулся на отшатнувшихся мужчин, разодетых в чёрное тряпьё с мечами в волосатых руках. И совсем по-звериному зарычал, бросившись на них.
Но он не успел дотянуться до с перепугу забывших даже защититься оружиями головорезов, ибо сзади послышалось отдалённым эхом: "Акропус-де-сакшар...", перед глазами всё поплыло, и уже повисшее в прыжке тело ухнуло на пол, у ног поблагодаривших судьбу за то, что дала им в помощь мага, работорговцев...
В лагере он пробыл чуть больше недели. И всё это время просто сидел в углу и не высовывался. Другие рабы, которым отчего-то на месте не сиделось, несмотря на то, что любили пошуметь, набить другим морды и просто показать свою силу, обходили мальчика стороной, ибо его взгляд... подобный взгляд мог принадлежать тихоням лишь в одном случае. Если они могли в любую секунду заставить того, кто рискнёт пристать к ним, поплатиться за опрометчивое решение.
Поэтому можно сказать, что это время прошло для Рика мирно. Он успел привыкнуть к не шибко оригинальному графику: поел скудную похлёбку, состоящую из разбавленного супа и куска хлеба, да снова сел в свой угол. Иногда нужно было испражняться в общую выгребную яму, а порой идти на "смотр", как это называли работорговцы: то есть показываться покупателям.
Его вместе с остальными ставили в ряд, заставляли разводить руки и ноги в стороны, нагибаться, снова распрямляться, держать руки перед собой, разглядывали зубы, даже заглядывали в уши, затем придирчиво рассматривали ещё раз со всех сторон и... недовольно качали головами и шли к другому рабу. В итоге их вновь плетьми гнали обратно в их палатки, где они ждали нового "смотра", и на следующий день повторялось всё то же самое...
Рика так никто и не взял. Неизвестно что послужило причиной: то ли его взгляд, заставлявший покупателей невольно морщиться, то ли тело, которое не являло собой эталон силы и изящества. Но даже выкрики работорговцев "Да вы что?! Это же горец!" заставляли покупателей лишь неуверенно морщиться и проводить смотр ещё раз, но всё-таки повторно разочаровываться и обречённо махать руками.
Так что в итоге на десятый, или одиннадцатый день торговли в их палатку зашёл какой-то детина довольно... широкого телосложения и, окинув взглядом оставшийся стонущий от недостатка еды сброд, хрюкнул что-то себе под нос, а затем, причмокнув, задумчиво проговорил:
— Ага... большой в этом сезоне остаток.
Как выяснил Рик позже, остатком работорговцы называли тех рабов, что по прошествии "сезона продаж" всё равно оставались не купленными. Таких обычно набиралось с десяток, но в этот раз оказалось раза в два больше. Но при этом главный отчего-то не был недоволен подобным раскладом, лишь отдал приказ собрать остаток и грузиться. Сезон был окончен, и им нужно было отбыть из лагеря до начала следующего.
Сначала Рик подумал, что их, как и раньше, посадят в повозки, где они пробудут всю дорогу. Но на этот раз всё вышло совсем не так.
Они шли пешком. Между конными патрулями, постоянно подгоняемые плетьми и копьями в бока. Эти ублюдки действительно знали своё дело: плети били больно, но не сильно повреждая тела, как и копья, приносившие дикую боль, но оставлявшие незначительные ранки, что проходили спустя день.
Изменилось и ещё кое-что: их перестали кормить. В первый день, когда они остановились на временную стоянку и рабов рассадили вдоль каравана, прямо напротив костров работорговцев, где крутилось на вертелах сочное мясо, Рик посчитал, что им просто сократили паёк, и что теперь вместо раза в день их будут кормить раз в два дня.
Но и на следующий день всё повторилось, и мальчик засыпал под монотонное бурчание пустого желудка. Так что голова Рика впервые с того момента, как он стал рабом, начала работать и думать над тем, как выйти из этой ситуации. Потому что если воду они всё-таки могли пить из изредка встречавшихся луж, а также пользуясь утренней росой, то проблема еды сделалась серьёзным вопросом, учитывая то, что Рик понятия не имел, сколько им осталось идти, а ноги уже подкашивались от недомогания.
Следующий день он потратил на то, чтобы внимательно проследить за принципом стоянок. Где ставят костры, как рассредоточиваются патрули, любая мелочь могла быть полезной. Он полностью абстрагировался от нытья остатка, что жаловался на голод и боли в животах, от свиста плетей, что действовали подобно успокоительному для таких нытиков, и смотрел. Смотрел и запоминал. Так что в тот день он засыпал с улыбкой на лице. Ибо он знал, что будет делать завтра, а человек с планом чувствует себя намного спокойнее даже в самых, казалось бы, отвратительных ситуациях.
На очередной стоянке Рик был даже смирнее обычного, так что порой проходивший мимо надсмотрщик спотыкался о него, дико матерясь, принимая мальца за камень или просто не обратив на него внимания. Пару раз по нему даже прошлись плетьми — просто так, выместить злость. Но мальчик, казалось, не обратил на это внимания. Он просто сидел и ждал. Ждал того, что обязательно должно было произойти.
И вот, послышалось долгожданное нытьё одного из рабов. Рик невольно улыбнулся. Плач доносился откуда-то с самого начала их ряда, далеко от него: лучше и не придумаешь. К ним приставляли лишь одного надсмотрщика — считали, что большего и не нужно. Так что этот самый надсмотрщик всегда был чертовски зол и недоволен жизнью. Оно и понятно: все остальные сидят у костерков, кушают и развлекаются, или хотя бы ходят в патруль, а все знают, что стоит патрулирующим скрыться хотя бы за ближайшей рощицей, так те сразу открывают свои фляжки и после возвращаются уж больно румяными и навеселе. Так что стоило его лишь немного разозлить, и ожидать только лёгкой трёпки не приходилось. И тот нытик прекрасно об этом знал, но, похоже, сдерживаться больше не мог.
Так что надсмотрщик, что-то кряхтя, матерясь и на ходу вытаскивая из-за пояса плеть, потопал в сторону больно громкого раба, а Рик неожиданно ожил и, стараясь не выдавать себя ни единым звуком, оглядевшись и удостоверившись что на него никто не обращает внимания, нырнул за ближайшую повозку.
На всякий случай он предпочёл ползти по земле под днищами повозок: всё равно они все замарались за дорогу, так что одной грязью больше, другой меньше — никто не должен заметить.
Наконец, он дополз до лошадей в упряжках, лениво махавших хвостами, отгоняя вездесущих мух и поедая дружелюбно предоставленный хозяевами овёс. Рик поморщился. Значит, скотину эти ублюдки кормят, а как до людей, то шиш?! Хотя и тут их тоже, с трудом, но можно было понять: лошади их груз везут, от лошадей много чего зависит, а они, рабы, что — вещи, которые в крайнем случае сгодятся и мёртвыми — мало ли их телам найдётся применения? Ну, что ж — Рик нахлобучился и мотнул головой, отгоняя ненужные мысли — посмотрим, как они запоют...
Вынырнув из-под днища, он присел между двумя лошадьми, начав судорожно освобождать одну из них от дуги, оглоблей, начал развязывать гужи, хрипя, скинул на землю шлею, про себя проклиная заботливых работорговцев, что снабдили своих животинок по полной. Одна из лошадок оторвала свою морду от вкусностей и обернулась к неожиданному гостю, недовольно дёрнув ушами, мол, что этот клоп тут забыл, но всё, на что её хватило — лёгкое фырканье. Рик поблагодарил провидение за то, что не заржала, иначе... Мальчик вновь затряс головой, постаравшись ускориться: рано или поздно его исчезновение заметят, так что нельзя было терять ни секунды. Благо, со второй скотиной дело пошло веселее — Рик уже разобрался, что нужно было снимать первым, где повернуть и отвязать. Так что уже через несколько минут обе лошади были лишены всякого снаряжения и мальчик, довольно кивнув, с размаху врезал им по крупам и прикрикнул:
— Но!
Лошади заржали, взбрыкнули и... помчались вперёд, сбив переполненное овсом корыто, снеся встретившуюся на пути телегу и, ошалело оглядевшись и почувствовав невероятную лёгкость, такую неожиданную и опьяняющую, поскакали куда-то в сторону от каравана. Послышались крики, топот, а затем и недовольные переклички. Но Рик не стал ждать когда его обнаружат и скрылся с места преступления, правда не по тому же маршруту, по которому оказался здесь, а в противоположную сторону.
Схема стоянок каравана имела простой классический вид: все повозки, телеги, прицепы и тому подобное ставились в круг, и внутри этого круга уже размещались сами работорговцы, разводились костры и ставились временные навесы. Все патрули и выставляемые часовые в основном располагались с внешней стороны круга, внутри подобное не имело особого смысла. Так что основной проблемой являлись те, кто решил устроиться на ночлег возле костра, а таковых в итоге оставалось дай бог треть от всего каравана.
Рик выполз с противоположной стороны от остальных рабов и с удовлетворением отметил что его план (Хотя с большой натяжкой подобное можно было назвать планом — скорее вынужденная импровизация) частично, но удался. Потеря двух лошадей лишь на первый взгляд могла показаться чем-то незначительным, но, во-первых, работорговцы считают каждый медяк, а лошадь всё-таки стоит денег, и причём немалых, так что это всё равно потери, да и, к тому же, кто будет тащить за собой повозки? Перекинуть их на других лошадок? Тогда темп каравана заметно снизится, а время — тоже деньги, причём особенно в подобном бизнесе, как работорговля. Поэтому куда ни глянь — одни минусы, но этих минусов можно было избежать.
И это прекрасно поняли все. Поэтому вскочили со своих мест отдыхавшие, бросившись в срочном порядке распрягать лошадей, и почти сразу — это Рик отметил с лёгкой досадой — конные бросились в погоню за пропажей. Да и оставшиеся решили пойти разобраться в том, что происходит, оставив костры без присмотра. Правда тут не всё прошло абсолютно гладко: кто-то остался-таки сидеть неподалёку, видимо, слишком ленивый для того чтобы поднять свою задницу, но Рик и не рассчитывал на то что всё будет так, как он хотел. Уже то, что случилось, можно было считать огромной удачей. К тому же в сгущающихся сумерках видимость медленно, но падала, и это был пускай и незначительный — всё-таки не ночь — но плюс.
Мальчик медленно, решив, что скорость тут абсолютно не главное, важнее — бесшумность и незаметность, выполз на округлую площадку стоянки и, чуть приподнявшись, побрёл к кострам, стараясь держаться как можно ближе к земле.
К ближайшему костру он подошёл спустя минут пять, хотя до него было — рукой подать, обычным шагом дойти, и десяти секунд не потратишь. Но зато он остался незамеченным, а бросившиеся в погоню, кажется, ещё не вернулись, так что приоритеты он расставил верные.
Приблизившись к чуть закоптившейся тушке, соблазнительно нависшей над ласкающими её языками пламени, Рик сглотнул накопившуюся во рту слюну, а живот предательски заурчал так громко, что мальчик живо отпрыгнул в сторону, подальше от света костра, но оказалось, что подобная предосторожность была излишней. Никто даже не глянул в его сторону: рабы прикрывались от плетей совсем уж разбушевавшегося надсмотрщика, а немногочисленные оставшиеся на стоянке ленивцы смотрели совсем в другую сторону и были заняты либо разговорами, либо своими собственными думами. Рик облегчённо выдохнул и, ловко схватив вертел, сорвал с него прыснувшее соком мясо, цыкнув от жара, обдавшим ладонь, и стал пятиться, стараясь быть таким же бесшумным, как и прежде, пускай и было дикое желание сорваться на бег и съесть такое вожделенное мясо за ближайшим кустом.
И вдруг он почувствовал лёгшую ему на плечо лёгкую, но невероятно крепкую руку и, дёрнувшись, резко развернулся, готовый в любой момент дать дёру или хотя бы защититься.
В этот момент он и познакомился с Шустрым.
Шустрого нельзя было назвать процветавшим бандитом, или хотя бы предприимчивым и ушлым парнем. Но так уж сложилось что он сделал то, что не удавалось многим даже закоренелым типам, избравшим скользкую дорожку преступника. Он пригрел неплохое место возле главы их банды, и достаточно неплохо сумел на нём удержаться, а всё потому, что действительно был шустрым, причём не только в физическом плане, снискав славу как один из самых ловких воров и карманников. Он умел быстро мыслить, работал дерзко, но уверенно и умно, а подобные качества легко сделают тебя если не важной шишкой, то уж точно не последним бандитом, вынужденным влачить своё существование, выполняя мелкие грязные делишки.
Но Рику всё это стало известно намного-намного позже, сейчас же для него Шустрый стал тем, кто поймал его за воровством, а за подобное даже (Читай — особенно) в Столице отрубают руку, а что уж сделает работорговец...
— Эй, пацан, чего скукожился? — усмехнулся Шустрый, а затем его взгляд скользнул куда-то вниз, и он окончательно рассмеялся. — Ого-го, посмотрите какой грозный! Кулачки свои сжал... Успокойся, малец, ничего я тебе не сделаю.
Эти слова ничуть не успокоили Рика, но, по крайней мере, немного проветрили мозги, и мальчик разжал кулак и попытался перестать представлять из себя готовую сорваться с цепи собаку. Неразумным было хоть как-то проявлять агрессию, ибо он здесь — никто. Ну, допустим, вырубит он его, и что дальше? Бежать? А куда? И как далеко он сумеет убежать прежде чем его схватятся и пустятся в погоню? Нет, куда ни глянь — везде тупик, так что единственно правильным решением было просто отдаться на волю судьбы, что Рик и сделал, обречённо протянув Шустрому исходящее паром мясо:
