Клыкастый рухнул на пороге "Старшего Подмастерья" и, вылезая, скрипя зубами от ноющего бока, в который попала вынырнувшая из стены булава, был не то что раздосадован — а по-настоящему зол! Он — Мастер! И дважды, дважды доказал это! Так неужто у Мастера не хватит умения пройти эту проклятую Дорогу с завязанными глазами?!
И, буркнув подошедшему Шустрому "Ещё раз", вновь завязал глаза и полез на Дорогу... Пройдя чуть дальше чем прежде, но всё равно остановившись перед "Старшим Подмастерьем". Но на этот раз Шустрый не дал ему повторить попытку, потому как расшибить своего ученика перед важным делом было глупостью, тем более что потакать капризам взрослого, но всё-таки ещё ребёнка он не собирался.
— Остынь! — хлопнул он Клыкастого по плечу и захохотал: — Очень хорошо, очень! Мне, пацан, знаешь ли, тоже не далеко удалось с завязанными глазками проскакать... На "Ловкаче" застыл, а основной путь до "Мастера" так и не дался. Но это в каком-то смысле даже хорошо. Тот, кто с завязанными глазами до "Мастера" доберётся — Хранителем Дороги становится. — сказав это, он покосился куда-то вверх, на крышу, что пряталась под тенью нависавшего над ней домика, и вряд ли можно было что-то на ней углядеть. Но Хранитель, прятавшийся именно там, ощутил, что Шустрый, пускай и не видит его, всё-таки ЗНАЕТ, что он там. — А ты, пацан, молодец. — вновь посмотрел он на горца. — А теперь иди-ка сюда...
Тут он повёл его, взмыленного, тяжело дышащего, к бочке с водой, стоявшей поодаль и успевшей чуть нагреться от ласково света утреннего солнца. Водой из этой бочки они обычно омывались после тренировок. Но Шустрый не торопился черпать стоявшим здесь же ковшом воду — вместо этого он сказал:
— Давно ты себя видел?
Клыкастый задумался. И с изумлением не смог припомнить день, когда в последний раз глядел на себя в зеркало. Как-то не до того было. То тренировки с Шустрым, то с остатком, да и добыча денег на пропитание... В общем, не было ни возможности, ни желания перед собой красоваться. Ну, посмотрит он на себя, так от этого что, лучше ножи метать научится, или его остаток дальше по Дороге продвинется? Мальчик считал это лишней тратой времени.
— А ты посмотри, — усмехнулся, кивнув на бочку, Шустрый.
Клыкастый пожал плечами и склонился над кристально чистой водой...
И тут же отшатнулся назад.
Потому что из воды на него смотрел абсолютно незнакомый мужчина.
На него смотрел человек лет двадцати — двадцати пяти, с рублеными чертами лица, пронзительными, как у кошки, глазами, неаккуратными растрёпанными волосами и пробившейся острой щетиной. Губы отчего-то застыли то ли в полу-усмешке, то ли в начавшемся, но так и не законченном рыке. И почему-то казалось, что они останутся так навсегда, и никогда не изменят своего положения. А брови, стрелой ткнувшиеся в переносицу? Кажется, этот мужчина слишком часто хмурится... Шея, грудь и руки человека худые, жилистые, но при этом, как и лицо, рубленые, словно вытесненные из камня. Прохожий человек, заметив такого типа на улице, попросит смилостивиться над ним всех богов и увести эту "воровскую морду" куда подальше.
Клыкастому пришлось приложить немалое усилие, чтобы вновь посмотреть в отражение и признаться наконец: это был он сам. Но, не знай он что смотрит в воду, ни за что бы не признал себя в абсолютно незнакомом, чужом отражении...
Столько лет он не мог доказать отцу что может быть сильным. Столько лет валялся в земле, терпел, терпел и терпел... Горный клан выковал его, а улицы Химельна приняли эту кованую заготовку и изменили её, подстроили под себя, убрали лишнее и добавили своё. И в итоге получили Дитя Ночи. Да. Клыкастый теперь не мнил себя никем другим. Наверное, именно в тот миг он и решил: на сегодняшнее дело он пойдёт один.
И вот теперь настал тот самый миг. И Клыкастый ощутил, что не боится. Совсем. Рик мог бы испытывать страх — да и, скорее всего, испытал бы. Но не Клыкастый — нет! Клыкастый лишь мысленно пробирался в дом через дворик, мысленно рыскал по дому, находил комнату мага, и крал медальон. Полезно порой совершить ограбление ещё прежде, чем оно совершено. Хотя бы и в голове.
Он спрыгнул с крыши и мягко — пробегавшая рядом кошка с завистью мяукнула — приземлился на мостовую, тут же тенью юркнув к огораживающей дворик особняка стене. Высокая... Дитя Ночи достал обмотанную вокруг пояса верёвку с крюком на конце и ловко закинул её так, что крюк аккуратно, лишь чуть-чуть потревожив благостную тишину, зацепился за краешек стены. Клыкастый несколько раз дёрнул на себя — удостовериться в её прочности. И лишь затем полез вверх, упираясь ногами в стену. Это заняло у него не больше нескольких секунд — да и то много, мысленно горец укорил себя за промедление.
Потревожив аккуратно подстриженную траву дворика, как если бы на неё подул лёгкий ветерок, Клыкастый в один прыжок нырнул в окружавшие особняк по периметру кусты и прислушался. Тихо. Но на всякий случай он выждал ещё несколько минут. И лишь затем вновь потянулся за верёвкой...
Он мог бы пройти через парадный вход, как какой-нибудь гость, перед этим отправив видеть дивные сны нескольких стражников, патрулировавших двор. Но при этом была опасность, что один из них закричит, или какой-нибудь особенно ушастый тип внутри дома услышит шум упавшего тела и пойдёт посмотреть, что там такое. Нечего было подвергать себя напрасному риску, когда его можно было избежать.
Крюк на конце верёвки зацепился за край крыши. Привычно несколько раз дёрнув её на себя, Клыкастый огляделся и споро полез вверх, довольно быстро оказавшись на крыше. Свернул верёвку и затаился, подкравшись ползком к краю.
Как он и думал, во дворе стража имелась. Причём не двое, а аж четверо хорошо слаженных здоровяков, каждый размером с двух таких Клыкастых... Это что же за маг-параноик тут проживает? Его положение уж точно не обязывает такого количества хранителей, как тут! Изначально горец полагал, что стражников всего окажется шесть, а ведь есть ещё кто-то и в самом доме! Может, проигрался где-нибудь, и теперь боится облавы? Или ещё что похуже? А, разве это важно?! Главное — всё оказалось немного сложнее, чем мальчик изначально себе надумал. Но "сложнее" — не значит "невозможно"! Это означает лишь, что придётся попотеть чуть обильнее, чем он ранее предполагал — и всего-то.
Привстав на корточки — полностью выпрямляться он не собирался, ещё увидит кто — Клыкастый осторожно двинулся по покрытой черепицей крыше к торчащей в нескольких шагах печной трубе. И осторожность его была оправдана: если маг так печётся о своей безопасности, что не поскупился на целый отряд стражи, то почему бы ему не предусмотреть и то, что какой-нибудь особенно ловкий сорванец рискнёт проникнуть в дом через трубу? И, надо сказать, осторожность Клыкастого была вознаграждена.
Поставь он ногу на ту пресловутую черепицу, в каком-то шаге от заветной трубы, то через мгновение лишился бы ноги от невероятной силы огненного заклинания, что было заложено в еле искрящуюся под ночной луной руну. Но зоркий глаз Дитя Ночи уловил почти незаметный отблеск, и нога застыла в воздухе, а затем медленно-медленно двинулась в сторону, ступив на другую черепицу, рядом.
— Вот ведь проклятье... — прошептал одними губами Клыкастый, внимательно оглядев саму трубу — мало ли, может, и там припрятал что-нибудь проклятый маг?
Удостоверившись, что никакой руны или ещё чего-нибудь, за что цеплялся бы взгляд, нет, горец запрыгнул на дымоход, ухватившись за выступающие в стороны, выложенные кирпичом края, и одним слитным движением юркнул внутрь.
Окажись на его месте Шустрый, даже его отнюдь не широкой комплекции хватило бы, чтобы застрять — не такая уж и большая была эта труба. Но Клыкастый был более щуплым, и потому мог без особых проблем даже упираться в стенки трубы локтями и коленями, так что его спуск вниз оказался, пожалуй, в каком-то смысле удобным.
Проблемы начались, когда он уже, казалось, добрался по трубе до самого низа.
Сначала Клыкастый почувствовал, что стало жарко, а затем чуть было не закашлялся от хлынувшего вверх дыма. И стиснул зубы в бессильной злобе: кажется, кто-то подобрал именно это время, чтобы развести в камине огонь... Определённо, сегодня Предки решили отвернуться от него!
Недолго думая, мальчик сжался в комок и полетел вниз, более не помогая себе ни локтями, ни коленями — как обычно, всякое планирование перечеркнул обычный случай. Или судьба?..
Приземление отдалось тупой болью в коленях, но обращать на подобные пустяки внимание не было времени: носок ботинка горца уже подхватил и отправил в полёт разгорающуюся головешку даже прежде, чем Клыкастый успел увидеть перед собой вытянутую в изумлении рожу стражника. Которая тут же сменилась на гримасу боли и ужаса, как только раскалённый уголь с шипением вмазался стражнику в лоб. Он отшатнулся и разинул рот, с явно читающимся намерением... но Клыкастый не дал ему закричать.
Шаг и удар, казалось, были совершены одновременно, хотя на самом деле между ними и промелькнула доля мгновения, дозволенная Ловкачу, но запрещённая Мастеру! Сложенная лодочкой ладонь руки змеёй пронзила воздух, вонзившись кончиками пальцев стражнику в кадык. Ударь Клыкастый чуть сильнее — вряд ли мужчина бы выжил. Но даже в этой ситуации вор не растерял хладнокровия, и потому бил чётко и соразмеряя силы — он не хотел никого убивать. Крик подавился в зародыше, и стражник схватился за шею, покраснев и выпучив глаза, раскрывая рот, но не издавая ни единого звука, словно рыба. Впрочем, в следующее мгновение это было уже не важно — сильный удар по голове кого хочешь отправит в глубокий сон, а Клыкастый умел бить сильно, когда это было нужно.
— И надо ж было тебе именно сейчас захотеть согреться! — прорычал, поглядывая на распластавшееся на полу тело, мальчик, отряхиваясь от измазавшей всю одежду сажи.
А затем огляделся, пытаясь вникнуть, в какой части дома оказался. И признал в сравнительно небольшом уютном помещении рабочий кабинет: доски на стенах, испещрённые мелом, здоровый дубовый стол у окна, на котором в беспорядочном хаосе ютились тонны листов, испачканных чернилами... При этом не сказать, чтобы комната была заброшена. Даже, вероятнее всего, она была самой посещаемой: несмотря на беспорядок, пыли не было, да и чернилами явно пользовались недавно. Наверное, стражник огонь то в камине развёл намеренно, чтобы заранее прогреть кабинет, перед тем как утром, после завтрака, придёт хозяин и вновь засядет за свои рабочие записи. Но где тогда спальня?..
Клыкастый не привык не обращать внимание на мелочи. И потому не забыл оттащить стражника под стол — так хотя бы, зайди кто в кабинет, не сразу заметит тело, по крайней мере для этого ему придётся намеренно начать его искать. В любом случае это лучше, чем оставить жертву валяться посреди комнаты.
Лишь затем горец, аккуратно приоткрыв дверь, выглянул наружу, перешерстив взглядом коридор и тенью метнувшись по нему к другой двери. Легонько потянул на себя ручку... Не поддалась. Заперто. А изнутри доносились какие-то шорохи и шёпот. Клыкастый заглянул в замочную скважину...
— ... Если господин узнает!.. Ах!
— Не дури, милая, как он узнает?! Дрыхнет у себя, до утра не проснётся. Ну иди ко мне...
Дальше смотреть горцу было не интересно, он лишь нахмурился, покачав головой: не очень-то стражник службу блюдёт, если позволяет себе развлекаться со служанкой, тогда как ночь — самое время для разбойного нападения. Вон, тут по дому Дитя Ночи бродит, ай-яй-яй...
Но мешать влюблённой парочке в планы Клыкастого уж точно не входило. Самое главное — мага там точно не было, а всё остальное не важно. Хотя, надо сказать, горец еле сдержался чтобы не выломать дверь и силой заставить говорить если не стражника, то служанку — точно. Такие девицы редко бывают храбрыми: им пригрози их милые пальчики поломать, тут же всё как на духу выпалят. Но шуму будет... Нет. Не стоит оно того.
Клыкастый уже обернулся, намереваясь на цыпочках спуститься по лестнице вниз, начав рыскать по другим этажам. Но не сделал и шага, застыв, как вкопанный, и немигающим взглядом встретившись с глядящим на него в обманном безразличии Глазом-Хранителем.
Этот Глаз был не то чтобы апогеем магических наук, но и создать его мог не каждый властелин над тканью мироздания. Представлял он из себя большой — размером с человеческую голову — шар, которому, казалось, было наплевать на силу притяжения, и потому он не катился, как положено любому уважающему себя шару, а парил над землёй. И имел на своём идеально гладком белом "тельце" одно-единственное пятнышко, что уж очень сильно походило на человеческий зрачок. Потому его и прозвали Глазом, за такую схожесть со своим более мелким братцем, что таится в людских глазницах. А вот звание Хранителя он заслуженно получил за свои некие охранные возможности, а именно: блуждать по отведённой ему территории и проверять каждое встреченное ему существо. Будь то таракан, или, как теперь, залётный вор. И "зрачок" Глаза-Хранителя всегда безошибочно определял: враг или не враг? С добрыми намерениями, или чтобы навредить господину, божеству, создавшему его? И если окажется, что встреченный им индивид всё-таки не свой, или с какими злыми намерениями, Глаз оповестит о том, причём не только своего господина, но и всех вокруг, разразившись истошным воплем. Но, как и всякая магия, что бы там ни пытались доказывать простому люду заклинатели, Глаз-Хранитель не был совершенным стражем, и имел свои недостатки, и главным из них было время, отведённое на то, чтобы осознать, кто перед ним. И Клыкастый, мозг которого, как обычно с ним бывало в неожиданных и опасных ситуациях, заработал в разы быстрее и активнее, избрал единственно верный из возможных путей и, со всей силы оттолкнувшись от пола, прыгнул назад, сшибая спиной дверь с петель, дико матерясь про себя и надеясь, что никто не слетится на шум.
Встревоженный таким поведением Глаз плавно проследовал вслед за ним...
Только что лобызавшие друг друга любодеи тупо уставились на ввалившегося в комнату незнакомца и, наверное, лишь только потому, что никак не ожидали подобного, не додумались закричать сразу — замешкались. И этой заминкой Клыкастый не преминул воспользоваться.
Он ещё не успел упасть на пол, а в руке уже оказался нож, тут же брошенный через плечо назад, наугад. И в этот миг удача решилась-таки вновь направить на горца свой взор, потому как сначала сдавленный крик, а затем и громкие хрипы стражника отчётливо дали понять: он попал.
Упав, мальчик перекатился назад и, недолго думая, схватил в охапку окаменевшую от ужаса женщину, одним сильным рывком поставив её перед собой и спрятавшись за обильными формами служанки. Ещё один ножик перекочевал из-за пояса в руку вора, и Клыкастый, приставив его кончиком острия к спине тут же покрывшейся испариной женщины, зашипел ей на ухо:
— Дёрнешься — умрёшь. Закричишь — тоже.
Та лишь нелепо кивнула, давая понять, что не собирается делать ничего из этого. Пускай она и была напугана, но умирать точно не собиралась.
