— Дружище, сэр то есть, я думаю все наши моменты основательно и несомненно погублены.
— Великолепно! Моя работа здесь завершена!
— Да, а тебе не положено сейчас искать чьи-нибудь ещё моменты, чтобы погубить? — то ли спрашивает, то ли предлагает Гермиона.
— О да! — Я осматриваю слизеринский стол и ловлю взглядом лицо Дафны через дальнее от Гермионы плечо Гарри. Сначала её глаза просто скользят по мне, и она замедленно реагирует на моё внимание. Я немного расстраиваюсь, что не посмотрел пораньше. Она поднимает лист пергамента, и я достаю свой вместе с пером. Не вижу её палочки, но передо мной теперь чистый лист как результат сработавшего обменного заклинания. Она пригибается, быстро пишет сообщение, и вот — листы обменялись снова.
Под её последней записью появляется новая тем же аккуратным почерком.
"После ужина? — Г"
Моя улыбка расползается на всё лицо.
"Главная лестница около Большого зала, площадка седьмого этажа. Один на один? — Лернер"
Парой обменных заклинаний позже у меня есть ответ.
"Один на один. Десять минут. — Г"
— Мне всё это не нравится, — неуверенно говорит Гермиона. — А если это ловушка?
— Согласен, — присоединяется Гарри.
— Зачем им устраивать ловушку на меня? Им не нравишься ты, Гарри, — убеждаю я.
— Может это было и верно до того, как ты, по существу дела, оскорбил целую группу слизеринцев-четверокурсников, Уильям, — говорит Гермиона.
— Ох.
— Да, ох, — ворчит Гермиона, сложив руки на груди. — Не стоит тебе идти.
— А если так? Вы, ребята, берёте карту и следите за мной. Не убьют же они меня, а вы, если увидите их толпу, бегите за профессором. Я, возможно, и сам справлюсь, если будут только Малфой и его тролли. Но не стоит волноваться, если неподалёку зависнут приглядывать за её безопасностью пара друзей. По правде, я буду удивлён, если она не проявит такой предусмотрительности.
— Вроде бы она дружит с Трейси Дэвис и Блейзом Забини, — говорит Гермиона.
— Ну вот пожалуйста, если будут только они, то, уверен, со мной всё будет в порядке, — слегка насмешливо добавляю. — А если нет — инцендиос грата всегда при мне.
— Уильям Артур Лернер, не заставляй меня бить тебя дубиной через стол.
— Артур?
— Я не знаю твоего второго имени кроме инициала, поэтому предполагаю, — пожимает она плечами.
— Ладно, продолжай пробовать. Жду не дождусь, до чего ты договоришься.
* * *
— Не вздумай чего-нибудь отчудить, — приказывает холодный и удивительно глубокий женский голос.
Поднимаю голову к вершине последнего пролёта лестницы чтобы наткнуться на внимательный взгляд прищуренных глаз.
— Добрый вечер, мисс Гринграсс. Вы не возражаете, если я сначала зайду в коридор? Не желания в заколдованном состоянии свалиться с лестницы.
— Колдуна такое падение не убьёт, и я видела, как быстро ты ставишь щит.
— Тем не менее предпочту не испытывать судьбу, — я не держу магию наготове, поэтому она может ударить меня чем её душе будет угодно.
Она выскальзывает из поля зрения, а я добираюсь до верха. Боковым зрением вижу, что она всё ещё направляет палочку на меня. Но я на добрых полфута выше, и она теперь смотрится далеко не так грозно. Не поворачиваясь к ней, иду к окну Луны.
— Отсюда прекрасный вид, не правда ли?
— Зачем ты хочешь поговорить со мной? — игнорирует она мой светский вопрос.
Вздыхаю. Можно было догадаться, что "Лунный" подход не сработает.
— Я видел твой взгляд около кабинета зельеварения. У тебя то ли не было значка, то ли ты его сняла. Поэтому мне захотелось пообщаться с тобой.
— Ты гриффиндорец.
— Только в Хогвартсе, — пожимаю плечами. — У нас не было деления в старой школе.
Она молча разглядывает меня. Успокоенная моей неподвижностью, она опускает, но не убирает палочку.
— Я говорила с отцом о тебе, — её голос слегка смягчается. — О... чём ты рассказал.
— Про чистоту крови?
— Да.
— К выводам пришла? — теперь спрашиваю уже я.
— Ты либо очень глуп, либо блистательно умён.
— Если вариантов только два, — смеюсь, — то я приму меры, чтобы ошибиться со стороной блеска.
— Значит, в этом случае глупость, — губы сжимаются, но перед этим успеваю заметить, как уголки приподнимаются в намёке на улыбку.
— Не желаешь ли прогуляться по коридору? На другой стороне замка сможем полюбоваться закатом. — Ноль реакции, но стоит додавить. — Можешь держать свою палочку наставленной на меня всё время. Но буду признателен, если ты не сделаешь мне больно.
Она кивает, и я опять улыбаюсь. Маленькие победы. Выталкиваю кусочек магии, создав муффлиато вокруг нас двоих. Поскольку вокруг нас нет внешнего шума, то и гул от работы заклинания заметно тише.
— Что это за звук? — тревожится Дафна и оглядывается вокруг в поисках источника.
— Это всего лишь мои слабенькие чары уединения. Не думаю, что тебе хочется быть подслушанной недружественными ушами. Но могу и убрать, если не нравятся.
— Я не видела, чтобы ты пользовался палочкой.
— Ну вот, мы только что встретились, мисс Гринграсс. Я не могу так запросто открыть тебе все свои тайны сразу. Так убрать чары?
Она молчит, решая вопрос доверия мне в мелочах.
— Не надо, это приемлемо, — а потом взгляд оживляется. — Ты использовал их на ужине, да? Поэтому Поттер с Грейнджер прекратили реагировать на остальных?
— Виновен по всем статьям, — хитро улыбаюсь. Продолжаем прогулку. — И что же твой отец рассказывал?
— Мой папа — замечательный человек, — начинает она после лёгкой паузы. — Моя семья не настолько богата, как Блэки, Лонгботтомы или даже Поттеры в своё время, хотя мы можем отследить своё происхождение далеко вглубь веков. Мы не как Малфои, кто женятся на каждой богатой семье, которую смогли заразить своими идеями их сыновья. Чтобы потом покупать влияние, замарывая продажных чиновников и губя честных. Но мы и не как Уизли, что отдают всё своё за возвышенные идеалы без гарантии успеха. В последней войне мы были нейтральны.
Она медлит, но я не возражаю, поэтому рассказ продолжается.
— Я ожидала услышать от тебя что-то очень гриффиндорское насчёт трусости, — говорит она и снова делает паузу. — Это трусость, если хочешь быть уверенным в безопасности своей семьи? Или своих детей? Думаю нет. Малфои могут выйти сухими из воды, но им стоило значительной части состояния избегнуть Азкабана. Гринграссы не могут позволить себе такой роскоши. Я не говорю, что мой отец присоединился бы, если бы был богаче. Но вот альтернатива — открыто присоединиться к Дамблдору и ему подобным — была бы только слегка менее разрушительна для дома и более опасна лично для членов семьи.
Эта часть мне не слишком понравилась, но я не хочу останавливать её.
— Но мой отец считает, что в следующий раз всё будет по-другому. Упивающиеся Смертью снова зашевелились. Кубок Мира был только началом, сказал он, они будут действовать отчаяннее. Поэтому, явный выбор стороны — либо глупость, либо мудрость.
Чувствую, что она "прекратила дозволенные речи".
— Значит выступив против превосходства чистокровных, я предположительно выбрал сторону?
— Не предположительно, а точно. Даже не принимая во внимание противостояние отпрыску Малфоев, что тоже капитально ставит тебя по ту сторону. Мой отец сказал, что превосходство чистокровных — ерунда. Но будет глупостью не использовать дурость других нам на пользу.
— Очень по-слизерински с его стороны, — говорю со смешком.
— Он блистательный человек, — незатейливо отвечает она.
— Какой стыд, что так мало таких, как он, — честно говорю я. — Может тогда дураки бы поняли, что так самоназываемый Тёмный Лорд даже до полукровки с трудом дотягивает.
— Что? — Дафна захвачена врасплох. Это самая сильная её эмоция за всё время.
— Его отец, — мрачно усмехаюсь, — Том Риддл старший, был магглом до того как был убит Томом Риддлом младшим. Его мать, Меропа Мракс, с трудом отличалась от сквиба: она плод кровосмешения брата и сестры, чьи родители были также не далее чем кузены в никому не нужной семье Мраксов. — Не уверен точно, насколько близкими родственниками были магические предки Риддла, но примерно я прав. — Если помню точно, то сама Меропа была замужем за своим братом Морфином, но она напоила Риддла любовным зельем и изнасиловала его. А потом перестала поить в надежде, что он теперь её не бросит. Но Риддл тоже ублюдок был ещё тот, и бросил её беременную, так ни разу и не поинтересовавшись судьбой младенца. Милые родители, правда? Меропа умерла вскоре после рождения сына.
Глаза Дафны буквально вылезают из орбит по мере усвоения информации.
— Дамблдор. Он рассказал бы тебе, что это главная причина, почему Том Риддл младший свернул на путь зла. Он сказал бы, что Риддл никогда не знал любви, и поэтому вырос в монстра, которого мы знаем.
В любой другой момент я бы получил в ответ только насмешку, но она, по-видимому, очень потрясена, чтобы что-то сказать. Поэтому решаю продолжить и загрузить её ещё больше.
— Но его слова будут неправдой. Есть противоположножный пример. Ты, возможно, слышала от своего декана, что Гарри — избалованный и испорченный ребёнок. Но самый смех в том, что он никогда таковым не был, разве что в первый год жизни до смерти родителей. Чего он, конечно же, не помнит. Его дядя и тётя заставляли его жить, отбывать наказания и спать в чуланчике под лестницей, где он мог вытянуться на полу только в силу своего слишком малого, может и от недоедания, роста. Ему позволили жить в комнатушке, забитой старым хламом с железными решётками на окнах и запорами снаружи на двери, только после того, как он пошёл в Хогвартс. Первый раз на его памяти обняла его Гермиона, после излечения от окаменения в конце второго курса.
Усмехаюсь на её всё ещё ошеломлённое выражение лица.
— Конечно же есть причина для использования мной чар уединения. Ожидаю, что понимаешь как опасна и ценна эта информация. О Риддле, конечно. Я представляю насколько мало слизеринцев готовы выслушать, а тем более поверить сведениям о жизни Гарри. И поэтому был бы признателен тебе, если бы ты её придержала в личном пользовании.
— Зачем ты мне всё это рассказал? — спрашивает наконец восстановившая самообладание Дафна, и это хороший вопрос. Ну что ж, солгу по обыкновению.
— Я поспорил с Гарри, что есть хорошие слизеринцы-чудаки.
— А в действительности почему? — чёрт, насквозь видит.
— Я и не собирался, — теперь честно, — просто сымпровизировал.
— Ты и вправду не планировал? — фыркает она насмешливо, а потом рассматривает меня повнимательней. — Неудивительно, что тебя не отправили в Слизерин.
— Я виню тебя, — не обижаюсь я. — Вот так на меня действуют красотки.
Я и вправду вижу лёгкий румянец? Или это всего лишь плод моего воображения?
— Типичный гриффиндорец, сваливает вину на всех, кроме себя.
— Ты не не проверила, говорю ли правду в этот раз, — усмехаюсь. И отрезая её негодующий ответ врубаю полный газ. — Кроме того, ну кому нужно напрягаться постоянно действовать исподтишка? Гораздо проще наводить тень на плетень в ясный день, а при разоблачении выдать голую правду.
— А так, выходит, не справишься?
— Не-а!
— Ты безнадёжен.
— Мне хватает.
— Могу поспорить.
Хмыкаю на её слова и вижу, что мы наконец добрели до дальней стороны с видом на закат. Останавливаюсь у окна и смотрю наружу. Улыбаюсь, когда она делает то же самое. Минутку молчим.
— Итак, что ты думаешь?
— О чём?
— О моём ослепительном плане подружиться со слизеринкой? Работает?
— Как твои друзья могут разговаривать с тобой? — говорит она после скептического фырканья.
— В-основном, они лишь терпят меня, — ну никак не удаётся убрать с лица усмешку.
— Охотно верю. Обычно они выглядят, будто их разрывает между желаниями придушить тебя, побиться головами о стол или ржать над тобой, не переставая.
— Они совершают переходы удивительно быстро. Говорят, дар у меня такой.
— Уверена, что они имели в виду проклятье, — закатывает она глаза.
— Это держит их в тонусе. Плюс — они не слизеринцы и ничего не имеют против кусочка честности. — Щёлкаю языком на пришедшую мне в голову мысль. — Не слишком много честности, конечно, всего лишь кусочка.
— Нутром чую, что ты изрядно потоптался на границе.
— Только для своего удовольствия. Пару недель назад я немного резко указал, что Гарри и Гермиона любят друг друга.
— Что? То, что Пророк напечатал — действительно правда? — и ещё раз мне удаётся пробить её невозмутимый вид, и теперь я вынужден давить усмешку.
— Скорее всего так, если смотреть по номиналу. Знаешь, есть разные типы любви. Так вот, они пока не романтическая пара, если ты это имела в виду. А вот только что, этим вечером, я обратил их внимание, что они любят меня тоже. Им точно хотелось побиться головами об стол.
— Это... ты... Я не могу... Просто не знаю, что тебе сказать.
— Как я сказал — надо держать их в тонусе, — усмехаюсь на её лопотание.
— Со мной ты так разговаривать не будешь, — выдаёт она прямое указание.
— Конечно нет. Я не люблю тебя.
— Хорошо, — кивает она.
— ...пока.
— Почему я вообще говорю с тобой? — после полузадушенного всхлипа спрашивает Дафна.
— Вот я разговариваю потому, что ты интересна и привлекательна, может поможет?
— Не уверена, что интересный — правильное слово для тебя, — насмешка течёт ручьями из голоса.
— В таком случае вопрос остаётся открытым насчёт "привлекательный", да?
Она издаёт мало отличающийся от фырканья звук и отрицательно мотает головой.
— Ладно, если что решишь, дай мне знать. Значит ищем нужную альтернативу для "интересный". Возможно мне будет позволено предложить "обходительный"? В конце концов, я сбросил здоровенную информационную бомбу, а затем умудрился вывести тебя из равновесия настолько, что ты даже не спросила самого главного — откуда я всё это знаю?
Только слепой не заметит, как она потрясена. Есть прямое попадание!
— К-как ты узнал?
— Прямолинейность — это совсем не по-слизерински, мисс.
— Так ты всё наперёд продумал... — раскрытые в удивлении глаза сделали бы честь любой драматической постановке.
— ...но это не имеет большого значения, — завершаю я за неё, позволив тени самодовольства отразиться в моей улыбке.
— Ты... ты всё это спланировал? — ну вот, опять скепсис в голосе.
— Не-а, просто сымпровизировал.
Она смотрит на меня несколько мгновений, а потом начинает тихонько смеяться себе под нос. Очень скоро она вся содрогается от смеха. В её исполнении он так прекрасен и заразителен, что я просто не могу не присоединиться к этому веселью.
— Это, — отсмеявшись и отдышавшись, говорит она, — самый нелепый, самый поучительный и самый разочаровывающий разговор в моей жизни.
— С удовольствием воспринял бы это как комплимент.
— Попробуй.
— Итак, можем ли мы обмениваться и дальше?
— Я считаю, что ни один достойный слизеринец не может позволить тебе ускользнуть, не выведав как можно большее количество твоих секретов, — говорит она после то ли вздоха, то ли рыка.
