— Я... допускаю, — надо спустить это на тормозах... Ни под каким видом я не могу позволить ей узнать о причине своей абсолютной уверенности, что волшебный мир на моей Земле не существует. — Думаю, говорить о том, что магия нарушает почти все законы физики не имеет большого смысла, особенно после того, как я могу делать это здесь сам. Это и есть причина, по которой мое Хогвартское письмо было запечатано, как ты помнишь. Когда ты меня спросила на каком я буду курсе, я действительно не знал, пока ты не посмотрела.
— Но ты же одного с нами возраста? — её голова слегка отшатывается.
— Нет... — моё лицо снова опускается в ладони. — Я должен быть слегка постарше, хотя здесь я этого не ощущаю. Поэтому вся моя одежда была велика, я действительно уменьшился на пару дюймов.
— Ты хочешь сказать, что должен быть выше, чем сейчас? — Она пытается вызвать мою улыбку, но я слишком уж огорчён.
— Разве ты не видишь, Гермиона? Я слишком... Я могу выглядеть и ощущаться, как будто мне снова пятнадцать, но...
— Тебе не... — бледнеет она, — в районе сорока или около того?
— Нет, даже близко нет, — ну хоть такой смешок. — Я потерял всего-то пару-тройку лет. Но всё равно... Я не подхожу этому месту, этому возрасту... этому миру.
— Знаешь, вот теперь, глядя назад, очень похоже. Ты казался более взрослым сначала, но теперь ты гораздо игривее. Интересно... может та магия, что перебросила тебя сюда, действительно превратила тебя в пятнадцатилетнего и физически, и психически. Даже если в памяти у тебя больше лет, чем надо. Может психологическая часть просто медленнее внедряется?
Мотаю головой. Оставлю-ка я Гермионе попытки приблизиться к логическому объяснению того, что, очевидно, логических объяснений не имеет.
— Не знаю. Может быть. Я просто не знаю.
— Не буду лгать и говорить, что мне совсем не странно знать, что тебе не пятнадцать. Но это не кажется непреодолимым препятствием.
Моя голова опять падает в ладони, и я трясу ею.
— Ты не скажешь так, когда услышишь всю историю, — я думаю о том, что произошло бы на третьем задании, если я позволю всему идти своим чередом. — Но я не могу рассказать тебе эту часть, пока. Это... наихудшая часть... но я не могу говорить об этом. Не сейчас...
Гермиона закрывает глаза и делает глубокий вздох.
— Значит постепенно ты мне расскажешь?
— Если бы я мог, — говорю тихо. — Если бы я мог. Я расскажу тебе всё, но не сейчас.
— Хорошо, — она молчит примерно минуту. — Уильям, если ты прибыл... откуда-то ещё... поэтому у тебя нет денег или остального. — Киваю, и её глаза наполняются слезами, а потом вдруг расширяются ещё, и она давится всхлипом. — Ты говорил правду... у тебя нет... не было вообще никого.
— Только ты и Гарри. — Кривлюсь в гримасе белого клоуна.
— Ох, Уильям, — она бросается ко мне и крепко обнимает. — Как ты вообще... функционируешь? Я бы просто свернулась клубком и плакала. А я ещё и оттолкнула тебя почти сразу, когда у тебя не было никого вообще, — она снова всхлипывает. — Мне так жаль! Как ты смог меня простить?
— Я знаю, против чего вы боретесь, ты, Гарри, и любой, кто ему помогает. Я не смог бы никогда простить себя, если бы я оставил вас, ребята. И потом, мне было даже легче, и проще, чем Гарри, когда он тут появился. Гораздо легче, учитывая, через что ему пришлось пройти у родственников. Он сильнее меня.
— Вы оба сильные.
— У меня было хорошее детство, Гермиона — качаю я головой. — Гарри... Он... Часть унаследованного мной знания — это кое-что о его жизни не в Хогвартсе. Ты может знаешь, что он не в восторге от своих родственников, но... но, это его история, ему и рассказывать, если захочет. Достаточно упомянуть, что ты — это единственная причина, по которой он представляет, что такое любовь вообще.
— Нет, это ты сказал ему, если я правильно помню, — грустно смеётся Гермиона.
— Но это ты её продемонстрировала.
— Значит мы оба ответственны. — Тут она склоняет голову к моей груди. — Ты подталкиваешь нас друг к другу, меня и Гарри, так?
— Мне очень жаль, — стыдливо гляжу в сторону. — Ему нужна такая как ты, даже если он пока не осознаёт твоего совершенства. Он идеально тебя дополняет. Его мощь и твоя мудрость, его интуиция и твой интеллект, его ярость и твоя нежность. И вы оба непостижимо храбры, добры, великодушны, у вас сильная воля и сильные сердца... — печально хмыкаю. — Честно — я его ревную. Вы уже приняли друг друга такими, какие вы есть и вам не нужно меняться, доказывать, угождать, напрягаться рядом друг с другом. Чудовищная редкость в подлунном мире.
— Всё это есть и у тебя тоже.
— Нет, и ты это узнаешь. — Позволяю своему напоминанию повисеть в воздухе. — Но всё равно это не имеет значения потому, что мне здесь нет места. Не буду лгать, что моя душа свободна от искушения, но... Гермиона, у меня уже была первая любовь. И я... Я не... я любил её во всех смыслах этого слова. Это такая боль, когда любовь уходит. Ты взрослая во многих вопросах, но... Глупо по этой причине отталкивать тебя, но мне достаточно знать, что в любой момент я могу взять и завтра, например, просто исчезнуть. А ты останешься... с болью... И это после того, как я обманывал тебя — и всё ещё вынужден скрывать многое... Я не могу. Я просто не могу быть связанным с тобой.
— Ты имеешь в виду, что... — она бледнеет, когда осознаёт всё сказанное мной, а потом обхватывает себя руками. — Поэтому, когда ты обнимал и целовал меня...
— ...это было немыслимо хорошо и немыслимо больно, и мне не хотелось прекращать. Мне жаль. Я могу... Я совсем всё прекращу, если тебе так легче.
— А знаешь, то же самое будет и для меня, — слёзы текут ручьями по её лицу. — Каждый раз мне будет напоминать о том, что могло бы быть при других обстоятельствах. Но я не хочу ничего запрещать тебе.
Тяжело вздыхаю и свешиваю голову. Проведя пятернёй сквозь волосы, решаюсь взглянуть на неё.
— Прости меня. Я не должен был этого говорить. Я не... Я не хотел, чтобы ты почувствовала то же, что и я.
— А мне не жаль, что встретила тебя, Уильям. Даже за такую цену.
— Да мы просто пара мазохистов, — мрачно усмехаюсь. — Ты понимаешь, что если мы сейчас перестанем быть друзьями, это будет не так больно в будущем?
— Мне всё равно. — Она ложится головой мне на грудь, расплескав копну кудрявых волос, и прижимается крепче. Прижимаю её в ответ.
— Мне тоже.
Бежит время, а мы прижимаемся друг к другу под треск огня, который остаётся единственным звуком в пещероподобной гостиной Гриффиндора.
— Гарри пора вернуться, — разрушает она тишину, но не отстраняется от меня. Бросаю взгляд на часы, одновременно обтирая лицо рукавом.
— Надеюсь. Уже почти время.
— Ты... собираешься рассказать ему то же, что и мне? — мгновение взвешиваю, но не вижу причин для отказа. Только надо в точности вспомнить, какие тайны я раскрыл.
— Да. Может кроме той части, что я забочусь о тебе больше, чем должен. Ну и о моём "сводничестве" не стоит. Колданёт в ответ сгоряча.
— Сомневаюсь на его счёт.
— Не хочу, чтобы он думал, что я пытаюсь манипулировать им. Ему и так досталось много по этой части, и уверен, дальше всё будет ещё хуже. Хоть я свой умысел определил "как друг пробует устроить судьбу друга", но даже так мне всё равно не по себе. Надеюсь, что я ничего не разрушил между вами своим вмешательством.
Она внимательно рассматривает меня.
— Не разрушил. Я начала думать о тебе... больше чем просто о лучшем друге. Но я не уверена. Может, это просто ответ на твои чувства в отношении меня. Не думаю, что Гарри видит меня в таком свете, — она краснеет от признания, и я уверен, что не уступаю ей в степени румянца.
— Может не сейчас, но он не сможет не разглядеть, какой ты идеал для...
— Не надо, — голос Гарри звучит за спинкой кресла, поразив нас обоих.
— Гарри! — пищит Гермиона, отпрыгивая от меня. — Когда ты... — она замолкает, и я, повернувшись, вижу, как по его щекам также сползают слёзы.
— Давно. — Он обходит моё кресло и без сил плюхается в оставленное Гермионой. — Слишком давно даже. Вы забыли про две вещи — пророчество и... — он легонько постукивает по своему шраму. Кровь отливает от лица Гермионы.
— Нет.
— Я был... — он глубоко вздыхает. — Я был так рад, когда ты неплохо стала ладить с Уильямом. Ведь это значило, что ты сможешь быть счастлива независимо от того, что случится со мной. — Голос его подводит пару раз, пока он говорит, делая его признание ещё более болезненным.
— Гарри...
— Я никогда не забывал первый раз, когда ты меня обняла, Гермиона. И никогда не забуду. Это вообще первый раз на моей памяти, когда меня кто-то обнял. Я не знал что это такое, пока Уильям не сказал мне, но знаю, что люблю тебя с этого самого момента точно, а может даже и раньше. Но даже когда я не знал про причину одержимости Волдемота желанием убить меня, я ощущал достаточно, чтобы понять — со мной у тебя нет возможности для счастья. — Он горько усмехается. — Я настолько желал тебе счастья, что даже попытался разбудить в тебе симпатию к Рону. — Тут его лицо теряет живость и глаза отражают ещё больше отсветов пламени из-за увеличившегося количества слёз. — Я мог бы поклясться, что Уильям подходит тебе, — добавляет он тихо.
Гермиона прячет лицо в снятой диванной подушке и содрогается в рыданиях как никогда до этого. Мы с Гарри молча подсаживаемся с двух сторон от неё, просто гладим ей спину, руки и проводим пальцами сквозь её волосы. Вскоре огонь полыхает зелёным, и на мгновение в камине появляется лицо.
— Бродяга? — каркает Гарри.
— Гарри? Ты уверен в безопасности? — спрашивает Сириус, всё-таки появившись ещё раз. — Что не так? Что случилось? — его лицо становится всё более озабоченным по мере произнесения слов.
— Это... — Гарри прочищает горло когда голос подводит его ещё раз. — Это Уильям Лернер. Я говорил тебе о нём. И, конечно, ты помнишь Гермиону.
— Привет, Бродяга, — садится ровно Гермиона, стирая остатки слёз с покрытого пятнами лица.
Сириус улавливает и наше состояние, и видимое отсутствие любой аварийной ситуации. Он повторяет вопрос гораздо более спокойно.
— Что случилось, Гарри?
Гарри просто мотает головой.
— Ты когда-нибудь слышал про трагедии Шекспира, Бродяга? — спрашивает Гермиона ломающимся голосом. — Мы, по всем признакам, живём сейчас в одной из них.
* * *
Глава 11. Как пережить встречу с вашим драконом.
— Уильям, просыпайся, — слышу я спросонья голос Гермионы.
— Ммм, не сейчас, — тыкаюсь носом в мягкую, дивно благоухающую подушку и сжимаю веки покрепче.
— Ой-ой, не так грубо! — умоляет она. — Это мои волосы!
Слова заставляют мои глаза резко открыться. Сажусь и оглядываюсь в замешательстве.
— Что-а...
— Мы, э, заснули в общей комнате, — говорит Гарри.
Очевидно, что мы просто откинулись назад на глубоком диване около камина. Шея затекла просто смертельно.
— Поправка — это вы, ребята, заснули и обслюнявили мне волосы и плечо.
— Уй, звиняй, Гермиона, — говорю, давя зевок. — Ты ж, наверное, измучилась с нами? Пнуть меня надо было.
— Ладно, уже неважно, — легкий румянец сопровождает её слова. — Я сама задрёмывала несколько раз. Ты прислонился к моей голове, а Гарри уснул у меня на плече.
— Упс. Извини, что заграбастал её волосы, Гарри. А я-то всё думал — странно, как это моя подушка может так здорово пахнуть.
— Не думаю, что он в обиде хоть чуток, — говорит Гермиона, глянув на Гарри, который краснеет до корней волос. — Его голова ещё минуту назад отдыхала на моей левой груди.
— Отлично сыграно, Гарри, продолжай в том же духе, — гавкаю я вместе со смехом, но тут же отвлекаюсь на основательное растирание и растягивание шеи, чтобы убрать окоченение. Но всё равно болезненная напряжённость в ней остаётся.
— Тебе самому стоило положить руку на правую, она бы позволила, — наконец-то Гарри включается в обмен остротами, пусть и делает это с глупейшей ухмылкой.
— Мысль хорошая, но поезд уже ушёл, — преувеличенно вздыхаю.
— Ммм, — раздумывает Гермиона, постукивая пальчиком по губам. — Может и нет. — Мгновенье, и её рука лежит у меня на груди. Гарри заходится в хохоте, к нему присоединяюсь я, едва очнувшись от обалдения, и сразу за мной — Гермиона.
— Ты теперь знаешь, что дальше, Уильям, — говорит она. — Будет честно тебе завершить круг.
— Ладно, давай сюда, Гарри, — разминаю я руки. — Левая или правая?
После совместного смеха, наши ухмылки друг другу становятся благодарными улыбками. Невысказанное послание ясно для всех: лечение было необходимо, а теперь у нас работа, которую тоже надо делать.
Мы расстаёмся принять душ, чтобы потом отправиться в выручай-комнату и обсудить эту работу. Душ действует потрясающе на мою страдающую шею, поэтому я балую себя более долгим, чем обычно, сеансом отмокания. Также удивительным образом проясняются мозги, и теперь, когда они знают про первое задание, я могу выдать им мой план. Основную часть естественно, поскольку они не знают про золотое яйцо. Когда я окончательно одеваюсь и отправляюсь вниз, Гарри и Гермиона уже ждут меня в гостиной.
Оставив за спиной портрет, мы принимаем наш обычный порядок для прогулок — Гарри слева держит левую ладонь Гермионы, а я справа поддерживаю её под локоток. Есть что-то неестественное, когда я ощущаю себя не в своей тарелке, если мы идём по-другому. Проделываем всю дорогу в молчаливом единодушии, остановившись только полюбоваться видом раннего утра из коридора седьмого этажа.
— Что собирался сказать Сириус, когда Рон спустился и заставил его уйти? — риторически спрашивает Гермиона, открывая дверь в придуманную ей комнату — маленькую библиотеку с уютным салоном, как обычно.
Быстрый переход Гермионы к событиям предыдущей ночи портит Гарри настроение. Даже без наших, промытых вчера косточек, поведение Рона сильно давит на него.
— Вспомни про "Ничто", если нужно, — тихо предлагаю ему. Гарри кивает и закрывает глаза. Гермиона тоже улавливает его угрюмое настроение, и мы оба подключаемся к процессу.
— Он особенно подчеркнул "простое заклинание", но это совершенно не сужает нам выбор, — указывает первый вопрос для обсуждения Гарри после нескольких минут паузы.
— Да, и простой — тоже весьма относительное слово, — добавляет масла в огонь Гермиона. — Огромное количество заклинаний просты для Дамблдора, но просты для первокурсника очень немногие из них.
— Возможно, Сириус это учитывал, Гермиона, — защищает крёстного Гарри.
— А что ты думаешь, Уильям? — покусав губу, она обращает внимание на меня. И тут же пронзительность её взора набирает силу. — Ты явно что-то знаешь.
Ощущаю своё запылавшее лицо, поэтому нет смысла скрывать.
— Чешуйчатая шкура дракона практически не поддаётся воздействию заклинаний от одинокого волшебника... — говорю не торопясь и давая возможность Гермионе самой заполнить лакуны.
— Да, и? Давай, не оставляй нас в подвешенном состоянии! — то ли её не цепляет, то ли она сознательно игнорирует мои намёки.
