Когда они вернулись, и я увидела, как Хагрид подхватил безжизненное тело, как неестественно болталась рука, вся в крови, как бледна кожа лица и оголённых из-за слишком короткой одежды конечностей, то у меня по-настоящему перехватило дыхание. Сначала я не поверила и считала, что всё это очередная его не слишком умная шутка. Я не понимала, что происходит, когда мама держала меня, не давая подойти. Но слёзы и взгляды лишили меня надежды. Даф говорила, что девушки из Слизерина не плачут на людях, но жгучая влага катилась по лицу без разрешения.
Я не хотела возвращаться в Хогвартс, потому что не могу перестать думать о нём... ожидая, что вот-вот он вывернет из-за угла, зайдёт под руку с Гермионой или Даф. В нём всегда ощущалось счастье, пусть он говорил печальные вещи. Легко вспоминаются большие события: рядом с гостиной, когда он пригласил меня на бал, наши танцы — и в выручай-комнате, и в большом зале, второе задание, тренировки, особенно первая. Но больше боли из-за невозможности привычных мелочей — улыбки ободрения здесь, лёгкого пожатия там... Я не могу сидеть в гостиной без ожидания, что вот-вот подойдёт Трейси со словами, что кое-то желает со мной поговорить. Спасение от воспоминаний я могу найти только в постели, где лишь талисман напоминает о нём. Я пробовала спрятать его, но стало больнее.
Мягкий стук в дверь распугивает кружащие вокруг одного и того же мысли, и я машинально мчусь к двери в напрасной и жуткой надежде, что с той стороны — Уильям со своей улыбочкой. В распахнутой двери стоит Луна, печальная и с дорожками от слёз на щеках, как у меня. Если мне так плохо при мыслях о нём, то ей гораздо хуже — она знала его дольше,
Она протягивает мне пакет размером с книгу.
— От Уильяма, — сердце замирает на мгновение, прежде чем я вижу, как по щекам у неё текут слёзы. Я успеваю обнять её до того, как прорывает мою плотину, и мы на пару рушимся на пол. Мы ничего не говорим, и я не имею понятия сколько прошло времени, прежде чем оказываюсь способна сесть и распечатать письмо.
Моя милая Стори!
Если ты это читаешь, значит случилось что-то плохое. Прости меня. Я никогда не хотел включать тебя в свои дела из-за возможности такого исхода для любого из вовлечённых. А не потому, что считал тебя слишком молодой или просто неспособной. Конечно, я обещал это Дафне, но гораздо важнее — ты была мне слишком небезразлична. Я только надеюсь, что все остальные справились на окей.
Теперь, когда меня нет, ты можешь узнать всё, что пожелаешь, как я и обещал. Описывать в письме слишком долго, но Гарри с Гермионой знают большую часть. Если твоя сестра не слишком сердится на меня, то и она может всё узнать.
От всего сердца благодарю тебя, что пошла со мной на святочный бал, за полученное тогда удовольствие. Надеюсь, что был не слишком дурным партнёром, даже если никакого сравнения с такой красивой и грациозной барышней я не выдерживал. Ты заслуживаешь долгую, мирную и счастливую жизнь. Мне остаётся только надеяться, что я своими вводящими в заблуждение действиями во время третьего задания поспособствовал такому варианту.
Прощай, моя очаровательная Стори. Позаботься о сестре, поддержи её. Люблю вас обоих за всё, что вы сделали и что сделали бы для меня и нас всех.
С любовью,
Уильям
Не знаю, как долго я смотрю на письмо, но Луна уже ушла, а глаза горят от слишком большого количества вылившихся слёз. Обёртка пакета мокрая, может даже внутрь просочилось и всё там испортило. С перехватившим дыханием я раскрываю пакет и нахожу там фотографию в рамке, очень похожую на полученную Дафной к рождеству — предмет моей редкой к ней зависти. Но моя даже прекраснее. Фото, где мы с ним танцуем на балу, заставляет улыбаться и причиняет боль одновременно. Прижимая к груди карточку и письмо, я иду к кровати, где падаю на спину.
Я любила его, теперь я точно знаю. Может, как брата, может... сейчас уже неважно. Любая мысль причиняет боль. Если бы успеть признаться ему...
* * *
По-че-му?
Один и тот же вопрос издевается надо мной каждый миг, когда я в сознании и в каждом моём сне. Последние были хуже, много хуже. В них я вижу страдание от моей измены на его лице. Почему я позволила отцу остановить меня? Он даже не знал, что на кону! Откуда ему знать? Значит вся вина за провал — моя. Уильям был блестящий ум, блеском совершенно извращённого типа, но ум, тем не менее, выдающийся. Поэтому, должно быть, именно моя несостоятельность в разоблачении Крауча расстроила его план. Ну почему я этого не сделала?
Почему?
Внезапно я понимаю, со второго раза, что пробудил меня стук в дверь.
— Даф? — приглушённый голос Трейси проникает сквозь дверь.
Не отвечаю.
— Даф, кое-кто пришёл к тебе, — говорит она волнующимся голосом.
Глупо дёргается сердце от мысли, что это Уильям... что унесённое Хагридом тело было не его. Но тупая пустота пытает душу, и никакое количество окклюментивных упражнений не может прогнать её прочь.
— Нет, — это всё, что могу. Горло саднит, и вместо слов — только хрип.
— Это Луна. У неё для тебя пакет от... от Уильяма, — голос Трейси дёргается на имени. Слышать гораздо больнее, чем просто думать о нём. — Она отдала один Стори, но не даст никому другому передать его тебе.
Поворот ножа углубляет рану, но я заслужила. Добравшись до двери, я целую минуту трачу, чтобы сосредоточиться и снять запирающие чары. По другую сторону стоят Трейси с Луной, последняя выглядит не лучше меня. И у Трейси глаза на мокром месте. Луна суёт мне в руки пакет и удивляет меня, быстро обняв перед тем, как кинуться прочь. Объятье девочки, к которой я близко бы не подошла без Уильяма ранит почти так же, как осуждающий и безжизненный взгляд каждый миг, когда мои глаза закрыты.
— Я посмотреть... что она нормально, — бормочет Трейси, вытирая слёзы и отправляясь за Луной.
Собрав всю решимость, открываю конверт.
Дорогая Дафна!
Если ты это читаешь, значит мне уже больше не придётся тебя раздражать. Значит, когда я пишу эти строки, кто-то уже вывел факелом на стене — Мене, Текел... ты лучше меня знаешь. Уверен, я что-то перепутал по дороге. Остаётся только надеяться, что моя путаница не привела к гораздо худшим последствиям. И только я один отсутствую за праздничным столом. Если всё из-за меня гораздо хуже, то прости за то, что не привлёк твой коварный разум, как я тебе изначально обещал. Я долго мучился, но в конце концов решил не делиться с тобой планом, чтобы риск не перешёл с меня на тебя. Ну хоть в этом мы, дураки-гриффиндорцы, хороши? Неважно, упустил ли я славу всеобщего спасителя или в одиночку пропускаю вечеринку, не стесняйся поглумиться на могилкой, куда бы мою тушку ни прикопали. Если вообще удостоят.
Знаю, ты всегда тормозила меня в болтовне о тебе, но в этот раз я собираюсь воспользоваться преимуществом безответного зрителя. Я клянусь всем святым в своей искренности. Ты прекрасна, и мне не надо описывать пронзительные, льдисто-голубые глаза, так восторгавшие меня, и платье на святочном балу, так идеально оттенявшее их. Фотография, которую я дал тебе на рождество... Мне не нужна собственная копия, твоя улыбка в тот день — навсегда в моей памяти. И то же самое могу сказать про новый подарок. Надеюсь, он рассмешит тебя... твоим настоящим смехом... он радовал меня. Мир гораздо ярче с этим смехом. Поэтому — смейся почаще.
Ты можешь сердиться на меня. Почти наверняка. И не только за провал надежд на благоприятный исход, но и за манипуляции тобой наряду со всеми остальными. Возможно, как слизеринке, тебе будет проще простить, чем остальным. Но всё равно, мне очень жаль. Ты давно заметила, что я знал кое-что, чего не должен, и была права. Если хочешь знать больше, то я передаю всю историю Гарри и Гермионе. Но даже зная всё, я рискнул с тобой, и я этому рад. Я никогда не смог бы сделать всего того, что я сделал, без тебя. Я тебе очень благодарен. Надеюсь — этого достаточно.
Я знал, что случится с некоторыми людьми и немного с обществом, если я не вмешаюсь. Гарри, Гермиона, Рон, Невилл, Луна выжили и победили бы без моего вмешательства. Некоторое время я ощущал отстранённость и сомневался, нужно ли вмешиваться. Знакомство с тобой позволило ощутить ваш мир, чтобы жить и — как оказалось — умереть в нём. Из нашей компании только о тебе и твоём будущем я не знал ничего, кроме имени. Но главное — я ощутил, что сделаю всё, чтобы у тебя не было даже малейшего шанса оказаться среди погибших на войне, которую развязал бы возродившийся Волдеморт. Независимо от занятой тобой стороны. Даже ради тебя одной, оно того стоило. Я ни о чём не жалею.
Наверное, я всегда ощущал подобный финал наиболее вероятным. Помню, как в первом разговоре с твоим отцом "пророчески" сказал о своём будущем уходе, и при упоминании моих планов на будущее, если помнишь, всегда отмахивался. Поэтому я сдерживался и не считал это ошибкой... Всё к лучшему. После случившегося при любом исходе я оказался бы слишком на свету, и большинство внимания к моей персоне было бы далеко от приятного. Можешь считать это наихитрейшим слизеринским кунштюком — я уполз в нору, где никому меня не достать. Герой должен быть один, пусть Гарри отдувается.
Прощай, Дафна, и прости за всё. Если найдёшь хорошего парня, у тебя будет долгая, мирная и счастливая жизнь. Если попадётся недостойный, ты знаешь, куда отправлять таких. Я знаю, ты позаботишься о Стори, так что мне не нужно тебе об этом говорить... но она в один прекрасный день станет такой же сильной как и ты. Люблю вас обоих за то, что вы сделали и что сделали бы для меня и нас всех. И просто люблю, безотносительно всех дел мирских.
С любовью,
Уильям
P.S. Немного о делах. Оставляю Гарри тебе. Больше некому. Гермиона пока сохраняет слишком идеалистичный взгляд на жизнь и людей вокруг. Гарри и все близкие к нему, после всего произошедшего, станут фигурами. Как бы он ни хотел остаться просто Гарри, ему не позволят. Ты в уникальнейшем положении и тебе по силам не дать и им, и себе, остаться теми, кем играют. А стать игроками самим. Салазар Слизерин смотрит — может ли он назвать тебя наследницей по духу?
Моя игра окончена, твоя, надеюсь, что в гораздо более мирных условиях, только начинается. Ставку ты сделала. Дерзай, леди-режиссёр. Я верю в твой успех.
Но в любом случае, даже если откажешься от игрищ, присмотри за Гарри и Гермионой, ладно? Если кто-то из них вдруг поддастся заклинанию дебилизма в любой сфере жизни — вразуми. Или попроси Стори с Луной, если самой неудобно будет.
P.P.S. Ты поцеловала меня, когда всё выше уже написано, и сказала, что это не только от тебя. Но... Не знаю, что случилось бы с нами, с Гермионой, и ещё есть Гарри... Не знаю, что сказать, кроме — я люблю тебя. Мы не говорили, но это так. Тебе, может, всё равно или ты просто не захочешь этого слышать после завтрашнего, но... Окей, уже час, как я начал писать эту добавку, и я не думаю, что смогу разгадать, что мне сказать. Останься я жив, тогда... Как бы и что бы ни случилось, я просто желаю тебе счастья. Прости за всё и в первую очередь за несбывшееся.
Не думала, что мне по силам вылить больше слёз, чем раньше. Я ошибалась. Когда писал, он конечно не знал о моём предательстве, и каждая похвала — поворот ножа в рваной ране. Я злюсь на него за гигантскую ошибку — он доверился мне. Я заслужила страдание, и я открываю пакет, где колдография в рамке. Уильям украдкой целует меня в щёку, я его толкаю, а он, запнувшись, падает на землю, истерически хохоча. Я помню, он встретился со мной взглядом и сказал, что ему ни капельки не жаль. Ненавижу себя прошлую за выражение лица, за то, что оставалась в стороне. Трепет его губ на моих губах... мгновение и целую жизнь назад... ощущение предательства... такая мука...
Мне надо поговорить с Гермионой и узнать историю целиком. И рассказать Гермионе, как я предала её тоже, поцеловав его. Пусть она наорёт на меня, проклянёт и скажет, что всё — моя вина. Хотя — вряд ли. Кладу обе фотографии лицом вниз, но сразу ставлю обратно и заставляю себя смотреть на них. В конце концов, как я взгляну в лицо его друзьям, если я не могу смотреть в лицо себе?
* * *
Моё состояние прыгает между злостью, страхом и изумлением, когда я вспоминаю события этого года. Особенно... прошлой ночи? Позапрошлой? Не могу вспомнить. Всё размыто слезами... слезами лучшего оставшегося друга, слезами из зверски здоровенных блюдец глаз чудного домового эльфа, моими слезами. Никто к нам не подходит, кроме Невилла с Роном, и никто не знает, что сказать. Они сидят и уходят. Гермиона молчит, лишь с такой силой цепляется за меня, что мне больно. Но когда она меня отпускает — больно не меньше. Её присутствие напоминает об Уильяме, обо всём, что сделал этот странный парень для нас. Здесь должен быть он, а не я.
Он знал. Всё это время он знал. Я был потрясён и рассержен, когда он связал меня. Но потом, после слёз и объяснений меня охватил совершенный и беспримерный ужас. Мне нужно было вырваться до того, как он меня оглушил. Я знаю, что смог бы. Но я был слишком поражён его словами. Если бы я смог, тогда он, наверное, сидел бы здесь, с нами, и Гермиона обнимала бы его.
Но способен ли я был тогда? Сомневаюсь. Самое паршивое... он пошёл, полностью осознавая, что делает, и сделал то, чего я бы не смог. Он убил Нагини, ослабил новое тело Волдеморта, чтобы осталась уязвимость, как у Квиррела. Он спас Гермиону. Мне оставалось завершить работу. Вся слава — мне, а его закопают и забудут.
Чёрт тебя побери, Уильям. Имя порождает слёзы, а понимание, что я никогда уже с ним не поговорю, рвёт мне сердце на куски. Чёрт тебя дери, ну зачем ты так?
— М-может ответ здесь? — пугает меня голос. Я что, подумал вслух?
Луна смотрит на меня блестящими от слёз глазами, в ореоле спутанных, как у Гермионы, волос, и протягивает пакет. На нём моё имя, написанное ровным косым почерком Уильяма.
— Он знал, — тупо повторяю я. Луна кивает.
— Я... Вам последним... Он хотел попрощаться... — она убегает, отдав нам принесённое.
— Я... я не могу... — двумя руками Гермиона прижимает к груди пакет и прячет лицо между моим плечом и спинкой кушетки.
Я умудряюсь побороть слёзы и заставляю себя открыть конверт. Я должен знать.
Дорогой Гарри!
Если ты всё это читаешь, значит хоть что-то прошло по плану завтра или, наверное, вчера для тебя. Собираюсь без конца извиняться когда буду делать то, что должен, но, на случай, если ты мне не поверил, я настаиваю, что страшно жалею о манипуляциях тобой. Я в ужасе от ожидания твоего взгляда, когда я буду заменять тебя. Если ты это читаешь, то самое наилучшее — Гермиона рядом с тобой, а все остальные наши тоже окей. Риддла с последователями я не считаю. Если всё не так... ладно, ты должно быть ненавидишь меня достаточно, чтобы сжечь это письмо и развеять пепел по ветру, даже не дочитав до этого места. Если ещё не сделал, то будь любезен, сожги все остатки моих пожитков и представляй меня вместо них. А потом поступи с моим телом, как будто я — безымянный упивающийся смертью, я заслужил.
