Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Вероятно, — подумал Майкл, сохраняя "покер фэйс" — они встречались, когда начались разговоры о возвращении Черчилля в правительство".
"Это стоит отметить на будущее", — решил Майкл, никогда не забывавший, что "зима близко".
— Существуют опасения, что германский канцлер Адольф Гитлер трактует термин "Возрождение Германии" слишком широко. В частности, в плане возрождения её военной мощи. И если правительство прозевает переход количества в качество, Британия может оказаться не столько субъектом, сколько объектом европейской политики. А этого мистер Си никоим образом не хотел бы допустить.
Майор замолчал и начал неторопливо пить чай. Майкл откинулся в кресле.
— Прошу прощения, сэр, я хотел бы прямо спросить, какова будет в этой ситуации моя миссия?
— Вы, Майкл, стали великолепным журналистом. Это странно, но факт. Впрочем, факт положительный. Я думаю, мы отметим этот момент в вашем досье. — Сэр Энтони чуть кивнул, поставив чашку на стол, словно в подтверждение только что высказанной мысли.
Майкл на всякий случай "благодарно" улыбнулся, но и майор, скорее всего, не принял этот скромный жест за чистую монету.
— И редакция "Дэйли Мэйл" наверняка заинтересуется вашей идеей о цикле статей по англо-голландским экономическим связям. Ну, а если во время пребывания в Амстердаме вы выясните кое-что, а ещё лучше и не только кое-что, для нас с мистером Си о связях германо-голландских и не только экономических, это очень нам поможет.
"Вот старый лис! Не сказал "мы были бы благодарны"! Хотя при таком-то более чем скромном финансировании, на что он как бы невзначай жалуется при каждом удобном случае..."
— Так, когда вы собираетесь посетить Амстердам, дорогой Майкл? — глаза сэра Энтони неожиданно стали холодными, а взгляд — жестким. Не изменился только голос. Очень добродушный голос, можно сказать, расслабленный.
— Я планирую встретить там Новый Год.
Через минуту он встал, коротко поклонился старшему собеседнику и плавно — не щеголяя офицерской выправкой, которой у него, к сожалению, не было, а лишь демонстрируя спортивность — повернулся и направился к выходу.
В коридоре лондонского клуба "White's" царил традиционный полумрак...
6. Баронесса Екатерина (Кайзерина) Альбедиль-Николова, Прага, 24 декабря 1935 года
"Сукин сын! — oт возмущения ее била нервная дрожь, но она этого, разумеется, себе позволить не могла. Не здесь, не с ним, не сейчас. — EnfoirИ! Pisser гребаный!"
— Скажи, Петер, — она знала: сейчас ее лицо безмятежно, как небо апреля где-нибудь близ Видина, там у них с бароном было маленькое, но милое поместье, или, к примеру, в Старой Загоре, там она любила бывать весной. — Скажи, Петер, я тебе кто?
— Ты? — голос Петра Таблица, которого она звала на немецкий манер Петером, показался несколько обескураженным. — Ты... — ну, нельзя же сказать ей, что она просто подстилка, и в данное время - его собственная? — Ты самая красивая женщина, которую я знаю. — Выкрутился.
— Вот как? — Кейт достала из портсигара длинную сигарету, дождалась, пока этот Pappnase даст ей прикурить, выдохнула сладковатый дым, и только тогда задала следующий вопрос:
— Так ты извращенец, Петер? — ее голос не дрожал, а на губах — Кейт знала это наверняка — блуждала сейчас рассеянная улыбка.
— Извращенец? — опешил Таблиц.
— Ну, если я тебе не уличная шлюха и не сожительница, — она употребила уличное французское словечко "rИguliХre". — И по твоим же собственным словам писаная красавица, ведь так?
— Так...
— Остается одно — ты извращенец.
— Я тебя не понимаю, — улыбнулся ей Питер. Этот, славянский жеребчик, знал, не мог не знать: ей нравится его улыбка.
"Нравилась, — поправила себя Кейт. — Но больше не нравится!"
— Я тебя...
— А что здесь понимать? — сделала удивленные глаза Кейт, что обычно удавалось ей весьма убедительно. Хотелось думать, что способность эта не оставила ее и сейчас, когда от злости и обиды разрывается сердце.
— Ты завел себе грязную Luder, и смеешь спрашивать, почему я называю тебя извращенцем? — Взлет бровей, ирония в глазах, полуулыбка, скользящая по полным губам.
— Тут уж одно из двух, Питер. — Назидательное движение руки с дымящейся сигаретой. — Или я для тебя недостаточно хороша, или ты извращенец...
— Nique ta mere!...
"Даже так? О-ля-ля! Да что за день сегодня такой?! Пятница тринадцатое?"
— Что ты сказал?
— Не умничай! Переходи к делу! — он тоже достал сигареты, на челюстях его явственно ходили желваки.
— Вот ты как со мной заговорил... — задумчиво, чуть обиженно... "Но каков подлец!" — И почему же ты решил, мой сладкий, что имеешь право со мной так говорить?
— Да потому что я деру тебя уже месяц, милая, — оскалился Петр. — Ты шлюха, Кейт, красивая шлюха, и я тебя имел, как хотел...
— Стоп!
Он даже вздрогнул, ошарашено глядя на женщину, словно та, как в страшной сказке, обернулась вдруг волком или еще каким чудищем невиданным, что, в некотором смысле и недалеко от истины. Только-только перед ним была любовница, красивая, взбалмошная, но, в общем-то, хорошо понятная женщина, а тут... "Баронесса!" Да таких "баронесс" в Европе... рыщущих денег и выгодных связей... Но многие ли из них умеют так говорить и так смотреть?
— Что? — попытался огрызнуться Таблиц.
— То, что слышал. — Кейт поднялась из кресла и сделала шаг по направлению к Петру.
— Ты, — ее палец двинулся и уперся ему куда-то между глаз, словно она выцелила из охотничьего ружья жертву — своего, теперь уже точно бывшего, любовника.
— Думал, — второй шаг.
— Что я, — еще шаг, заставивший Петра попятиться.
— Из этих? Глупышка... Я Кайзерина эдле фон Лангенфельд Кински баронесса Альбедиль-Николова!
— А ты, Петр Таблиц, — сейчас она произнесла его имя почти правильно, что было несложно для женщины, говорившей помимо немецкого и французского, еще и на венгерском, и на словенском и на сербо-хорватском.
— Ты грязная славянская свинья! И труп.
— Что? — уже побледнев, выдавил Таблиц.
— Ты мертвец, дорогой, — улыбнулась Кейт. — Мой муж, барон Альбедиль-Николов, старик, и ему нет дела, перед кем я раздвигаю ноги. Но мои гайдуки... Ты слышал о болгарских гайдуках, Петр? Если я отдам приказ, а я его отдам, ты будешь умирать долго и некрасиво. Именно это с тобой и случится, милый. — Слова ее производили эффект физической силы, так его сейчас корежило и мотало.
"Не обделался бы со страху...", мелькнула у Кейт мысль, но факт оставался фактом, она умудрилась сломать этого гонористого мужичка быстрее, чем такое вот дерьмо справилось бы с сопротивляющейся девушкой. — Какой стыд... Господи, и с этим ничтожеством я трахалась?!"
— Ты знаешь, мы болгары... — это она продолжала "нагнетать", с таким же основанием Кейт могла причислить себя к зулусам, она и говорить-то по-болгарски как следует не умела, но что с того? — Мы болгары, многому научились у турок — наших исконных врагов, а гайдуки...
Честно говоря, она смутно представляла, кто это — гайдуки. Что-то такое, кажется, было в Венгрии, и, может быть, даже в России. Но по поводу России Кайзерина уверена не была. А у них в болгарском имении — что к северу от Софии — действительно жил дедок, который когда-то, вроде бы, был гайдуком. Но и тут она вовсе не была уверена, что достаточно разбирается в том, о чем говорит.
— Я...
"Господи Иисусе! "
— Пшел вон...
И это мужчина, с которым она... Впрочем, все было совсем не страшно. Во всяком случае, теперь. Злость вдруг исчезла, и Кайзерина посмотрела на ситуацию другими глазами. В конце концов, получилось даже хорошо, хотя, видит бог, она этого не планировала. Но что сложилось, то сложилось: свою порцию удовольствий она от этого кобелишки получила, а остальное... Ну что ж, его бумаги наверняка стоят не пару грошей, и Кайзерина будет последней, кого заподозрит чешская контрразведка, если даже когда-нибудь и выяснится, что со Зброевки на сторону утекла строго конфиденциальная и крайне интересная информация.
"Ну и кто кого отымел?!"
7. Олег Ицкович, где-то над Средиземным морем, 28 декабря 2009 года.
Грейс позвонила, когда уже объявили посадку на рейс Тель-Авив — Амстердам.
— Hola, querido! — сказала она, как только Олег ответил на вызов.
— Ты, как всегда, вовремя, солнышко, я уже собирался отключить мобильник, — говорить по-испански он мог, но не любил, особенно по телефону. Слишком большого напряжения это от него требовало.
— Ты уже начал пить? — вопрос был традиционный, ответ, впрочем, тоже.
— Я еще не пересек границу, — бросил Ицкович свою реплику и заинтересованно посмотрел на короткую очередь, выстроившуюся на посадку.
— Ах, да, я и забыла! — хохотнула Грейси и задала следующий вопрос. — Ну, хоть девку-то ты себе уже присмотрел?
— А ты? — вопросом на вопрос ответил Ицкович.
— Олег, ты в своем уме? — кажется, сегодня ему таки удалось поймать жену впросак.
— А что такое? — как ни в чем, ни бывало "удивился" Олег.
— Я женщинами не интересуюсь! — прыснула где-то там Грейс.
— Я имел в виду, кабальеро! — откровенно усмехнулся Олег. — Кабальеро ты себе уже подобрала?
— Да, милый, не волнуйся. Он высок, черноволос и черноглаз.
— И зовут его Антонио Бандерос.
— Нет, милый, его зовут дон Педро! Ну, а как выглядит твоя "зазноба", — "зазноба" она сказала по-русски.
— Она рыжая и зеленоглазая, — уверенно отрапортовал Олег, заметив в очереди рыжую девушку. Правда он не знал, была ли она и в самом деле зеленоглазой, но пропорции девичьего тела радовали взгляд.
— Уверен? — строго спросила Грейси.
— В чем?
— Что, тебе уже нравятся рыжие? Раньше ты западал исключительно на блондинок.
— И поэтому женился на брюнетке, — снова усмехнулся Олег.
Женушкина подколка, была достаточно прозрачна. Третьего дня, — он как раз был в душе, — Грейс приняла звонок на его сотовый. Довольно поздний звонок, потому и подумала, что случилось что-то серьезное, а звонила Татьяна. Грейси сунула ему трубку чуть не под струю: "Твоя из Москвы, с Новым годом поздравляет", — хихикнула и закрыла дверь ванной.
— Меня зовут на борт, — заторопился он, заметив призывные знаки стюардессы.
Очередь рассосалась на глазах.
— Ни в чем себе не отказывай! — напутствовала его Грейс. — Но береги печень, не то доктор Дойч опять сойдет с ума!
— Ты тоже не делай глупостей, — ответил Ицкович. — Все хорошо в меру! И предупреди дона Педро, что у тебя иногда заскакивает поясница.
— Сукин сын!
— Так точно, любимая!
— Отдыхай!
— И ты тоже, дорогая.
Разговор был хороший, и у Олега даже настроение поднялось. Он страшно не любил путешествовать в одиночку, хотя довольно часто вынужден был это делать. Однако настроение — особенно в начале дороги — у него портилось всегда. Грейс это знала и звонок свой рассчитала просто идеально. Но, с другой стороны, что еще можно ожидать от любящей латиноамериканки после двадцати пяти лет счастливого брака.
"Только не того, что она смотается на месяц к родственникам в Уругвай".
"Не было бы счастья, да..." Если бы Грейс Ицкович не уехала в Монтевидео и "далее везде", — подразумевающее сельские "фазенды" ее многочисленных родственников и друзей, — то и Олег, соответственно, не смог бы поехать в Амстердам на встречу со старыми друзьями.
Так уж вышло, что у Степы Матвеева — редкий случай — конференция прямо в предновогодние дни, и не где-нибудь, а в Утрехте. И Витька Федорчук по своим торговым делам как раз оказался во Франкфурте, что по европейским масштабам, считай, рукой подать. Ну, как тут не прыгнуть из Тель-Авива в Скипхол? То есть, если бы Грейс была дома... Но Олегу повезло. Грейс, которая по совместительству была еще и великолепным сосудистым хирургом, иногда ездила на родину оперировать в одном из частных госпиталей Монтевидео. Поехала и сейчас, прихватив с собой дочь. Ну, а взрослые сыновья жили уже своими собственными жизнями. Так что...
"Гуляем! — подытожил свои размышления Олег и посмотрел в иллюминатор. За стеклом было темно. — Как полагаете, доктор, пересекли мы уже государственную границу?"
"Полагаю, что пересекли".
Олег сунул руку в карман висящего на крючке плаща, ну не имел он теплого пальто за ненадобностью, и достал оттуда фляжку шотландского виски, буквально только что купленную в дьюти фри.
— На борту нашего лайнера запрещается распивать алкогольные напитки! — сурово и с чувством неподдельного возмущения произнес мужской голос откуда-то сверху — сбоку.
— Да? — если бы этот бортпроводник обратился к нему с вежливой просьбой, Олег, скорее всего, убрал бы фляжку обратно в карман плаща. Но на хамство, он всегда отвечал хамством. — Вы обращаетесь ко мне?
— Да! — несколько опешил мужчина в форменном пиджаке. Он стоял в проходе около ряда из трех кресел, которыми, судя по всему, Ицковичу предстояло владеть в одиночестве.
— И?
— Я уже сказал... — явно выходя из себя, начал стюард.
— Свои слова, любезный, можете засунуть... ну, куда захотите, туда и суйте, — остановил его Ицкович, заговоривший нарочито спокойно. — Принесите мне документ, где это написано буквами понятного нам обоим языка.
— Я не обязан...
— Ошибаетесь! — снова перебил стюарда Олег. — Обязаны. Я деньги заплатил и, соответственно, могу требовать культурного обслуживания. Подите прочь, и поучитесь вежливому общению с клиентами!
Как и следовало ожидать, через минуту рядом с Ицковичем возник старший смены.
"Ты склочник, Ицкович! — весело подумал Олег, ожидая продолжения. — Ты законченный склочник!"
— Какие-то проблемы? — спросил старший стюард — худощавый подтянутый мужчина с седыми висками.
— Вы меня спрашиваете? — удивился Олег.
— Извините, мой господин! — улыбнулся опытный, тертый жизнью мужик. — Мне показалось, что у вас возникли проблемы.
— Нет, — улыбнулся в ответ Олег. — Проблемы возникли у вас, так как ваш работник устроил мне целую сцену из-за того, что я хочу выпить виски.
— Сожалею, господин, но...
— Я это уже слышал, но слова к делу не подошьешь. Принесите документ.
— Это так принципиально? — кивнул старший на флягу.
— Да, — подтвердил Ицкович. — Я, видите ли, алкоголик. Это болезнь такая, — поспешил он успокоить едва не впавшего в прострацию стюарда. — Входит в список болезней всемирной организации здравоохранения.
— Я могу предложить вам вино. Какое вино вы бы хотели, белое или красное?
— Я не пью вино, — развел руками Олег.
— Пиво? У нас есть голландское и датское пиво.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |