В третью стражу: Автономное плавание

— Вы из какого номера? — спросил Виктор, переходя на немецкий.

— Из тридцать третьего...

— Цыц?! — метаморфоза случилась несколько более неожиданная, чем можно было представить даже в этих, по-настоящему экстремальных, обстоятельствах. С Федорчуком чуть не приключился "родимчик", и он даже не заметил, что перешёл на "великий и могучий".

— Был, — с нервным смешком и тоже по-русски ответил незнакомец. — До сегодняшней ночи, если ты понимаешь, о чем я...

— Понимаю! — Федорчук схватил "незнакомого друга" за плечо и, рывком втащив в номер, захлопнул дверь.

— Ты поаккуратнее, — предупредил, дернувшийся было, но вовремя погасивший порыв "незнакомец". — Мог бы и сдачи ненароком получить... Витька, — ты?

— Да, — кивнул, отступая от преобразившегося Олега Федорчук. — А ты? Твоя настоящая фамилия?

— Ицкович. А твоя?

— Федорчук.

— А Степа?

— Не знаю, — пожал плечами Федорчук. — Но раз мы оба здесь, то вероятность...

— Выше пятидесяти процентов, — закончил за него Олег. — Проверим тридцать четвертый номер?

— Пошли. Спросим, нет ли для ребе Ицковича славянского шкафа, или не здесь ли живет Эдита Пьеха...

— Ага, здесь живет "иди ты на..."

5. Виктор Федорчук, Олег Ицкович, Степан Матвеев, Амстердам, 1 января 1936 года

Так, ты — Олег, — ткнул Ицковича пальцем в грудь "англичанин" из тридцать четвертого, как оказалось, тоже неплохо — буквально "по случаю" — говорящий по-русски.

— А... этот кто? — и обвёл указательным пальцем в воздухе силуэт человека, что назвался Ицковичем.

— Этот? — усмехнулся Олег, указав на себя большим пальцем левой руки, поскольку в правой дымилась сигарета. — Этого зовут Себастиан фон Шаунбург. Для друзей просто Баст. Между прочим, истинный ариец, беспощадный к врагам Рейха, и баварский рыцарь с XI века.

— Восхищён знакомством, — как-то автоматически — и что характерно, неожиданно перейдя на английский, произнёс Степан. — Диц фон Шаунбург, полагаю, ваш предок?

— По прямой линии, — гордо вскинув подбородок, ответил Олег и, перейдя на английский, спросил:

— С кем имею честь?

— Разрешите представиться... сэр. Майкл Мэтью Гринвуд, четвёртый баронет Лонгфилд, — произнес Матвеев привычной скороговоркой. — Англичанин, как вы можете предположить, — и его голова сама по себе произвела вежливый кивок.

Теперь две пары глаз уперлись в Федорчука, о котором Олегу уже было известно, что тот — бельгиец, или всё-таки голландец?

— Оранжевые штаны? Три раза "ку"? Не дождётесь! — Виктор скрутил изящный кукиш. Посмотрел на него смущённо и убрал руку за спину. — Вощинин Дмитрий Юрьевич, из дворян Харьковской губернии... И, мне кажется господа, что продолжать разговор в номере...

— Согласен, — сразу же поддержал Матвеев, нервно глянув на дверь. — Не то, чтобы уж очень, но очко, извините за подробность, играет. В общем, лучше, чтобы нас вместе не видели.

— Ну-ну, — неожиданно ухмыльнулся Олег. — Похоже, у каждого из нас имеется свой скелет в шкафу. Я прав?

— Прав, прав! — отмахнулся Степан. — Давайте, куда-нибудь за город что ли!

— Не надо за город. Есть у меня... — Олег, больше похожий теперь на немца или какого-нибудь скандинава, достал сигарету, покрутил в пальцах, что-то обдумывая, но не закурил. — Запоминайте адрес. Угол Керкстраат и набережной Амстель, третий этаж. Встреча через два часа. И это... Проверяйтесь там по дороге! О чем говорю, понятно?

— Не извольте беспокоиться, герр немец! — хохотнул явно довольный поворотом разговора Федорчук. — Хвоста не приведу! — и, прислушавшись к шумам из коридора, быстро вышел, прикрыв за собой дверь.

— Иди! — кивнул Степан. — Иди, не маячь. Проверюсь, не беспокойся.

* * *

Кое-кого в столицах нескольких европейских государств, узнай они об этой встрече, наверняка хватил бы "кондратий". Каждый из собеседников, оказавшихся в середине дня первого января 1936 года за старым круглым столом в крошечной гостиной квартиры на третьем этаже дома, что на углу Керкстраат и набережной Амстель — как раз напротив моста Маджери Бруг, без труда назвал бы пару-другую имен кандидатов на удар, а может быть, и на расстрел. Впрочем, случись огласка, им — троим — не поздоровилось бы в первую очередь. Причем, расстрел в этом случае мог оказаться не самым худшим исходом.

— Прослушки здесь нет, — взглянув в напряженные лица собеседников, сказал по-немецки хозяин квартиры. — Сам снимал несколько дней назад, и никому еще ничего об этой точке сообщить не успел, но орать все-таки не следует, и лучше обходиться без имен. Нынешних, я имею в виду.

— Ну, прям как в анекдоте, — неожиданно хохотнул Матвеев, явно испытавший облегчение при словах хозяина. — Встретились как-то англичанин, русский и немец...

— Жид, хохол и кацап тоже справно звучит, — поддержал шутку, переходя на украинский вариант русского, Федорчук.

— Шутники! — сказал на это хозяин квартиры и, быстро написав на бумажке: "официально журналист, а на самом деле гауптштурмфюрер СС, сотрудник Гейдриха", с многозначительным выражением на лице подвинул гостям.

— Ну, ты, Цыц, и конспиратор! — покачал головой "рафинированный англосакс" в твидовом костюме в ёлочку. Но сам, тем не менее, говорить вслух "о сокровенном" тоже не стал, а записал на той же бумажке: "и я журналист, из — MI-6".

— Ох, грехи наши тяжкие! — вздохнул Федорчук, делая свою запись. — И как же нас угораздило? Есть идеи, или об этом тоже нельзя вслух?

— А тебе легче станет, если я рожу что-нибудь вроде "сбоя в мировых линиях" или о "пробое пространственно-временного континуума"? — Степан придвинул к себе листок, на котором под немецкой и английской строчками было выведено кириллицей: "журналист и я, РОВС, НКВД", и даже бровь от удивления поднял. — Ну, мы и попали.

— Мы попали... — задумчиво пропел по-русски Ицкович и вытянул из кармана пиджака пачку сигарет.

— Ты же, вроде, бросил? — снова удивился Матвеев.

— Бросишь тут, когда полковое знамя спиздили, — усмехнулся не без горечи Федорчук и тоже потянулся к сигаретам. — Так что, профессор, так уж и никаких идей?

— Идей море, — Матвеев-Гринвуд поднялся, и на сталинский манер прошелся по комнате, рассматривая простенькие литографии на стенах. — Конспиративная?

— А то ж, — Ицкович встал и подошел к буфету. — Выпить кто-нибудь желает? — спросил он.

Незаметно для себя все трое перешли на русский и говорили теперь гораздо свободнее, но голосов, разумеется, не повышали.

— Вообще-то разговор на серьезную тему... — Степан с сомнением смотрел на извлеченную из буфета бутылку коньяка и очень характерно дернул губой.

— А я, собственно, и не настаиваю, — пожал плечами Олег, который стал теперь настолько не похож на себя прежнего, что при взгляде на него у Матвеева дух захватывало. Впрочем, имея в виду, новую внешность Витьки и вспомнив, как выглядит сам, Степан эту тему решил "не расчесывать". И так на душе погано — хуже некуда, а тут, как назло, еще и ни одного знакомого лица. Но с другой стороны, лучше так, чем никак. Втроем все же легче как-то.

— Ладно, — сказал он, увидев, как утвердительно кивает Олегу Виктор. — Плесни и мне немного.

— Заметьте, не я это предложил! — довольно улыбнулся Ицкович, а вслед за ним "расцвели" и остальные.

— А не может так случиться, что это бред? — осторожно спросил Федорчук, понюхав свою рюмку.

— Коллективный? — уточнил Степан.

— У меня бреда нет, — отрезал Ицкович. — Я себя проверил.

— А это возможно? — сразу же заинтересовался Виктор.

— Нет, разумеется, — Ицкович тоже понюхал коньяк, но пить не торопился. — Тут расклад настолько простой, что и говорить не о чем, но, пожалуйста, если уж так приспичило. Допустим, у меня бред, и все это, — он обвел рукой комнату и находящихся в ней людей. — Есть лишь плод моего воображения. Отлично! Но! Если бред настолько подробен, что внутри него я не только вижу и слышу, но и чувствую, то какая, собственно, разница, снится мне это или происходит на самом деле. Ведь если я обожгу палец, мне будет больно...

— Это называется солипсизм... — как бы ни к кому конкретно не обращаясь, но достаточно внятно произнес Матвеев.

— Можешь считать меня последователем Клода Брюне, — пожал широкими плечами "немца" Олег. — По факту же, я знаю, что я здесь и что вы тоже здесь. Что это значит для меня? Для меня — здесь и сейчас — это единственная реальность, данная мне в ощущениях, и, как это ни дико, мне даже неинтересно знать, каким макаром меня сюда занесло! Что для нас изменится, если мы поверим, что нас, и в самом деле, запихнула сюда юная креолка, читающая на досуге Чехова?

— Какая креолка? — опешил Федорчук.

— Красивая, — снова пожал плечами Ицкович. — На Фани Ардан похожа. Ну, помните, она меня ночью на улице поцеловала?!

— Пить меньше надо! — покачал головой Матвеев. — Но, ты уж извини, Олежек, не было там никакой мулатки, креолки, или квартеронки. Но ты прав. Потому что старичок, которому мы сдуру, да с пьяных глаз чуть не полторы тонны евро отдали, в Хароны тоже не годится.

— Какой старик? — почти в один голос воскликнули, донельзя удивленные, Федорчук и Ицкович. — Какой такой Харон?

— Вы что, не помните старика? — подозрительно сузил глаза Степан. — И про деньги... и про желание?

— Нет, — покачал головой Ицкович. — Постой! Витя, а у тебя кто был?

— У меня... — Виктор провел пальцем по узким усикам, начиная уже догадываться, куда клонит Олег. — Разумеется, мужика в военной форме никто из вас ночью не видел?

— Нет, а кто он? — с новым интересом поинтересовался Матвеев.

— Прапорщик Прокопенко... он у меня в Афгане старшиной роты...

— То есть, каждый из нас видел, что-то такое, чего не видели другие, — кивнул явно довольный своей проницательностью Ицкович. — Но даже если эти трое и заслали нас сюда, что с того?

— Н-да, — Федорчук опрокинул рюмку, выдохнул воздух носом и закурил, наконец, сигарету, которую так и крутил в пальцах.

— И без возврата... — кивнул Степан и тоже выпил. — Во всяком случае, исходить следует из худшего, — добавил он, возвращая пустую рюмку на стол. — Наши там, а мы здесь... навсегда.

— А я о чем? — Олег загасил в пепельнице окурок и, вытряхнув из пачки новую сигарету, "обстучал" ее об стол. — Жены, дети... Если на этом зациклиться, мы действительно быстро спятим. Я "пятить" не желаю. Они живы, здоровы, а мы... Мы здесь. Из этого и надо исходить.

— То есть, — по глазам было видно, что "белогвардейцу" Федорчуку, ох как, сейчас не сладко, но голос Вощинина звучал ровно. — Ты предлагаешь оставить Герцена за кадром, и сразу перейти к Чернышевскому?

— В смысле от "кто виноват?" к "что делать?" — скептически хмыкнул Матвеев.

— Ну, не Некрасова же вспоминать, — притворно возмутился Ицкович с усмешкой. Правда от этой усмешки во рту появлялась оскомина.

— Всем плохо, — выдохнув дым, предотвратил возможную дискуссию Федорчук, только это уже в прошлом, а нас должно интересовать именно будущее.

— Ну не скажи, — огрызнулся вдруг начавший краснеть Олег. — Ты помнишь, что здесь через три с половиной года начнется?

— Ты серьезно? — прищурился Степан.

— Двадцать шесть миллионов и три из них мои соплеменники, — Ицкович отвернулся и посмотрел в окно. — Или по другому счету пятьдесят и шесть.

— Угомонись! — Матвеев, наконец, снова сел за стол и, протянув руку, завладел бутылкой. — Ты не один такой совестливый, только на всякое "А" имеется свое веское "Б".

— Да, ну? — Федорчук аккуратно подвинул к Матвееву свою рюмку и, оглянувшись на Ицковича, все еще созерцающего унылый городской пейзаж за окном, двинул по столу, как шахматную фигуру, и рюмку Олега. — И какое же у нас "Бэ"?

— У тебя, — самое серьезное.

— Вообще-то, да, — подумав мгновение, согласился Виктор. — И одни — звери, и другие, блин, — животные. Да еще немцы на пятки наступают...

— Вот именно, — многозначительно произнес Матвеев, глядя в спину Олегу. — Еще и немцы...

— Допустим, — когда Ицкович повернулся к столу, цвет его лица был уже вполне нормальным. — Я, между прочим, никаких особых надежд на будущее и не лелею...

— А вот истерику, сержант, устраивать не надо! — остановил его командным окриком Виктор.

Олег вздрогнул, словно на бегу споткнулся, и удивленно посмотрел на Федорчука-Вощинина.

— Вообще-то старший лейтенант, по-вашему, — буркнул он через мгновение.

— Тем более! — теперь встал Федорчук. Видно, его очередь настала. — Думаешь, у меня сердце не болит? — спросил он, подходя к Ицковичу почти вплотную. — Между прочим, и за "ваших" тоже!

— Можешь не объяснять, — махнул рукой Олег. — Не первый год знакомы.

— Ну, а раз понимаешь, посмотри на вещи здраво, — Федорчук оглянулся на Матвеева и попросил: — Булькни там что ли, а то у меня от напряжения весь алкоголь сгорел.

— Ладно, господа алкоголики! — Матвеев насупился, но налил всем, и себе тоже.

— Специальности у нас здесь такие, — продолжил между тем Виктор. — Что даже если до войны дотянем, ее, вряд ли переживем. Компраневу?

— Ну, и? — Олег докурил сигарету, взял со стола две рюмки, свою и Федорчука, и подошел к разгуливающему по комнате другу. — Держи.

— Спасибо, — кивнул Виктор. — Причем мое положение самое гадкое. Надо объяснять?

— Не надо, — откликнулся из-за стола Матвеев. — Тебе точно надо ноги делать. И знаешь, у меня для тебя даже документик, кажется, завалялся.

— Что значит "кажется"? — нахмурился Олег.

— Проверить надо, — объяснил Степан. — Знает ли об этих документах кто-нибудь еще. Если нет, все в ажуре. Документы, можно сказать, идеальные. Ты же по-французски без акцента?

— Ну? — поднял бровь Виктор.

— Будешь французом, вернее эльзасцем.

— Серьезно?

— Витя, ты за кого меня принимаешь?

— Тогда, ладно, — улыбнулся в ответ Федорчук. — Буду французом.

— Ну, и ладушки, — Матвеев опрокинул в рот рюмку, крякнул, разом нарушив образ английского джентльмена, и тоже потянулся к сигаретам Ицковича. — Дай, что ли и мне подымить.

— Травись! Мне не жалко! — усмехнулся явно успевший взять себя в руки Олег. — У меня еще есть, но ты все-таки помни, Степа, когда дым пускаешь, на чьи деньги эта отрава приобретена.

— Не боись!

— Ну, а по существу? — спросил Олег, усаживаясь на место. — То, что Витю надо вынимать, ясно. Но...

— Нас всех следует вынуть, — Матвеев не шутил.

— Почему?

— Потому что три человека не в силах повернуть колесо истории вспять. Ты ведь это собрался сделать, не так ли? Так вот, мы его даже притормозить вряд ли сможем, не то, что остановить.

— Типа, бодался теленок с дубом? — Олег взял в руки пачку Житана и сидел, как бы раздумывая, закурить еще одну или хватит?

— Хуже! — встрял в разговор Федорчук. — Слон и Моська. Теленок дуб может и сотрясти, если со всей дури боднет, а вот Слон Моську даже не заметил.

— Можно попробовать передать информацию заинтересованным лицам...