В третью стражу: Автономное плавание

"Всем Самцам, — раздается в эфире на батальонной волне, — говорит Главный Самец, противник с фронта, огонь!"

И тут же справа, из болота, где прятались машины с противотанковыми ракетами "Тоу", и откуда-то сверху — из-за спины танкистов — на асфальтовую нитку шоссе, тянущуюся внизу по долине, с визгом и свистом сыпанули медлительные, словно шершни, тушки ракет. Олег как завороженный смотрел им вслед, но недолго. Двинулась башня, шевельнув стволом, и Ицкович увидел неизвестно откуда взявшуюся внизу на дороге колонну сирийских танков.

"Твою мать!" — мелькнуло в голове, пока он падал в люк и прижимался к окулярам эпископа.

— Дистанция тысяча семьсот. Огонь!

Ари стреляет — успев, видимо, навестись еще до приказа, — и тут же докладывается о готовности.

— Давай! — кричит Олег. — Давай! Давай!

Пушка стреляет. Один, два... серия!

— Меняем позицию!

Взревывает двигатель, танк дергает в сторону...

— Огонь! Огонь! — требует рация.

— Встал! — командует Олег. — Дистанция тысяча шестьсот. Огонь!

— Есть попадание! — кричит наводчик.

— Не суетись под клиентом, Ари, это уже второй пендаль!

Разрыв где-то слева, но в целом, сирийцы почти не обстреливают гору, им хватает проблем с болотом, которого они почти не видят.

— Огонь! Смена позиции!

Рёв танковых моторов и звуки разрывов сирийских снарядов броня башни приглушает, но Олег, конечно же, их слышит.

— Быстрее, кибенимат!

— Есть!

— Огонь!

Сирийцы поставили дымзавесу, но и без того головные танки колонны, от попаданий чуть не по дюжине ракет и снарядов в каждый, горят, добавляя к стелющейся серой пелене искусственного дыма свои черные, коптящие столбы...

Раанана, Израиль, 11 февраля 1983

— Огонь! Огонь!

В эпископе черные дымы и осколки голубого неба... Пот заливает глаза...

— Смена позиции!

— Есть, смена позиции!

— Быстрее, Дани! Твою мать!... Встал... Рафи! Дистанция... Огонь!

И вдруг все кончилось. Было и не стало, словно телевизор выключили. Только сердце колотится в истерике, и пот заливает закрытые веками глаза. Темно, тихо. Почти. Где-то за окнами, по шоссе на Герцлию прошуршали шины...

"Ночь..." — Ицкович открыл глаза, посмотрел в потолок. Света уличного фонаря вполне хватало, чтобы видеть, не напрягаясь.

"Твою мать!" — он откинул одеяло, сел, спустил ноги на пол.

"И что теперь?" — На прикроватной тумбочке лежали часы, но толку от них — ноль. Иди знай, что они там показывают!

Олег собрал ладонью пот с лица, поморщился, ощутив под пальцами холодную липкую влагу, и, подтянув одеяло, вытер краем пододеяльника лицо насухо.

"Ночь на дворе..." — вот это уже бесспорно: тьму от света он отличать, к счастью, не разучился.

Ицкович встал, почти нехотя натянул спортивные штаны и чистую футболку — носить больничную пижаму он отказался наотрез — и как был, босиком, пошел искать приключений.

Коридор, пост.

"Все путем!" — успокоил он жестом вскинувшуюся, было, дежурную сестру.

— Сигареты у тебя, конечно, нет...

— Я не курю, — в голосе молодой женщины отчетливо прозвучали извиняющиеся ноты.

— Ладно, посмотрим, может, есть еще кто живой...

Ицкович вышел на лестничную площадку и остановился в задумчивости. Кажется, прошел всего ничего, а сломанная лодыжка начала давать о себе знать. Но с другой стороны... Снизу отчетливо пахнуло "свежим" табачным дымом, и это обнадеживало: кто-то там внизу явно травил свой организм.

"Можно на лифте..." — мысль показалась соблазнительной, но отчего-то неприемлемой.

"Обойдусь... — и он пошел по ступеням вниз. — Спускаться — не подниматься, не правда ли, поручик?"

"Обижаете! — подумал он на следующей площадке. — Какой же я вам поручик, если целый капитан? Или уже майор?"

Но, нет, кажется, очередным званием его не порадовали. Да и кому оно нужно, это очередное звание, особенно в нынешнем положении Ицковича.

"И смех... и грех... Мнэ?"

"Мнэ" — было особым вкусным словом, почерпнутым из книжки Стругацких про понедельник, что начинается в субботу. Кот Полуэкт, многозначное "мнэ", и все такое.

— Э... — сказал Ицкович, чтобы не молчать. — Не угостишь сигаретой увечного воина?

В затемненном по случаю ночи больничном холле, почти у самой лестницы сидела в кресле черноволосая девушка в белом халате и курила длинную ментоловую сигарету, запивая пахнущий мятой дым черным кофе из прозрачной стеклянной чашки. Вообще-то, по всем приметам, дамочка была докторицей, то есть, относилась в госпитальной иерархии к сонму полубогов, но ночь уравнивает шансы, не правда ли?

— Ментоловые будешь?

"И голос красивый..."

— Олег, — представился Ицкович. — Буду, спасибо.

— Держи! — она вынула из кармана халата пачку и протянула ее Ицковичу.

"И глаза... и губы..."

— Грейси, — она рассматривала его почти с откровенным любопытством. — А ты тот русский, который вытащил из танка весь экипаж?

— Да, — кисло ответил Олег. — Я герой, и это накладывает...

— Да, брось ты! — отмахнулась девушка. — Нормальный парень, но молодец, конечно!

— Был бы нормальный, спал бы дома, — Ицкович закурил, памятуя, что на безрыбье и рак рыба, а курить хотелось до невозможности. — Я присяду?

— Ты что, разрешения спрашиваешь?

— Нет, куда там! — отмахнулся Олег. — Это я так неуклюже заигрываю.

— Начинаешь, в смысле? — улыбнулась девушка.

— В смысле, уже начал, — улыбнулся и он.

— Ну, тогда не останавливайся, танкист, рули!

Вот так у них все тогда и началось. Не подорви палестинцы его танк в сентябре, не попал бы он в госпиталь Левинштайн в Раанане, не познакомился с Грейс, и вообще многое, если не все, пошло бы в его жизни по-другому. Впрочем, могли ведь и грохнуть, фугас был основательный — способный пришибить насовсем. Но на то и жизнь, чтобы жить.

"А о плохом мы больше думать не станем!" — решил той ночью Олег. — Зачем же мы будем думать о плохом, когда вокруг такие женщины ходят!"

2. Младший сержант Виктор Федорчук, ДРА, 1981 год, май

Колонна втянулась в ущелье. Большая колонна: двадцать четыре КамАЗа, три бэтээра с десантом, кашээмка, восемь бээмдэшек — четыре рассредоточены по колонне, пара в авангарде и две замыкающих.

Авангард — две БМД-1 — шел метрах в пятистах впереди, сильно не отрываясь, притормаживая на поворотах, поддерживая связь непрерывно. Все по уставу, как положено, как инструктировали, но...

Колонну ждали. И дождались...

Фугас рванул под внутренней стороной правой гусеницы головной машины. Бээмдэшку подбросило взрывом, перевернуло на левый бок. Мелькнуло на мгновение развороченное днище, и семь тонн алюминиевой брони закувыркалось по десятиметровому, усыпанному крупными обломками скал склону, разбрасывая в стороны катки и расплескивая из пробитого верхнего бака горящую солярку. Вторая машина споткнулась на взрывной волне, получила порцию камней "в морду" и оглушающе звонкую пощечину двумя метрами стали разорванной гусеницы по острому скосу лобовой брони. Федорчук от удара слетел с сиденья и, врезавшись левой стороной лица в борт, на несколько секунд просто отключился. Боль пришла позже, когда он сообразил, что над головой ноги оператора-наводчика, а сам Витька лежит между кресел и сверху на него завалился Борька Семёнов, отделенный гранатомётчик, сидевший на соседнем десантном месте. Что это Борька, Федорчук понял по характерному "бляяяя", но новым толчком Виктора освободило от навалившегося груза. — Семёнова отбросило. Потерявший ориентировку механик-водитель, от "принудительного торможения" качнулся вперед, и невольно дожал педаль газа до упора — машина рванулась, пролетев сквозь огненный шар. Это их спасло. Из-за груды камней выскочил басмач с трубой РПГ, но опоздал — БМД успела отмахать на полной скорости добрых полсотни метров, когда реактивная граната пошла вслед. Но попала она не в ходовую или в башню, а в ящик с ЗИПом. Там и взорвалась. Машину еще раз тряхнуло. Леха Колотов — наводчик — развернув башню назад, дал не жалея очередь из спаренного с "Громом" пулемета. Басмач убежать уже не смог — куда тут убежишь — его ударило струей свинца, порвало, отбросило. Но Леха не успел порадоваться: он заметил пламя на крышке силового отделения, да и запах уже начал просачиваться внутрь корпуса.

— Горим, лейтенант! — заорал Колотов.

Командир взвода, лейтенант Лихацкий — старший машины, а сегодня, по совместительству еще и начальник боевого охранения, и сам уже забеспокоился, почувствовав запах гари:

— Сафиуллин, стой! Стой! — закричал он водителю. — Покинуть машину, — перешел на командный тон лейтенант. — Оружие, оружие, вашу мать, с собой!

— Давай! Быстро! — он включил систему пожаротушения и откинул свой люк.

Федорчук, — еще не совсем опомнившийся от удара, запаха не чувствовал, оно, впрочем, и понятно — из носа, заливая бушлат, текла кровь, — команду услышал, остальное сделали рефлексы наработанные во время тренировок. Он, не задумываясь, схватил автомат и толкнул крышку кормового люка, но та не поддалась.

— Дай, я! — подвинул Витьку второй стрелок — ефрейтор Рожков, невысокий, но здоровый москвич, кандидат в мастера спорта по тяжелой атлетике. Он уперся в люк плечом, напрягся, но с тем же результатом, и выдохнул с хрипом:

— Заклинило, м-мать!

Лейтенант, наводчик и пулеметчик — уже выползали, каждый через свой люк, тут-то и забарабанила по броне крупнокалиберная дробь ДШК и автоматная из "калашей". Лейтенант что-то крикнул, дернулся вдруг — на полуслове — и замер, наполовину свесившись из люка наружу. Пулеметчик умер сразу, получив две пули в грудь, и упал на дорогу. А Леха Колотов почти успел скрыться в башне — автоматная пуля попала в руку.

Витьке стало страшно. Очень. Так, что он аж замер на мгновение и задрожал. По телу словно волна прокатилась сверху вниз, превращая гладкую человеческую кожу в гусиную. На висках выступили капли холодного пота, сразу стало трудно дышать, хотя дыма за это короткое время не сильно, вроде, и прибавилось...

Федорчук захрипел и плюхнулся обратно на сиденье.

— Ты чего, сержант? — толкнул его Семёнов. — Ранен? — спросил, заметив кровь на лице и бушлате.

— А? — Витька очнулся. — Аааа... херня!... Мордой ударился. Айрат! — крикнул он Сафиуллину. — Уводи машину!

Пули продолжали щелкать по броне, ноги лейтенанта дергались от попаданий в торчащую снаружи часть тела.

— Сгорим! — закричал водитель, но машина тронулась.

— Один хер... — Витька просунулся через среднее отделение. — Давай куда-нибудь за скалу!

Из башни на днище сполз наводчик. Левой рукой зажимая правое предплечье, простонал:

— Писец руке, кость...

Ефрейтор бросил корячиться с люком и начал нашаривать аптечку:

— Ща мы тебя обработаем...

Витька уселся за орудие, дал наугад очередь из пулемета.

Машина проползла метров тридцать, Сафиуллин, разглядев козырек нависающей скалы, загнал под нее БМД и заглушил двигатель. Пока ехали, тело лейтенанта вывалилось наружу, но никто из экипажа на это не обратил внимания. Не до того. А здесь, под скалой, пули перестали, наконец, цокать по корпусу — из-под обстрела они все-таки выбрались.

Федорчук откинув люк наводчика, выглянул наружу, осторожно осмотрелся.

— Твою ж мать, сука гребаная!!!

— Чё там? — дернулся Семёнов.

— Херня там, — ответил Федорчук, до которого дошло вдруг, из-за какой глупости погибли ребята. — Это брезент говенный дымит, ничего у нас не горит! Вылазь, ща скинем его на...

Но первым вылез через свой люк Сафиуллин. Вдвоем они отвязали скатанный и принайтовленный сзади к башне рулон брезента.

Наконец выбрался и Рожков, посмотрел в сторону, где осталась колонна — оттуда доносились выстрелы безоткаток, пулеметные очереди. Душманы засели сверху и били-били-били. Ефрейтор постоял секунду и, сняв с борта лом, одни махом сковырнул десантный люк:

— Вылазь, кто живой... Слышь, Борь, прихвати автоматы...

Первым кое-как, скрипя зубами от боли и матерясь, вылез Колотов.

Семёнов кинул аптечку и протянул автоматы.

— Леха, снимай бушлат. — Рожков открыл аптечку и что-то из нее выковырнул.

Пока Колотов со стоном стягивал с себя одной рукой бушлат, Рожков вскрыл индивидуальный пакет и, посмотрев на рану, штык-ножом распорол пропитавшийся кровью рукав хэбэ до плеча, позвал Семенова:

— Борь, глянь, жгут вроде не нужен, давай забинтуем, — на вот промедол, коли выше раны.

Семёнов загнал иглу Колотову под кожу и выдавил шприц-тюбик:

— Ща полегчает, терпи.

Пока бойцы бинтовали раненого, Федорчук с Сафиуллиным выглянули из-за камней. Дорога уходила вниз и там, на дне ущелья творился ад.

В колонне горели уже несколько машин. На дороге, между вставшей техники, на обочине за камнями, были видны неподвижные тела, но и шевелящиеся были и огрызались автоматным огнем. Кто-то кричал — страшно, непрерывно — звук долетал даже сюда, в гору, почти за километр, прорываясь сквозь сухой треск очередей. Откуда-то из-за дальней скалы начал бить душманский миномет. Загорелся наливняк — Витька видел, как шарахнулись от него несколько бойцов и попадали, срезанные пулеметной очередью...

— Надо что-то делать, — махнул рукой в сторону позиции душманов Сафиуллин. — Всех ведь перебьют!

— Да, надо бы развернуться и попробовать из пушки их достать, — отозвался Федорчук.

Они вернулись к машине.

— Леха, стрелять из "Грома" сможешь? — спросил Витька Колотова.

Тот попытался шевельнуть рукой и охнул:

— Бля... нет, очень больно...

— Ладно, садись за командира и попробуй связь установить. Я в башню, — решил Федорчук и добавил для Рожкова и Семенова. — Вы боевое охранение, пехом — следите, чтоб нас не долбанули из-за угла.

Внизу громко рвануло, пламя полыхнуло выше скал, превратившись в гриб, вроде атомного.

— Ааааа... бензовоз, — заорал Сафиуллин.

— Заводи, разворачивайся! — откликнулся Федорчук.

Боевая машина взрыкнула движком, крутнувшись на месте, и выскочила на дорогу. Федорчук ткнулся в триплекс прицела и зашипел от боли — левая скула уже опухла, глаз почти закрылся, саднила и кровоточила царапина на виске. Дотронувшись рукой до лба, Витька нащупал здоровенную шишку — в горячке и не замечал.

Довернув башню и задрав максимально ствол Федорчук начал выпускать снаряд за снарядом по позиции душманов. И именно там он очень хорошо видел сквозь прицел разрывы и небольшие камнепады. Виктор успел расстрелять большую часть боекомплекта, когда метрах в двадцати от машины рванула первая минометная мина — душманы перенесли огонь на нового противника.

"И то хлеб... пока сюда лупят, там нашим легче..."

— Леха что связь? — шлемофон остался на лейтенанте, Витьке пришлось кричать во всю глотку.

Колотов откликнулся, казалось откуда-то издалека:

— Только Пятый отозвался, сказал что херово, но подмогу вызвали, остальные молчат!

"Ну, может, просто из машин повыскакивали, укрылись...", — с надеждой подумал Федорчук, нажимая на спуск пушки.