В третью стражу: Автономное плавание

— Да, одно.

— Слушаю вас, моя госпожа, и заранее повинуюсь.

— Не в центре города.

— Разумеется, — кивнул он. — Это все? Тогда пошли!

Они вышли из здания вокзала, Олег остановил извозчика и назвал ресторан в Хобокене. Район так себе, зато и не центр. И кабак, подходящий, Олег сейчас вспомнил о нем памятью Баста, — самое то.

В ландо ни о чем серьезном не говорили. Обменивались милыми репликами по-французски и по-немецки, но не о делах, естественно. Заговорили только в ресторане, когда остались одни в кабинете, "щедрой рукой" брошенном к ногам женщины безукоризненным джентльменом, пекущемся о ее репутации.

— Ты была у Кривицкого? — спросил Олег.

— Ты же знаешь, — Таня удивилась и посмотрела в глаза Олегу. — Что случилось?

— Пока ничего, — усмехнулся Олег. — Но обязательно случится... через несколько минут.

— Интригуешь? — прищурилась она.

— Никак нет, мадемуазель. Скажи, ты никого там не заметила?

— Где? Когда?

— Там, где Вальтер живет,... Когда обратно шла.

— На улице... — Таня задумалась. — А знаешь, да! Там, в кафе... за окном... Он на меня так посмотрел, я даже испугалась: а вдруг он знает, кто я такая? Но потом... Все было нормально. Хвоста не было. У меня еще одна встреча была...

"Да знаю я!" — отмахнулся мысленно Олег.

— Как он выглядел? Я имею в виду мужчину в окне?

— Молодой, красивый, — Улыбнулась Таня. — С усиками. Знаешь, такие узенькие... Ну прямо Кларк Гейбл — типичный мафиозо!

— А теперь слушай и запоминай. — Таня, видимо, оценила твердость его взгляда и вопросов задавать не стала. — Когда ты шла к резиденту, в начале улицы ты обратила внимание на автомобиль. Ничего особенного: потрепанный и заляпанный грязью Audi Front. Как выглядит, знаешь?

— Знаю, а...

— Подожди, — остановил ее Олег. — Рядом с автомобилем курил невысокий, но широкий в плечах мужчина в черном пальто и черной шляпе с прямыми полями. Волос его ты не видела, значит...

— Значит, или лысый или стрижется коротко.

— Точно. Густые — моржовые — усы. Сивые с обильной сединой. На подбородке шрам. Ты еще обратила внимание, что на холоде шрам побледнел. Неряшливый шрам, уходит вниз, на шею. Запомнила?

— На себе не показывай! Да.

— Нос картошкой. Глазки маленькие...

Олег рассказывал долго. Минут пять. Он дал описание одного и перешел к другому — второй должен был заместить собою образ Виктора в кафе на том же месте в тот же час, — и обоих обязательно узнают, должны узнать по этим словесным портретам. Не Таня, а те, кто ее сюда послал. Однако Олег-то этих двоих и сам никогда не видел, потому и старался самым точным образом — с синонимами и сравнениями — передать Тане слова Федорчука.

— А для чего это? — спросила Таня, повторив без запинки все приметы и обстоятельства встречи.

— Для того чтобы изменить историю, — усмехнулся Олег.

— И как же мы ее изменим? — заинтересовалась Таня.

— А вот так, — откровенно усмехнулся Олег. — Все запомнила?

— Да.

— Тогда переходим ко второй части марлезонского балета, — Таня непроизвольно прыснула. — Сегодня ты приехала в Антверпен. И вдруг к тебе подошел я. Не удивляйся. Расскажешь им, как выгляжу...

— И?...

— И передашь содержание нашего разговора и свои ощущения. Итак. Ты меня не знаешь. Я подошел на улице, вежливо поздоровался, приподняв шляпу. И спросил, не могли бы мы поговорить.

— Кто вы? — спросила Таня. — Что вам надо?

Она еще не полностью включилась в игру, но все-таки поддержала предложенный Олегом "дурной" диалог.

— Я немец. А надо мне, чтобы вы передали своим начальникам, что к вам подошел в Антверпене немец, знающий, кто вы такая на самом деле, и попросил кое-что передать на словах.

— Вы в своем уме, господин немец? Какие, к черту, начальники?

— Ну не знаю. — Развел руками Олег. — Я не настолько осведомлен в ваших делах, мадемуазель. Коминтерн, НКВД, военная разведка...

— О чем вы?! Какая разведка? Я француженка...

— Я знаю, — кивнул Олег. — Вы действительно француженка. Вас узнал один ваш старый знакомый. Он сказал, что вас зовут Жаннет Буссе. Вы коммунистка, были связаны с газетой "Юманите", но сейчас у вас в сумочке наверняка лежит паспорт на совершенно другое имя.

— Да, что вы себе!... — но Баст не дал ей закончить фразу. Эту партию вел он, и реплики глупой французской девчонки его не волновали. Интерес его простирался гораздо дальше, но Москва была достижима только через эту "певунью".

— И я даже не хочу знать, на какое имя, — закончил он свою мысль. — Я вас не вербую, мадемуазель. Поверьте. Как агент вы мне совершенно не нужны. Мне нужно доверие, и ничего больше. Я вам вот, что еще скажу. Позавчера вы были в Гааге. Встречались там с резидентом. Адрес назвать?

— Я...

— Не врите, — снова остановил ее Баст. — Я вас там видел. А резидента вашего убили.

— Кто? — чисто рефлекторно спросила Таня и сама тут же спохватилась, что прокололась. Но Баст на это и внимания не обратил, он ведь с самого начала знал, что она именно та, кто ему нужен...

— Гестапо, — сказал он. — Но это не моя операция. И почему его убили, я не знаю, хотя кое-какие предположения у меня есть, и именно их-то я и хотел бы передать в Москву. Но, прежде всего, скажите им, это не самоубийство. Это убийство.

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Москва... Это ведь в России, не так ли? А я еду в Париж!

— Разумеется, — кивнул Баст. — Значит, вы потратите на меня десять минут своего драгоценного времени, а потом уедете в Париж. Договорились?

— Почему я не ухожу?

— Потому что он, то есть, я удерживаю тебя за руку. А поднимать скандал ты боишься. У тебя ведь с собой шифровка Вальтера. Я прав?

— Да.

— Тогда продолжим разговор.

— Ладно, господин псих, — Татьяна посмотрела на него с таким презрением, что захотелось ей поаплодировать ("Верю. Верю!"). — Говорите, что хотите, и я пойду.

— Вот и славно, — кивнул Баст. — Итак. Немецкой разведке — не Абверу, а СД удалось завербовать одного высокопоставленного русского комиссара.

Татьяна напряглась. Или это Жаннет дурила?

— Он отдыхал в Италии. Два или три раза, но завербовали его в Австрии. Не уверен, но по моим данным, взяли его на любви к мальчикам. Понимаете, о чем я говорю?

— Я знаю, о чем вы говорите, — тон холодный, глаза мечут молнии. Просто великолепно!

— Пытались завербовать его и англичане. Однако если судить по их поведению, не успели.

Олег замолчал и с интересом смотрел на Таню, пытавшуюся — и не без успеха — изображать равнодушие к тексту и презрение к рассказчику. По-видимому, сейчас ей очень хотелось спросить, откуда он знает об англичанах, и о ком, собственно, идет речь, но держала себя в руках.

— Вот, — Олег достал из кармана пальто давешнюю "Дэйли Мейл" и положил перед Таней. — Полюбопытствуйте.

— Ну и что здесь не так? — но по глазам Тани сразу стало видно, что она-то поняла, "что там не так".

— Я предполагаю, что это провокация английской разведки. Газету оставьте мне, а своим скажите, что карикатура помещена в газете "Дэйли Мейл". Но, тем не менее, это намек на реально существующее обстоятельство. Полагаю, что ваш резидент откуда-то об этом знал. Тогда понятным становится и его убийство.

— Это все? — голос холоден, губы кривятся в презрительной усмешке.

— Есть кое-что еще. Передайте, пожалуйста...

— Я еду в Париж, — напомнила Таня, но это уже было лишнее. Случись, что серьезное, — этот финт не помог бы.

"Впрочем... "

— Но мы же договорились, кажется?

— Хорошо.

— Германия озабочена возможным сближением СССР и Франции. В качестве меры воздействия на ситуацию рассматривается провокация, возможно даже, террористический акт против одного из видных деятелей партии или правительства, приезжающих в Париж.

— Зачем вы все это говорите?

— Для создания атмосферы доверия, — совершенно серьезно объяснил Баст.

— А зачем вам понадобилось доверие?

— Вот это и есть главное, — кивнул Шаунбург. — Несколько... ну, скажем, единомышленников... Вы меня понимаете? Хорошо, значит, единомышленников..., — он специально задержался на этом слове, а затем продолжил как бы с того места, где остановился, — ... достаточно влиятельных... Озабочены политикой Гитлера, и хотели бы получить независимый канал связи с руководством СССР. Для обсуждения — разумеется, на взаимовыгодной основе — актуальных вопросов мировой политики. Вы запомнили или мне повторить?

— Повторите, пожалуйста, — попросила Таня.

Шаунбург повторил. Три раза. Медленно и четко. Потом еще два раза повторяла Таня.

— Запомнила.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Баст. — Связь. Первый понедельник марта, и потом еще раз через две недели, но уже во вторник, площадь перед дворцом юстиции в Брюсселе. Около памятника героям Великой войны. В шесть часов вечера. Вы.

— Я? — удивилась Таня.

— Вы. А тот, кто приедет говорить, пусть ждет в отеле. Вообще в качестве постоянного представителя Москвы я хочу видеть именно вас.

— Почему меня?

— Мой каприз, — улыбнулся Баст. — Может быть, вы мне нравитесь, а может быть, мне понравилось, как вы поете.

— А откуда вы знаете, как я пою?

— Мне рассказал Питер Кольб. Помните такого?

— Питер? Господи!

— Я вижу, вы его вспомнили, — Шаунбург достал, наконец, сигарету и закурил. — Он увидел вас в Праге. Удивился. Проследил и удивился еще больше: у вас, оказывается, образовалось новое имя. К счастью, он работает на меня. Я прибыл в Прагу, и вел вас все это время.

— Но меня проверяли.

— Плохо проверяли.

— И Кольб рассказал вам обо мне?

— Да. Певица хорошее прикрытие.

— А не могут в Москве узнать про наш дивертисмент? — на мгновение выходя из роли, спросила Таня.

— Вряд ли, — ответил Олег после короткого размышления. — Я уже думал об этом. Вероятность крайне мала, но... Но если даже и узнают. Ну, значит, ты просто побоялась сказать им правду. А разговор этот состоялся не в Антверпене, а в Праге после того, как ты со мной переспала.

— Но я с тобой в Праге не спала! — возмутилась Таня.

— Правда, — согласился Олег. — Но кто этому поверит?

* * *

Остаток дня они провели, неторопливо прогуливаясь по городу. О делах больше не говорили. Все, что требовалось обсудить, обсудили еще в ресторане, обговорив и ее линию поведения в Москве, и способы связи, и прочие жизненно важные мелочи, но заниматься этим весь день сочли излишним. Некоторая спонтанность в ее, очевидным образом не заученном наизусть рассказе о встрече в Антверпене могла только добавить правдоподобия и искренности. И присутствие Олега рядом с Таней было теперь залегендировано. Немец выгуливал ее до отплытия парохода, развлекая лекциями об истории города и длинными рассуждениями о немецком музыкальном гении.

На самом деле говорили они, как ни странно, мало, и на это, по-видимому, у каждого имелись веские причины. Чувствовали настроение друг друга и не пытались говорить ради самого факта разговора. Но и напряжения или неловкости от длинных пауз между короткими репликами не испытывал ни он, ни она. Напротив, и у Олега, и у Татьяны было ощущение облегчения, а почему так, каждый знал и сам, вернее понял позже, когда уже расстались.

Около восьми они зашли в бар неподалеку от порта, выпили по рюмочке коньяка и там же простились. Идти дальше Таня должна была уже одна.

— Удачи! — сказал Олег, глядя ей прямо в глаза. — И до встречи. Я буду ждать тебя в Брюсселе.

— Скажи, Олег, — Таня, очевидно, решилась наконец озвучить часть того, что непроизнесенное ощущалось дальним фоном все время их не слишком содержательного разговора. — Ты ведь здесь не один?

Конечно, можно было и отшутиться, сказав, что, разумеется, — нет, поскольку вместе с Таней их двое. А еще можно было сделать вид, что не понял, о чем идет речь. Были и другие варианты. Но Олег решил сказать правду. Сразу, без лишних раздумий решил, почувствовав, что так будет правильно.

— Нет, — сказал он. — Нас трое. Со мной здесь два моих старых друга.

— Значит, трое, — кивнула Таня.

— Четверо, — поправил ее Олег.

— Пятеро, — она снова смотрела ему в глаза.

— И кто же у нас пятый?

— Ее зовут Катерина Николова.

— Болгарка?

— Здесь.

— А там?

— Она из Питера. Но это она пусть тебе сама рассказывает. В Париже оставь ей записку у портье в отеле "Одеон", и она придет на встречу.

"Не проболталась... Надо же!"

— Правильное решение, — кивнул Олег. — Когда приедешь в следующий раз, познакомлю тебя со всеми остальными. Пять человек — это сила.

— Прощай.

— До свиданья! — поправил Таню Олег.

— До свиданья! — улыбнулась она и неожиданно, резко привстав на цыпочки, поцеловала его в щеку.

А где-то сзади — то ли справа, то ли слева от того места, где стоял Олег, "сводный духовой оркестр" грянул "Прощание славянки", и у Ицковича неожиданно защипало в глазах. Он оглянулся в поисках так кстати вступившего оркестра, но там, где он мог или должен был быть, ничего подобного, разумеется, не наблюдалось. Однако музыка-то звучала! И Баст фон Шаунбург отчетливо ее слышал, вот только так и не понял, откуда она к нему пришла. Из далекого далека прошлого, когда, возможно, под этот же марш уезжал на "японскую" сапер Моисей Ицкович, или из далекого будущего, где с этой мелодией тоже много чего было для него связано. Но, так или иначе, она была с Олегом — эта тревожная мелодия — здесь и сейчас, в вечернем Антверпене 1936 года, а вот Тани, когда Баст обернулся назад, рядом уже не было.

Глава 10. Миссия

Татьяна Драгунова, январь-февраль 1936 года

Вверх... Вниз... Вверх... И снова вниз...

"Кончится это когда-нибудь? — Татьяна лежала на кровати в своей каюте и страдала. — На койке, — поправила она себя через "не могу" — Не вывалюсь, это главное. Понятно теперь для чего тут бортик, но вот желудок... Ох!".

Качка выматывала, ужин, которым угостил Олег, вывернуло уже через час, после того, как "Сибирь" отдала швартовы и вышла в открытое море. А теперь пустой желудок делал робкие пока попытки выйти погулять, как та кошка, которая гуляла сама по себе.

"Ох, мне! Хорошо хоть шифровку составить успела... А Олег как-то странно себя вел, не находишь? Не подкалывал как обычно... Или просто не до смеха стало?"

"Он мне нравится!" — эхом пришла мысль, которую Татьяна решительно обозначила, как принадлежащую альтер эго — Жаннет.

"Я вся такая порывистая, вся внезапная такая, — процитировала Татьяна в ответ на мысль Жаннет. — Молчала бы, шлюха малолетняя! Тебе и Рихард нравился, и этот капитан, что радиодело преподавал, и тот лейтенант — будто бы летчик, и снова Рихард и снова летчик. На передок слабовата? Ты сама хоть раз выбирала?"

"Так получалось", — звучит почти виновато, но никаких особых переживаний не чувствуется.

"Дура! — а это как раз эмоция, и, не сказать, что слабая, потому что желудок вот-вот убежит..., — Рихард — это же Зорге! Тот еще... дамский мастер!" — "Так получалось" — передразнивает Татьяна... саму — себя. — "Так получали! Тебя разрабатывали, милая, и не говори, что нет! И физически, и психологически — чтоб не привыкала к одному человеку, и, не дай бог, не влюбилась. Как проститутку готовили. А что завтра предложат? Стать любовницей Гиммлера или Геббельса? Правда, хромой гад славянок, говорят, предпочитает..."