В третью стражу: Автономное плавание

Еще два минометных разрыва и третий — совсем рядом — рванули один за другим. Что-то с визгом и грохотом шарахнуло по броне, корпус вздрогнул.

— Попали! — раздался встревоженный голос механика-водителя.

— Давай назад! — крикнул в ответ Федорчук. — Все равно снаряды кончились.

Машина дернулась и пошла, но как-то неуверенно, криво, с металлическим скрежетом и зазвенела сползающая гусеница.

— Пиздец! — крикнул Сафиуллин. — Ведущий каток выбило!

— Сваливаем! — сразу вполне трезво оценил ситуацию Федорчук. — На хер отсюда, сейчас накроют!

Он откинул было башенный люк, но тут же передумал:

— Через десантный! Осколки!

Они выскочили из бээмдэшки и, не сговариваясь, метнулись за здоровенную каменюку слева, за которой укрывались Рожков и Семёнов.

— Всё! — сказал Сафиуллин, — Конец машине, сейчас добьют.

— Дай закурить, — попросил он у Рожкова спустя мгновение.

— Последние, — протянул тот полупустую пачку Примы, остальное в машине...

Закурили. Душманский миномет продолжал бить по брошенной БМД, осколки от мин свистели где-то выше, горохом в пустой консервной банке секли по алюминиевой броне, вгрызались в скалу, вызывая мгновенные, но незначительные каменные осыпи. Все это было не страшно, но на нервы действовало...

— Да... — протянул Семёнов. — А лейтенант-то только из Союза, первый выход...

Помолчали.

— Воды ни у кого нет? — спросил Колотов. — Пить хочу — не могу, и что-то голова кружится...

— Крови много потерял, — откликнулся Борька Семёнов. — У меня нет.

Фляг не оказалось ни у кого, ну, а к машине, естественно, идти не рискнули.

— Терпи, — только и нашел, что посоветовать Федорчук. — Сколько времени-то прошло, как началось?

Пообсуждали и пришли к выводу, что минут сорок — не больше.

Стрельба не утихала. Но они уже никому и ничем помочь не могли. Сидели, слушали. Молча. Говорить было, собственно, не о чем, да и не хотелось. Это потом, когда и если, выйдут из передряги живыми, тогда тормоза и снесет, а пока — как отрезало.

Так и сидели, словно бы в оцепенении, лишь изредка перебрасываясь отдельными словами, но минут через двадцать со стороны, куда направлялась колонна, донесся узнаваемый даже сквозь стрельбу рев моторов, и на дороге появились новые действующие лица: бээмдэшка и "Шилка". Остановились, как раз, у той скалы, где засел Федорчук с экипажем, и сходу начали стрелять. "Шилка" обрушила на душманский склон горы шквал снарядов из всех своих четырех стволов со скоростью одиннадцать выстрелов в секунду на каждый. Словно водой поливала из пожарного брандспойта, только не вода это была... С БМД запустили ПТУР, видно, засекли миномет и, похоже, накрыли первым же выстрелом. И сразу поддержали "Шилку" огнем "Грома". Разрывы снарядов выбивали из коричнево-серой скальной плоти большие и малые куски, вызывая на склонах каменные лавины...

— А-а-а-а! — донеслось откуда-то сверху, и перед сидящими под скальным козырьком десантниками, будто упав с неба, возникла фигура в драном халате, размотанной чалме и с РПД в дрожащих от страха и напряжения руках.

В глазах басмача плескался животный ужас, а из полуоторванного уха щедро лилась кровь. На халат, на ободранные руки, на вытертый до блеска пулемёт...

"Вот теперь точно — пиздец", — успел подумать Виктор, и потянул спусковой крючок автомата лежащего на его коленях. "Калаш" захлебнулся длинной очередью, а на халате басмача, на груди и животе появилась цепочка тёмных отметин.

Уже падая, враг нажал на спуск, и задранный к небу ствол "Дегтярёва" расцвёл пламенем, пляшущим на дульном срезе.

— Салют, бля, — сказал кто-то из ребят и нервно засмеялся. Ответом было молчание...

Через несколько минут, огонь со стороны противника ослаб, потом прекратился вовсе. "Шилка", однако, постреливала — для острастки, короткими очередями, но БМД стрелять перестала.

Федорчук выждал ещё пару минут и побежал к застывшей на дороге бээмдэшке, настороженно поводившей из стороны в сторону хоботком пушки. Десантный люк машины оказался открыт и оттуда... навстречу Федорчуку неслась песня!

Мы в такие шагали дали,

Что не очень-то и дойдешь.

Мы в засаде годами ждали,

Невзирая на снег и дождь!..

Витька добежал, сунул голову в люк и наткнулся взглядом на белозубую улыбку:

— Заходи, дядя! Не боись! Водички глотни. Давно окопались?!

Но тут говоривший заметил, видно, кровь на лице Федорчука и, изменив тон, сочувственно спросил:

— Зацепило? Давай перевяжу!

— Да не, спасибо братки, ерунда! Просто в броню не вписался... А вы откуда, такие веселые? С песней воюете!

— Второй батальон, — объяснил один из бойцов. — Ща остальные подойдут, раскатаем духов на хрен!

— Класс! — совершенно искренне выдохнул Федорчук, которого начала отпускать "лихорадка боя". — Дайте, воды, а то у нас ни капли и раненый, — крови много потерял, — пить хочет. И сигарет, если есть...

— В общем, так жрать хочется, что трахнуть некого, — заржали внутри.

Из люка вылез сержант-десантник, покачал головой, рассматривая на солнце Федорчука, отдал флягу и пачку "Кэмэла", и, протянув руку, представился:

— Павел, Пугачёв.

— Федорчук, Виктор, — пожал руку Витька, зажав флягу под мышкой левой руки.

— Ну и рожа у тебя... Федорчук! — улыбнулся и снова покачал головой Пугачев.

Витька непроизвольно дотронулся до лица:

— Млять, — выругался он от боли, левая половина лица опухла и на ощупь скорее походила на мячик.

— Тебя хоть сейчас в банду к Горбатому, "Кривым" там будешь! — сказал Пугачев, и оба заржали...

Так и стояли, смеясь и раскачиваясь в такт смеху, на побитой дороге рядом с шевелящей стволом бээмдэ. Бой кончился. Во всяком случае, здесь и сейчас больше не стреляли. И время подсчитывать потери и хоронить павших еще не наступило. Короткое мгновение счастья посередине войны, ужаса и смерти. Они стояли и смеялись. Солнце, уже почти касаясь пиков гор, медленно уходило на Запад...

3. Ольга Ремизова, Санкт-Петербург, 1996-2009 годы

Иркину бы активность да в мирных целях! Казалось, подключи "девушку" к динамо-машине, и она запитает электричеством всю немаленькую Вену. Такой, видишь ли, темперамент, такая энергетика. И откуда что берется? Ведь родные же сестры, но не похожи ничуть. Наверное, так и должно быть, когда разница в восемь лет. Другое поколение, другая судьба.

— Так, — сообщила Ирина через полчаса. — Я же тебе сказала, никаких автобусов и прочих поездов. Есть тебе оказия, да такая, что пальчики оближешь!

— Облизываю. — А что ей еще оставалось сказать?

Честно говоря, не хотела она сюда ехать. Неудобно было. Ведь заранее же знала, как Ирка ее будет принимать, потому и стеснялась. Но живой человек — соскучилась, два года не виделись, и, в конце концов, поддалась на сестринские уговоры, согласилась, приехала. И то сказать, чувства чувствами, а противостоять напору госпожи ди Скоцци, это совсем другое здоровье надо иметь.

Они и всегда были разные. Старшая сестра, то есть, Ольга: спокойная, даже излишне "спокойная", неэнергичная, безынициативная. Во всяком случае, таковой ее воспринимали другие, и она, порой, готова была с этим согласиться и соглашалась, принимая на себя уготованную судьбой роль. "Тихоня Оля" — так с легкой руки лучшей подруги ее и дома называть стали, хотя в мечтах своих ... В мечтах она была совсем другой, но с возрастом, как известно, мечты имеют свойство нечувствительно растворяться в окружающей среде, да и от слова "халва" во рту сладко не становится.

А вот Ирка — сестра младшая — всегда знала, как получить то, что ей положено, а положено ей всегда было всё. Абсолютно всё. И ведь не рвала из рук, не жадничала — зато и подруг у нее было столько, сколько сама хотела — не исхитрялась. Нет. Все приходило как-то само по себе, она только действие начинала и — получалось. После пятого класса захотела перейти в английскую школу, единственную в районе, куда по прописке-приписке к месту жительства попасть не могла. Сама пошла и очаровала директора и была зачислена. А после — это уже восьмой класс был — так же перешла в математическую.

— Зачем? — Спросила тогда Ольга. — Ты же чистый гуманитарий!

— А там мальчики умные. — Вот такой ответ.

В восемнадцать, на втором курсе университета, вышла замуж. Жених... Ну что сказать. Спортсмен, умница, восходящая надежда российской физики. Впрочем, не прошло и двух лет, как Кирилл и Ира жили уже в Германии, где Кирилл продолжил обучение в докторантуре, а Ирина завершала образование, но уже на немецком языке. И завершила, и нашла — можно подумать это так легко — работу в какой-то европейской организации в Брюгге. Немки о такой работе могли только мечтать, а она — без европейского гражданства, без связей и протекции — раз и в дамках!

Ольга тогда только головой покачала, но, хотя и обидно было до слез, посоветовала Ирке, прилетевшей в Питер "пообщаться", от предложения отказаться. Кирилл-то ни в какой Брюгге поехать не мог, у него диссертация... планы, карьера.

— А у меня? — Спросила Ирина. — Если любит, все бросит.

Но, разумеется, не бросил. Трагедия? Отнюдь. Через полгода Ирина познакомилась в Брюсселе с молодым очаровательным еврократом. Алессандро ди Скоцци на итальянца — как представляла их Ольга — похож не был. Скорее, на какого шведа-норвежца: золотистый блондин с правильными чертами лица и васильковыми глазами. Вы представляете себе, что это такое, если в комплекте идут метр девяносто два роста и атлетическое телосложение, довольно высокий интеллект, — конечно, не Иркины сто сорок три по шкале IQ, но все-таки сто двадцать, — образование и весьма перспективная работа. Ольга представляла. Теоретически. Но тут, мало того что итальянец был по уши влюблен в Ирину, сама Ирка умудрилась влюбиться в него ничуть не меньше, чем была влюблена в свое время в Кирилла. И вот любовь-морковь, свадебное путешествие на Гавайские острова — Ольга даже позавидовала немного, но исключительно про себя — и... Дальше Ирина начала методично рожать детей, одновременно пописывая женские романы на немецком и русском языке. Мальчик — роман, девочка — два романа, еще одна девочка — еще две книжки, и так далее. В общем, пять детей, одиннадцать книг, и докторская по творчеству Магритта. А пока она занималась детьми и книгами, Алессандро делал карьеру. Два года в Брюсселе, два года — в Нью-Йорке, год в Женеве, и вот теперь — Вена.

— Ты должна приехать к нам на Рождество.

— Ир, — решила отшутиться Ольга, у которой просто не было сейчас денег на такую поездку. — Я же православная...

— Билет я тебе уже купила, — оборвала ее Ирина. — Получишь в аэропорту. "Шенген" у тебя до февраля — знаю. Жду.

Так Ольга и попала на католическое рождество в Вену, ну а коли так, то уж из Вены в Прагу, куда собралась ее единственная и лучшая подруга — Таня, грех не подскочить. Что может быть романтичнее, чем встретить Новый Год в красивейшем городе Европы?

... Есть тебе оказия, да такая, что пальчики оближешь!

— Облизываю. — Согласилась Ольга и посмотрела на сестру, полчаса обзванивавшую многочисленных своих друзей в поисках оказии. — И "на ком" же я еду?

— Ты едешь на черном бронированном "Хаммере"! — Радостно выпалила сестра. — Один наш знакомый, вообще-то он, наверное, торгует наркотиками... Шучу! — Сразу же подняла вверх руки Ирина, увидев реакцию Ольги. — Не волнуйся, милая. Он торгует оружием... но на совершенно законных основаниях. Так вот, Федя едет в Прагу, и он... Нет-нет, приставать он к тебе не будет. Его подружке шестнадцать и она будет в машине.

По-видимому, у Ольги снова изменилось лицо, потому что Ирина снова всплеснула руками и заявила:

— Ну, хватит привередничать! Это его проблемы. Посадят за соблазнение несовершеннолетней, так его, а не тебя. Но ведь не посадят, адвокатов наймет, да и ляльке нравится!

"Нравится", — согласилась Ольга, едва увидев "подругу олигарха". — Причем обоим".

Девушка оказалась белая и крупная с отчетливо прописанными чертами лица и контурами юного, не успевшего отяжелеть тела. Что называется, все при ней — даже голубые глаза. И цену себе знала, паршивка: "подавала" себя как самый крутой бренд в самом дорогом бутике, где, наверняка, и одевалась. И, разумеется, папик, глядя на нее, млел и пускал слюни. Где ему было устоять перед таким-то дивом?

"Красота — страшная сила!" — усмехнулась про себя Ольга, вполне оценив "боевую подругу" торговца оружием.

Но и девушка, похоже, была без ума от своего не по возрасту подтянутого брутально-мачоватого Феди.

— Здравствуйте, Ольга! — он возвышался над ней, как гора. — Я Федор, а это Лара. Будем знакомы!

"Так мы же с вами, Федор Львович, уже знакомы, только вы меня не помните...и хорошо, что так!"

— Очень приятно!

Дело было в девяносто шестом, осенью. Ольга тогда уже не бегала на лыжах, да и стреляла редко и только по случаю, забывая помаленьку свое "славное прошлое". Институт закончила, замуж сходила... В общем, жизнь удалась, как говорится, да так, что мало не покажется. Одна в чужом городе, и что с того, что город этот — Петербург. Она же не питерская, ее проживание в Северной Пальмире не грело. Наоборот, все время было холодно, и на улице, и дома. А дом... Квартира была — прямо сказать, ужас, что такое. В старом фонде на Васильевском острове: одно слово, что своя жилплощадь — и это действительно немало — да еще и от работы близко. В остальном же — просто мрак. Не ремонтированная чуть ли не со дня окончания ленинградской блокады, холодная и сырая, с текущим потолком и щелястыми перекошенными рамами, квартира эта, как бы даже двухкомнатная, навевала на Ольгу уныние, если не сказать тоску. И не отремонтируешь ведь! На какие шиши ремонт затевать? Оклад у библиотекаря мизерный, и в этом смысле, что в районной библиотеке торчать, что в БАНе значения не имеет. Культура у нас, как известно, финансируется по остаточному принципу. Наука тоже, а какие остатки были в девяностые, знает только тот, кто тогда жил...

Как-то вечером, после работы, — Ольга вышла из библиотеки на Биржевую улицу, свернула за угол, и шла теперь по Тифлисской в сторону набережной — рядом с ней остановилась машина.. Погода была привычно никакая, то есть, скверная, но "в пределах разумного". Сыро, пасмурно и знобко, и мелкий дождик, никак не решавшийся пролиться по-настоящему. Настроение подстать, а тут еще этот шикарный, но весь в грязных потеках автомобиль.

"А вдруг эти?" — мелькнула паническая мысль.

Под "этими" понимались бандиты всех мастей, от которых, известное дело, молодой женщине ничего хорошего ожидать не приходилось. Впрочем, если верить, прессе, не молодым тоже, как и мужикам любых возрастов.

— Ремизова, ты?! — мужчина, вылезший из машины показался знакомым, но кто это, Ольга сходу не вспомнила.

— Я... А вы...

— Ты! — улыбнулся мужчина, подходя. — Мы с тобой сто лет, как на "ты".

— Коля! — узнала наконец Ольга.

— Я и есть! Ну, здравствуй, "кукушка"! Видит бог, я тебя не искал, даже не думал...