В третью стражу: Автономное плавание

"Ужас!"

Но к счастью, в момент заключения брака барон находился уже в том возрасте, когда изменения в "общем состоянии организма" происходят быстро и часто неожиданно. Так случилось и с Альбедиль-Николовым. Вот, казалось бы, еще вчера он был крепок и охоч до прелестей юной жены, а сегодня ему уже "никак не до этого". Так что на самом деле страдала Кайзерина не сказать что б очень долго, — хотя и страдала — а, спустя еще немного времени, смогла уже вполне насладиться своим положением замужней, но совершенно независимой женщины. Но это та Кайзерина, которая о Луи-Викторе старалась даже не вспоминать. Ей было слишком больно думать о "лучшем мужчине своей жизни", а боль — это именно та вещь, которой по возможности следует избегать. Она и избегала. И Ольга была с ней в этом вполне солидарна. Ей-то на что сдались эти "мучительные" воспоминания? Де Верджи ей никто! Не она была в него влюблена, не она сходила по этому "красавчику" с ума. Но, с другой стороны, именно Ольга могла без тени страха — так ей поначалу казалось — и без каких-либо "привходящих обстоятельств" припомнить и оценить слова покойного Луи-Виктора.

Адрес и имя. Сказал ли он это просто так — для красного словца — или имел в виду что-то определенное?

"Возможно..."

Сейчас, по прошествии времени и, глядя в прошлое Кайзерины Кински трезвым взглядом Ольги Ремизовой, к словам "маркиза" де Верджи можно было отнестись и с большей серьезностью, чем сделала это однажды — много лет тому назад — взбалмошная красотка Кисси.

"Если подумать..."

Ольга выпила вторую порцию коньяка и сделала знак женщине, стоявшей у стойки, повторить. На нерве, алкоголь сгорал влет, а Кайзерине сейчас как раз требовалось пусть и небольшое — легкое, в "весе пера" — но настоящее, без дураков, опьянение.

"Итак..."

Итак, Ольга вспомнила слова Луи и решила, что "пожалуй, в них что-то есть". А поскольку нынешняя Кайзерина была уже не то, чтобы доподлинная Кейт Кински, но в то же время и никак не настоящая Ольга Ремизова, то и мысль у нее зачастую означала не только мысль, но и немедленное действие, чего ранее не замечалось ни за одной, ни за другой. А раз так, то вспомнила, обдумала, решила и поехала — вместилось в считанные часы. Однако затем, когда она была уже в пределах физической досягаемости, цель поездки вдруг показалась Кайзерине не такой уж убедительной, но главное, не настолько желанной, чтобы переться за ней к черту на кулички и притом рисковать...

"Риск".

Теперь цель поездки представлялась опасной, страшной и... неверной. Бог весть, кто ожидал Ольгу по адресу, указанному мертвецом, и ждал ли вообще. И, сидя сейчас в темноватом, запущенном кабачке на безымянной — для нее, Кейт, безымянной — улочке богом забытого французского городка, она не могла уже сказать с определенностью, хочет ли, чтобы по тому самому адресу ее все еще "ждали". Или лучше, чтобы забыли вместе с теми обязательствами, которые с ней, Кейт Кински, связаны. Ведь не факт, что тем людям — кто бы это ни был — так уж хочется расставаться с доставшимися им по случаю легкими деньгами.

"А почему, кстати, ты решила, что это деньги?"

Ответа на этот вопрос у Ольги, разумеется, не было. Показалось. Подумалось. Она предположила...

"Я... Мне показалось..."

Но мало ли что может примерещиться в сумерках?!

Впрочем...

"Двум смертям не бывать, не так ли?"

А в кармане пальто — в левом под соответствующую руку — лежал самозарядный "Вальтер ППК". Это был компактный вариант классического полицейского пистолета, но главное, Ольга была уверена, что без колебаний всадит 7,65 миллиметровую браунинговскую пулю в любого, кто решится покуситься на ее жизнь и...

"Имущество", — с кривой усмешкой, пусть и мысленной, закончила свои рассуждения Ольга.

После этого она выпила третью рюмку коньяка, расплатилась и вернулась в ожидавшее ее такси. А еще через четверть часа она звонила в колокольчик у старой выцветшей двери небольшого неухоженного особняка. Серый, потемневший от сырости — рядом протекала река — камень, два высоких этажа, черная сланцевая двускатная крыша, и темные, вероятно, зашторенные изнутри окна: не дать не взять тайный вертеп или укрывище ночных татей. Эжен Сю, одним словом, Дюма-отец и Андре Жид...

— Здравствуйте! — сказала Ольга, когда дверь, наконец, отворилась.

Перед ней в тени дверного проема стояла высокая костистая женщина неопределенного возраста. Впрочем, при всей неопределенности ей было никак не меньше пятидесяти. Вот было ли ей больше или меньше шестидесяти — действительно оставалось загадкой. Но не сорок, и уж тем более никак не тридцать.

— Я ищу мадам Скаррон...

— Кто вы? — это были первые слова, произнесенные открывшей дверь женщиной. Голос у нее оказался сухой и хриплый, но не в этом дело.

На вопрос следовало ответить, и ответить безошибочно правильно. Это было ощущение сродни наитию, интуитивное понимание "системы отношений", внезапно появившееся у Ольги.

— Я... Кейт... — сказала она. — Подруга Луи-Виктора.

— Долго же ты сюда добиралась... — женщина смотрела на Ольгу без гнева и удивления, она просто констатировала факт.

Пять лет. И в правду, долго. Но так сложились обстоятельства.

— Так получилось, — сказала она вслух.

— Пойдем, — никак не отреагировав на ее слова, женщина поманила Ольгу за собой и, закрыв за ней дверь, пошла, не оборачиваясь, куда-то в глубину дома.

Похоже, никого, кроме них двоих, в доме сейчас не было. Возможно даже, — во всяком случае, таково было мгновенное впечатление, возникшее у Ольги — что и в другое время здесь не бывает гостей, а постоянно обитает одна лишь мадам Скаррон.

Между тем, все так же молча, они миновали длинный темный коридор, поднялись по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, и вскоре оказались в довольно большой, но страшно захламленной комнате. И тут мадам Скаррон сделала нечто странное, что, впрочем, тут же и разъяснилось. Она опустилась на колени у дальней стены комнаты, едва уместившись между старой детской коляской и огромными напольными часами в рассохшемся и лопнувшем в нескольких местах футляре красного дерева, и начала шарить длинными узловатыми пальцами по высокому плинтусу. Что она там искала и зачем, стало ясно через мгновение. Отчетливо щелкнул потайной запор и часть стены — деревянная панель размерами примерно метр на метр — отошла в сторону, открывая темный проем. Оказывается, стена не была сплошной, а за деревянными панелями имелось скрытое пространство. Тайный чуланчик или тайник, но истинных размеров "застенного пространства" Ольга оценить не могла: там было темно.

— Вот, — женщина достала из темного зева и подвинула к Ольге средних размеров фибровый чемодан неопределенного цвета. — Это тебе.

— Мне?

— Ну, не знаю, — пожала плечами женщина. — Он так сказал.

— А что там? — еще не оправившись от изумления, спросила Ольга.

— Тебе виднее, — сухо ответила мадам Скаррон. — Я в чужие дела не суюсь. Позови, когда соберешься уходить, — сказала она и немедленно вышла из комнаты, оставив Ольгу один на один с посылкой из прошлого.

"И что же это такое?" — мысленно почесала затылок Ольга, но чтобы узнать ответ на этот вопрос, следовало открыть чемодан и посмотреть.

Ольга освободила стоящий под самым окном стол от корзины с каким-то тряпичным мусором и двух связок старых книг, и водрузила на него чемодан, оказавшийся на поверку не таким уж и легким.

"Посмотрим..."

На нем не было никаких запоров кроме обычных замков.

"Обычные замки..."

Обычный потрепанный жизнью чемодан.

"Обычный..."

Ольга щелкнула замками и откинула крышку.

Несколько больших конвертов из плотной бумаги, желтой и голубоватой, рукоять револьвера, высовывающаяся из-под одного из них. Пачки денежных купюр в другой части чемоданного пространства: фунты стерлингов, доллары США, швейцарские франки, шведские кроны, что-то еще, и жестяные банки из-под монпансье... Ольга открыла одну — на удачу... Бриллианты...

"Значит, ты все же ограбил того ювелира... А может быть, и других..."

В следующей коробочке лежали кольца с изумрудами и аметистами.

"Недурно!"

В первом большом конверте находились паспорта на имя господина и госпожи Фернандес — граждан Венесуэлы.

"Значит, ты не лгал..."

Он не обманывал ее, нет. Он действительно собирался уехать из Европы...

"Собирался, но не успел".

В других конвертах оказались еще три комплекта документов, и везде ее фотографии и... и его.

"Мне очень жаль..." — в глазах стояли совершенно неожиданные слезы.

Кого она жалела? Его? Прежнюю Кейт?

А внизу, под конвертами обнаружились подлинные документы Луи-Виктора, аккуратно сложенные в кожаную папку. Оказывается, он был настоящим маркизом.

"Надо же! Ну, кто бы мог подумать?"

Эпилог

— Товарищи, — Урицкий остановился около стола Штейнбрюка и обвел присутствующих внимательным взглядом. — Случилось огромное несчастье. Вчера в Париже убит Маршал Советского Союза Михаил Николаевич Тухачевский.

— Подробности пока неизвестны, — продолжил он через минуту, когда улегся короткий шторм, прокатившийся по комнате. — Но из сообщения нашего посольства и перехвата парижского радио можно понять, что осуществлен террористический акт с использованием взрывчатки. Есть сведения и о перестрелке, вспыхнувшей на улице до и сразу после взрыва. Однако ни того, кто совершил это злодейское преступление, ни подробностей, как оно осуществлено, нам пока неизвестно. По линии НКВД, которому была поручена охрана маршала, проинформировали, что они потеряли семь человек убитыми и ранеными. Погиб, судя по всему, и наш товарищ, сопровождавший Михаила Николаевича в качестве порученца.

"Ну, ни хрена себе!" — это была первая реакция Татьяны. Однако не успел еще комкор закончить свою короткую речь, как она аж похолодела, припомнив некоторые детали своего последнего разговора с Олегом.

"Последнего... Господи! Только не это!"

Но вот то, что это его рук дело, у нее сомнений почти не было. Убийство Тухачевского стало первым крупным событием, о котором она не знала. А не знала она этого потому, что твердо помнила: Тухачевского расстреляли в 1937 году. Его, и кого-то еще... Там был процесс в тридцать седьмом...

"Нет, — вспомнила она. — Кто-то застрелился, а вот Тухачевского точно расстреляли".

Но если он погиб в тридцать шестом, то через год расстрелять маршала становилось никак не возможно. И более того. Теперь он наверняка войдет в пантеон жертв белогвардейского или еще какого-нибудь террора и станет героем в квадрате, как какой-нибудь Чапаев. Мертвые ведь сраму не имут... Зато про них можно рассказывать анекдоты.

"Интересно, а какие анекдоты будут рассказывать про маршала? Или не будут? Про Щорса же, вон, не рассказывают!"

Но, в любом случае, быть убитым врагами — или своими под видом врагов, как "красный Робин Гуд" Котовский — это совсем не то же, что умереть или погибнуть в аварии. Маршал нынче, считай, стал святым!

"Святой... А как же Олег? С ним-то что?!"

Но тут выяснилось, что за своими мыслями и, главное, за нахлынувшим беспокойством за Олега, Татьяна пропустила переход к основной теме этого странного собрания. Ведь не затем же их всех нынче собрали, чтобы сообщить о гибели Тухачевского. Да и знали уже — пусть не все, но большинство людей, находящихся сейчас в кабинете Штейнбрюка — наверняка знали о теракте и без Урицкого. Иначе откуда взялось такое напряжение?

— ... приобретает огромное значение, — медленно, как по бумажке, но с "нервом", хорошо ощущавшимся за показной сдержанностью, говорил Урицкий. — Возможно, этот человек именно тот, за кого себя выдает, но, в любом случае, теперь — даже больше, чем до случившегося сегодня... вчера — разработка источника "Катехизис" представляется чрезвычайно важной... Ответственность за исполнение операции возлагаю лично на товарища Штейнбрюка...

И завертелось! Такого "аллюра" не могли припомнить ни Татьяна, ни ее альтер эго. Три креста, да и только. Ветер в ушах и "песок" в слипающихся от усталости глазах. Отоспаться удалось только на пароходе, и на этот раз Татьяна не запомнила даже, была ли во время перехода из Ленинграда в Роттердам качка, или не было. Так устала, что забыла про все — даже про то, что идет на немецком судне — только до койки добралась, упала и спала, считай, всю дорогу. Спала и видела ужасы, но вырваться из объятий морфея не могла. Просыпалась, разумеется, шла на обед или завтрак, в туалет или душ, вспоминала, что плывет, идет, передвигается по морю навстречу неизвестной судьбе, враз просыпалась по-настоящему, покрываясь холодным потом, и едва сдерживалась, чтобы не заголосить или не пустить слезу, но вскоре опять спала. И там, в тягостном зазеркалье ее кошмаров, то хоронила Олега на каком-то незнакомом кладбище, то видела, как лежит он в луже крови на неизвестной ей парижской улочке рядом с развороченным взрывом кафе, то ее донимал еще какой-нибудь несусветный ужас. Но как-то все-таки жила и дожила до Роттердама. Сошла на берег, и в тот же день уехала в Голландию, в Амстердам, где сменила документы и сняла черный парик, опять став Жаннет Буссе. И уже под своим именем, но с липовой бельгийской визой, снова въехала в соседнее королевство, чтобы в воскресенье первого марта прибыть, наконец, в Брюссель.

А на следующий день, ровно в шесть часов вечера она подошла к памятнику павшим в Мировой Войне и остановилась, с замиранием сердца ожидая, что будет дальше, и будет ли это "дальше" вообще.

Все было возможно в этот "миг": конец истории, или ее начало...

Хайфа — Москва — Уфа

Декабрь 2009 — Ноябрь 2012

— Муниципальный дом-коммуна в 19-м районе Вены. Построен в 1927-1930 гг. Памятник "социальной архитектуры". Длина фасада — 1100 метров. В феврале 1934 года стал одним из центров сопротивления рабочих правительственным войскам

— Хеймвер — (нем. Heimwehr — отряды самообороны) — "Союз защиты родины" — националистическое, военизированное объединение, действовавшее в Австрии с 1919 по 1938 год. Бойцы хеймвера приняли активное участие в подавлении рабочего восстания в Вене в феврале 1934 года.

— 21-й район Вены, в северной части города, отделён от 19-го района (Дёблинг) Дунаем. Был населён преимущественно рабочими.

— Шутцбунд (нем. Republikanische Schutzbund — Союз обороны) — военизированная организация Социал-демократической партии Австрии, созданная в 1923 году и действовавшая до 1936 года.

— предусматривал экономическую помощь Австрии со стороны стран участников бывшей Антанты, на условиях строжайшего соблюдения условий Сен-Жерменского мирного договора 1919 года в части сохранения государственного суверенитета Австрийской республики и её необъединения с Германией.

— владельцем "Дейли мэйл".

— канцлер Австрии (1932-1934 гг.). Убит нацистскими заговорщиками.

— Социал-демократическая партия Австрии.

— реальный текст телеграммы.

— Рихард Бернашек, руководитель "Шутцбунда" — боевой организации Австрийской социал-демократической партии.