В третью стражу: Автономное плавание

— Кто тебя знает? — усмехнулся Олег.

— Пошел на фиг! И?

— Человек работает на Разведуправление Красной Армии.

— Да, ты что?! — оживился Федорчук. — Да за это следует выпить! Вот только закусить, прости, у меня нечем.

— Ничего! — отмахнулся Олег. — Мануфактурой занюхаем!

— Вот, знаешь, чему не устаю удивляться? — неожиданно засмеялся Виктор.

— Ну? — подозрительно посмотрел на друга Олег.

— Баранки гну! — ожидаемо выпалил Федорчук. — А удивляюсь я тому, Цыц, какие слова и выражения сидят у тебя в башке. Ты же тридцать лет, как свалил. Жена по-русски ни гу-гу... Черт! Прости, Олежек!

— Не бери в голову... — на самом деле спазм в горле неожиданно образовался, и источник слез открылся где-то в опасной близости от глаз. — У самого-то, можно подумать, не болит... Прозит!

Олег опрокинул стаканчик, вливая в себя всю порцию сразу, хекнул, выдыхая, сунул в рот сигарету, закурил.

— Проехали.

— Проехали, — согласился Виктор, глаза которого стали вдруг как у больной собаки.

— Скажи, — меняя тему, спросил Ицкович. — Ты уверен, что хочешь остаться?

— Дурак, — беззлобно откликнулся Федорчук, — я бы к Вальтеру и на пушечный выстрел не подошёл, если бы и, в самом деле, собрался в Аргентину. Чем он хуже меня в таком случае?

— Тоже верно.

— Между прочим, я кое-что придумал, — хитро подмигнул Виктор. — И не один я. Степа тоже клювом не щёлкает. Ты это видел? — и он достал откуда-то с буфета газету на английском языке и бросил на стол перед Ицковичем.

— Ну и на что я должен смотреть? — Олег был заинтригован, но пока не понял, в чем здесь цимес.

— На карикатуру.

— Карикатура? — переспросил Олег, глянул и замер пораженный узнаванием. — Ё моё!

— А! — торжествующе возопил Виктор, хватая со стола бутылку и разливая яблочную водку по опустевшим емкостям. — Каково!

— Подожди, подожди! — остановил его Олег. — А он, что, уже в НКВД?

— Нет, — качнул головой Виктор. — Он все еще в ЦК. Но, наверняка, сейчас вопрос уже решается или решился. По времени, вроде бы, пора. А тут картинка эта. Ты представляешь, как это там аукнется?

— Не уверен, — покачал головой Олег. — Впрочем, лиха беда начало. Ты знаешь, что он из Литвы и наполовину литовец по матери?

— Нет, — удивленно поднял брови Виктор. — Зато я знаю, что он в прошлом и позапрошлом году был в Австрии, Италии, тут вот, в Париже тоже был.

— Могли завербовать... — как бы размышляя вслух, предположил Олег.

— Англичане.

— Зачем, англичане? — удивился Олег. — Гестапо. На педерастии попутали.

— А англичане узнали и топят, — включился в игру Федорчук, и в его глазах загорелись азартные огоньки.

— Точно! А Вальтер узнал...

— Откуда?

— А мы что, обязаны знать, от кого он получал информацию? — удивился Олег. — Просто узнал.

— И его убили, — согласился Виктор.

— Гестапо, — Олег уже примерно представлял, на кого это можно повесить.

— Руками РОВС... — чуть не поперхнувшись от понимания — какая комбинация может закрутиться после его поездки в Ниццу — продолжил Виктор. И это предложение сулило красивое продолжение партии.

— Хороший ход, но тогда мне нужен персонаж, которого видели — могли видеть — в Гааге в день убийства.

— Персонаж... — на мгновение задумался Виктор. — Узнаваемый?

— Разумеется, — кивнул Олег. — Такой, чтоб его в Москве смогли по приметам вычислить.

— Есть такой... даже двое.

— Ну вот и славно. Я эту информацию через нашего нового товарища в Москву-то и протолкну. Слушай, Витя, а ты со своим куратором не расплевался еще?

— Так об этом же и речь!

— Так, значит, по твоему каналу уйдет... без имен, неконкретно... и намек, что решение принималось из-за возможности утечки какой-то сверхважной информации.

— Уже ушло... — однако о своих похождениях Федорчук решил пока не говорить... Хватит рассказов о "мокрых делах" на сегодня.

— Заговор Ежова, — поддержал после небольшой паузы он мысль друга, и вдруг с завистью посмотрел на дымящуюся в руке Ицковича сигарету. — Дай, что ли и мне дымом демократии затянуться! А то этот французский табак уже поперёк горла встал.

— Держи! Кого к Ежову пристегнем?

— Не знаю пока, — покачал головой Федорчук. — Тут надо думать. Может быть, у Степы кто-то на примете есть...

— Ну это в принципе не к спеху... Слушай, — вдруг оживился Олег, вспомнив кое-что из прошлой жизни. — У тебя же абсолютный слух!

— А это тут причем? — недоуменно взглянул на него Виктор.

— Ты песни Паулса помнишь? Листья желтые, вернисаж, ну что там еще?

— Олежек, а ты в себе? — поинтересовался Федорчук, прищуриваясь.

— Вполне, — усмехнулся Олег. — Ну, так как? Помнишь?

— Помню что-то, — пожал плечами Виктор. — А тебе зачем?

— Подожди! — остановил его Ицкович. — И ноты записать сможешь?

— С нотами, боюсь... Но, если надо, найдем кого-нибудь, кто умеет: я напою, а он запишет.

— Это хорошо, — улыбнулся Олег. — А что делать со словами?

— Подожди, тебе что — песни нужны? Репертуар?

— В точку, — кивнул Ицкович. — У меня есть классная певица, Витя. Мирей Матье, Эдит Пиаф... и наш человек, между прочим.

— Так, — усмехнулся Федорчук. — Говорили же мне опытные люди, где Ицкович, там и бабы. Наш человек оттуда — женщина?

— Да.

— Ё-маё!

— Это моя реплика! — запротестовал, разулыбавшийся, Олег.

— Неправильные мы попаданцы... Все правильные попаданцы — хитрые Лисы, заранее заучивают наизусть слова всех песен, а мы какие-то ненормальные: мелодию насвистеть еще туда-сюда, а слова даже из припева — через пень колоду, хорошо если общий смысл текста не переврем. Впрочем, тексты-то — как я понял — нам нужны на французском, а про любовь все примерно одинаковы: он-она под луною, несложилось-расстались, две звезды на закате, шум волны — море роз... Ладно, — хмыкнул Виктор. — Придумаем что-нибудь. Ты лучше послушай мою идею!

* * *

— Правда, возникает проблема морального плана, — Виктор покосился на пустой стаканчик, но решил не наливать. Разговор принял серьезный оборот, а это обязывало.

— Не вижу никаких этических проблем! — не согласился Олег. — Во-первых, сам бы он в такой ситуации недрогнувшей рукой, знаешь ли.

— Это да, — кивнул Федорчук. — Но мы — не он.

— Тоже верно, — не стал спорить Ицкович. — Но мы знаем кое-что про то, что случится на будущий год. Говорят, на его допросных листах видны следы крови...

— А так войдет в историю героем...

— И других паровозиком не потянет... жен, например, детей... — Олегу и самому было противно, но то, что они делали, делалось во благо...

"Как и многие другие преступления..."

— Ладно, — пожал плечами Федорчук. — пятнадцатого он будет в гостинице "Командор" на бульваре Османн...

— Стрелять?

— Не знаю пока.

— Слушай, а вы со Степой можете сделать радиовзрыватель? — поинтересовался Олег, в голове которого начал оформляться, наконец, долго зревший на периферии сознания план.

— Радиовзрыватель? Кустарно... на нынешней элементной базе... Нереально. Если ты не хочешь заполучить нечто в размере большой сигарной коробки с волочащимся шлейфом антенны. Метров в пять.

— То есть, если не взрывать, так значит стрелять?

— Ну вот, чуть что сразу — стрелять. А чем тебе часовой механизм не угодил? — удивился Виктор.

— Ну, хорошо! — согласился Ицкович. — Будильник. Взрыватели я достану. А вот взрывчатка?

— С селитрой и ее производными, по идее, проблем быть не должно. А вот детонаторов, Олег, нужно два: ударный или химический, и еще электро. Первый можно, в конце концов, от гранаты взять. Только не терочный, а то будем как дураки с хлопушками...

— Я же сказал, — махнул рукой Олег. — Взрыватели будут! Есть у меня канал.

— Тогда не вижу проблем, подгоняем авто с полутонной взрывчатки, и...

— Витя, ты бульвар имени крепкого хозяйственника, барона Османна, хорошо себе представляешь? — спросил Олег.

— Черт!

— Вот именно! — усмехнулся Олег, который над этим самым уже думал, хотя и не отдавал себе в этом отчета. Но вот Федорчук заговорил, и все встало, что называется, на свои места. — Но не беда! Я, Витя, знаю одно "другое" место — пальчики оближешь!

— Какое место?

— Мне тут кое-кто рассказал, что тринадцатого Тухачевский встретился со своим товарищем по немецкому плену, лейтенантом Реми Руром. Рур — журналист. Сейчас печатается под псевдонимом Пьер Фервак. В двадцать седьмом он даже книгу о Маршале выпустил. Типа воспоминания о замке Ингольштадт и германском плене. Следить за этим типом несложно. Он приведет нас в кафе. Там, разумеется, будет охрана, но подозреваю, что встреча будет неформальной и менее помпезной, чем обед с бывшими офицерами Семеновского полка.

— Как будем работать пациента?

— Двое следят за Ферваком. — Предложил Олег. — Один потом остается в машине, а второй — звонит из ближайшего бистро третьему в кафе или еще куда. Третий отправляет смертника на заминированной машине по адресу, заведя перед этим часы, и сам тоже едет к месту действия, приглядывая за миной.

— Подожди! — остановил Олега Виктор. — А кто смертник?

— Есть у меня один местный фашик на примете. Его в любом случае надо убирать, а тут и повод хороший.

— Ага! — Виктор все-таки разлил кальвадос по стаканчикам. — Но, знаешь что, не надо его взрывать. Пусть бросит машину и уходит. Чекисты за ним, тут мы и постреляем и его, и этих, и давай Бог ноги!

— Тогда нам нужна пара МП-18! Или томпсоновских "трещоток". Впрочем, с "томми-ганами" будет перебор. Здесь не Чикаго, юноша... И сразу же встаёт во весь рост второй вопрос: где их взять?

— МП-18? Что за зверь такой? — ну, да, Виктор-то не немец, откуда ему такие тонкости знать?

— Первый пистолет-пулемёт Шмайсера, с деревянным прикладом и барабанным магазином от "Люгера"...

— Знаю, — кивнул Виктор. — Видел пару раз. Ну "Шмайсер" я, пожалуй, могу достать... Или, в крайнем случае, что-нибудь похожее. "Штайер", например, — задумчиво протянул Виктор и закурил. — На черном рынке, наверняка, есть. Но вообще-то стремное это мероприятие: сам понимаешь, криминал, стукачи, то да се. Ладно, дай подумать, может быть, что-нибудь и придумается. Пока суд да дело, давай, я быстренько по лавкам пробегусь. Багет куплю, сыр, ветчину, кофе... Настоящих французских сардин. Они в оливковом масле, очень пряные. Поесть-то нам всяко надо, да и разговор живее пойдет. Фосфор, знаешь ли. Требуют нервные клетки...

— Вот интересный феномен, — отсмеявшись, сказал Олег. — Как немец, я вполне могу говорить всухую...

— А как русский — нет! — заржал Федорчук. — Мы русские такие!

— Это ты мне говоришь? — картинно ужаснулся Олег.

— Я, я! — передразнил его Виктор. — В зеркало на себя глянь при случае... Ну, бывай! Вместе нам светиться ни к чему. Подожди меня здесь, я скоренько!

— Не торопись! — крикнул вдогон Олег. — И купи бриошь с изюмом, к кофе вместо пирога!

Но Виктор вернулся с порога и, тщательно посмотревшись в зеркало, висевшее на стене, как-то скучно и трезво спросил:

— И вот ещё что, Олег. Ты, пока меня не будет, подумай, сколько мы постороннего народу в этот раз в графу "запланированные потери" внесём. Полтонны аммонала... Это, знаешь ли, не в тапки срать...

* * *

Накатило на него в поезде. Сидел, дремал. Потом проснулся, глянул лениво в окно, ничего примечательного: не понять даже, едет ли поезд все еще по Франции, или это уже Бельгия. Но это, разумеется, иносказательно. Де-факто это была Бельгия, и де-юре тоже, поскольку паспорта проверяли как раз перед тем, как Баст заснул. Неважно, что там делалось за окном вагона, чьи деревни и поля мелькали за редкими деревьями. Важным стало ощущение, что сон кончился, и он, Олег Ицкович, превратившийся волею обстоятельств в Баста фон Шаунбург, вернулся к жизни. К самой обычной жизни, даже если это фантастическая жизнь в чужом, но ставшем своим теле, под чужим, впрочем, переставшим уже резать слух именем, и в чужом времени, каким-то образом превратившемся в его собственное.

Это странное ощущение, необычное, яркое, ни с чем не сравнимое. Как будто само время — непостижимая субстанция, слившаяся в единый поток с историей — проникло в это свое-чужое тело, наполнило его собой, заставив ожить и прочувствовать реальность и материальность окружающего мира каждой клеточкой. Время кипело энергией в крови, с бешеной скоростью — так казалось — неслось по узостям кровеносных сосудов. История насыщала вдыхаемый легкими воздух ароматами и смрадом эпохи, отчего прояснялось в мозгах и глазах, и мир приобретал свои настоящие цвета, звуки и смыслы. Дико захотелось быть, жить на этой земле, под этим небом, с этими людьми, но на пороге стояла война. Война, которой суждено уничтожить эту цивилизацию и породить новую. Послевоенная Европа только напоминает довоенную, но та несколько архаичная Европа умерла вместе с десятками миллионов убитых, еще большим числом искалеченных, с разрушенными городами и исчезнувшими в огне пожарищ картинами, библиотеками, архивами. Возврата к ней нет, и не может быть. И тяжесть этого знания, ответственность за обладание им, заставило Олега окончательно принять то, что с ним случилось как факт, как реальность, данную в ощущениях.

Он встал с дивана. Попутчики дремали, но он спать уже не хотел. Он проснулся. Во всех смыслах проснулся. И неожиданно выяснилось, что, хотя в главном он оставался Олегом, его тело и непосредственные реакции безраздельно принадлежали человеку по имени Себастиан фон Шаунбург, но к прежнему Шаунбургу человек этот никакого отношения, разумеется, не имел. Слияние произошло, адаптация благополучно завершилась, и ему, Олегу-Басту теперь не нужно опасаться, что он выдаст себя какой-нибудь неправильной реакцией, неподходящим жестом, словечком на неизвестном прототипу языке.

Баст вынул из кармана фляжку, свинтил колпачок и сделал пару сильных глотков, враз ополовинив серебряный сосуд. Коньяк согрел изнутри, чуть-чуть приподняв заодно и настроение.

"Ну, с днем рождения!" — усмехнулся Баст, закуривая. — Чтобы коньяк и не поднял настроения? Так не бывает!"

* * *

— Что-то случилось? — спросила она, с напряжением всматриваясь в его лицо.

— Ничего не случилось. Во всяком случае, ничего такого, что могло бы меня изменить, — разумеется, он лгал, но полагал, что ложь во спасение, да еще и ради дела, не есть грех. В конце концов, Таня уезжала, и что же, он — как честный человек — должен вывалить ей на дорожку всю правду?

"В каком-то смысле женщины правы. Все мы кобели! — мысленно усмехнулся Олег. — Ну, пусть не все, но многие. Это-то уж точно".

— Ты изменился...

— Прошло почти две недели.

— Ну, разве что, — в ее голосе все еще слышалось недоверие.

— Когда отходит твой пароход? — спросил Олег.

— В девять вечера я должна быть на борту.

— Не густо, — вздохнул Олег. — Поужинаем?

— Ты приглашаешь меня в ресторан? — улыбнулась она.

— Есть возражения? Пожелания?