В третью стражу: Автономное плавание

Но, видимо, от общей слабости организма Татьяна палку-то перегнула, и тут уже не выдерживает Жаннет:

"А ты сама-то, чем лучше!? Раз обожглась, а потом выбирала! Этот не хорош, тот дурак... Третий и вовсе тюбик зубной пасты не закрывает! Какой кошмар! Мама тебе что говорила? — "Терпимей будь к людям, Таня! С твоим характером одна останешься!" — Как в воду глядела!"

"Много ты понимаешь!" — возмутилась Татьяна, которую этот странный моно-диалог несколько отвлек и от качки, и от связанного с нею состояния. — Ты меня поучи, болезная! Поучи!"

Но странное дело. Чем сильнее гуляли у нее эмоции, тем "живее" и активнее становилась на самом деле не существующая уже Жаннет.

"Сама стерва старая! — перешло в контрнаступление альтер эго. — Какого черта ты Олегу нервы мотаешь? Отлично понимаешь — сам он тебя в постель не потянет, и будет делать вид, что всерьез воспринимает твои non probant prИtexte, и будет ждать, пока ты сама не запрыгнешь, созрев, или не запрыгнешь совсем, перестав ему голову морочить!"

"А почему, кстати, ему самому активность не проявить? — попыталась защититься Татьяна. — Ну, там, в Москве, допустим, понятно, жене изменять не хотел... Впрочем, другим жены обычно не мешают... Да он меня просто придумал!"

"Возможно! Что это меняет? Вот и выбери его... Сама!"

"Все! Уймись! Голова раскалывается!"

"Шизофрения?"

"Почти".

Качка...

"Уф..."

Но Жаннет действительно притихла, ушла, растворилась в тумане, колышущемся на краю сознания.

Вверх... Вниз... И опять вверх... Январское Северное море — это не летняя прогулка вдоль побережья Черного.

"На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу..."

Одна... Теперь у Тани пошла спокойная цепь воспоминаний, не прерываемая вмешательством подсознания.

Сама... Ну да, симпатичный, временами даже более чем, если бы влюбилась — закрутила бы так — мама не горюй. Однако же не закрутила. Значит, не влюбилась? А он женат, да и...

А теперь? Другой человек. Совсем другой. До ужаса, до полной прострации. Но она здесь, и он тоже здесь. И он... Да, красив, молод и... женат. Опять женат! Правда, здесь не то, что там, но все равно. И вообще, нужен ли он ей... в постели?

Но, видимо, существовали ключевые слова, на которые реагировала эта французская... комсомолка. Стоило упомянуть постель, как она тут как тут, словно и не уходила никуда.

"Мон шери! Кто из нас дура? Влюбилась бы? Как там ваш поэт писал: "Половодье чувств"? А как насчет "утраченной свежести"? Он женат четверть века, да у него... эээ... психофизиология уже другая! На девок — лишь бы в юбке — давно не бросается. Он дом построил, сад вырастил, детей поднял — все это просто так не оставишь, дала бы шанс — пришел бы. На себя посмотри — не девочка уже, в смысле — старуха сорокалетняя! А туда же, сама же ему говорила: "я девушка неромантичная", — вот трезво и подумай: а если это любовь?"

"Во, наехала! — мысленно расхохоталась Татьяна. — Похоже, ты и вправду втрескалась в Баста, золотко мое! Ладно, разберемся, подружка".

Мысль сделала очередной поворот: "Ты вот о чем подумай, тебе не кажется, что наша мышь белая — Оля, с этой австрийской крысой Кисси, чего-то намутить успели? Она, заметь, даже не дрогнула, когда я сказала, что мы сюда не одни попали. Что за блядская натура досталась тихоне Оле! Шлюха великосветская! И глаза стали какими-то масляными, когда об Олеге заговорили..."

Тут уже захихикала Жаннет:

"Ну вот "в постели" не нужен, но ревновать буду! Ладно, определяйся... старушка!"

"Ехидна! — мысленно сказала сама себе Татьяна, и ответила себе сама же — Стерва!"

"Вот и поговорила... Все, спать! Спать...".

"Галатее. Выход в Киле запрещаю. Маршрут прекратить. Следовать в Ленинград на "Сибири" и далее без задержек в Москву. Центр".

Второй помощник капитана, опознанный Жаннет, как коллега, еще вечером при посадке на судно, — когда проверял посадочные документы, и тогда же отозвавшийся на пароль, — принес ответ из центра ранним утром. Было еще темно. Жаннет измученная качкой и ночным бдением, бледная и растрепанная открыла дверь каюты на условный стук. Приняла сложенный вчетверо листок, поблагодарила кивком и поспешила захлопнуть дверь, не желая "красоваться" перед мужчиной — даром, что коллега — в разобранном состоянии. За расшифровку принялась без спешки только тогда, когда привела себя в относительный порядок. Правда, с утра ей было уже несколько легче. То ли качка уменьшилась, то ли организм, наконец, адаптировался.

— Шторма не было, — с улыбкой сообщил "коллега" в ответ на ее вопрос "не пострадал ли корабль в таком жестоком шторме?" — Просто поболтало немного, — объяснил он, принимая ответную шифровку. — Чуть сильней, чем обычно, но все-таки не шторм.

Звучало обнадеживающе, но главное, Центр отреагировал именно так, как ожидалось, и это — "внушало осторожный оптимизм".

В ресторане за завтраком, Татьяна хоть и с опаской, но уж очень хотелось — поела, и неприятных последствий не последовало.

Но "веселая" ночь не прошла бесследно.

"Что-то я не додумала", — размышляла Таня. — "Ах, да! Крыса Кисси и Олечка-тихонечка".

Собственно тихоней Оля стала с годами. А по молодости лет была вполне "боеспособна". Еще в школе разряд по лыжам выполнила. Даже на областных соревнованиях за район бегала, а уж в университете, когда биатлонная команда оказалась без женщин — предложили попробовать пострелять, и как ни странно неплохо пошло. И стреляла, и бегала на удивление всем — даже норму кандидата в мастера выполнила, победив на областной спартакиаде — и в спринте, и в классической "пятнашке". Всех рвала! Потом, правда, забросила это дело — учеба... да и полнеть начала. А вот недавно, еще "там", рассказывала — в тир случайно попала — так мужики обалдели, глазам своим не поверили, что бы "крыса библиотечная" и так... Но при всем при том, именно что тихоней стала. Затихла, "в сторонку отошла", да так там и стояла, не пытаясь не то, что бы шаг какой-нибудь решительный сделать, но и просто голос поднять. Однако это "там", а здесь, в этом их новом "сейчас" все совсем не так. Видно Кисси — эта австриячка... "свободного нрава" — так на Ольгу подействовала, что тушите свет!

"Ох-хо, — бомба та еще получилась... И... секс-бомба!" — мысленно улыбнулась Татьяна, вспомнив, как выглядела подруга при их последней встрече в Гааге.

"А как перепугалась, когда узнала, что я на "Сибири" поплыву, — "он же погибнет!" Хорошо хоть вспомнила, в конце концов, что не сейчас погибнет, а "в сорок первом, когда из Таллина детей и раненых вывозить будет". Да, и выходит, что разбомбят немцы этот вот пароход, и несколько сотен человек так и уйдут под воду. А кораблик хорош, и новый совсем... — Татьяна прогуливалась по палубе, благо погода позволяла, с любопытством рассматривая незнакомую ей ни в первой, ни во второй ипостаси архитектуру морского судна. — Значит в Ленинград. Еще три дня пути... или четыре? Надо уточнить расписание... Ох, не дай бог, только еще одного "не шторма" и уж, тем более, настоящего! А кораблик мы сохраним. Вывернемся наизнанку, но сохраним. Просто не допустим, чтоб нас бомбили, вот и сохраним!"

Между тем, "Сибирь", дождавшись очереди у шлюза и взяв на борт немецкого лоцмана, входила в Кильский канал. Татьяна вновь удивилась — канал очень узкий — местами чуть ли не уже Яузы — теплоход, казалась, вот-вот заденет берег с одной или другой стороны, но кое-где были и расширения — там ожидали прохода встречные суда. А вдоль берега какие-то заводики, склады — не поймешь. Чуть дальше пошли отдельные усадьбы и запорошенные снегом деревья в ровных рядах, похоже — сады.

"Яблони", — решила Таня.

"Сибирь" шла медленно. Но часа через четыре вышла-таки в Балтику, и ошвартовалась в Киле.

По громкой трансляции объявили, что стоянка сокращена до шести часов и в 20-00 теплоход отчаливает. Насколько поняла Татьяна — капитан хотел выдержать расписание — так как той ночью корабль шел каким-то хитрым курсом, чтобы "избежать бортовой качки и обеспечить пассажирам максимальный комфорт". Таня, представив, что с ней стало бы, если не только вверх-вниз, а еще и влево-вправо, непроизвольно схватилась за ближайший леер — "Оххх..."

Собственно это была последняя остановка, следующая — Ленинград. Часть пассажиров, севших на пароход ранее, сошли на берег. Кто-то, возможно, просто прогуляться по твердой земле и пройтись по городу. Команда что-то лихорадочно грузила на борт. Татьяна, получившая запрет на выход с корабля, прошла в кают-компанию, где сейчас было пусто, но зато имелось в наличии неплохое пианино. Откинула крышку, и хотя сама играть не умела, но расположение клавиш-нот понимала памятью Жаннет. А Жаннет — в детстве — мама пыталась учить игре на аккордеоне, впрочем, без успеха: упрямая девчонка после месяца занятий заявила, что не намерена тратить время на тупые гаммы и глупые детские песенки и, устроив скандал, занятия прекратила. Татьяна понажимала в разных местах по клавишам — просто послушать звуки, и наконец, одним пальцем начала выстукивать: "Чижик, пыжик, где ты был...".

У каждого времени свои песни — кто это сказал? — не важно, — очень немногие из них войдут в золотой фонд. Что мы помним из тридцатых годов? Ммм... сходу и не скажешь. Ну, по фильмам: Рио-рита, "Широка страна моя родная", что-то пела Эдит Пиаф... Какая Эдит Пиаф в тридцать шестом году!? Она моложе Жаннет должна быть! И только начинает петь в каких-то мутных забегаловках Парижа. Да и песен-то у нее своих еще нет! Между тем постукивая пальцами по клавишам. Татьяна вдруг уловила что-то знакомое: таа-ти-ти, ти-таа-ти, таа-ти — азбука Морзе, — пришло из подсознания: "доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер — ДРН, нет ерунда какая-то, — доо-ми-ки ре-шаа-ет ноо-мер... Аааа!!! Бессаме, беса-аа-ме му-учо! Оооо!" Консуэла Веласкес — хит всех времен и народов, я же фильм про нее видела... Стоп! Она же написала эту песенку перед самой войной или во время? — не помню, но точно не сейчас! И было ей шестнадцать лет. Ограбим девочку? А напишет она эту песенку здесь? Мда... Этическая проблема — не напишет, и все — не будет "хита всех времен и народов", а может она что-то другое напишет? — Еще и получше? Нет, такие шедевры раз в жизни случаются, да и то не у всех... Или не случаются. Ведь не известно еще, чего мы тут наворочаем? Может девочка и не встретит того парня, которому она написала "Целуй меня", а другому такое и не напишет... Ох... Куда меня занесло — подумала Татьяна, как там Скарлетт говорила? — "Я подумаю об этом завтра!" А "Завтра была война", а тут мы войны не допустим. И значит, песен военных лет не будет, а это достояние народа и культура. Войну мы отменим, а вот культуру отменять не будем — песни нужно вспоминать и записывать и пусть люди слушают".

"Угу, седьмую Шостаковича, тоже запишешь? Если обойдется без блокады — с этой потерей смиримся!"

"Вот наворочала! В общем ясно: Бессаме, бессаме мучо... — пальцы уже подобрали мотив, — а вот слова, слова... Может Олег знает, у него вроде жена испаноязычная...

Олег, жена — тьфу, кончится это когда-нибудь? Кто о чем, а вшивый о бане!

Хи-хи-хи — донеслось из подсознания.

"Дантес лежал среди сугробов,... И улыбалась Натали..."

В Финский залив вошли утром. "На траверзе — Таллин" — сообщили по громкой трансляции. Еще несколько часов хода, и в свете поднявшегося, наконец, солнца, заблестели золотом купол Исаакия и шпиль Адмиралтейства. Швартовка, спуск трапа, выход на пирс заняли некоторое время. Пограничный контроль, таможенный — на удивление быстро и без вопросов

"Предупредили", — поняла она, когда увидела "комитет по встрече".

Встречали двое. В штатском. Один повыше, другой... — пошире, Назвали пароль, представились — лейтенант Таковский, лейтенант Сяковский: "Будем сопровождать вас, товарищ, до Москвы".

Когда садились в машину, уже темнело. Васильевский остров, Большой проспект... Мест этих Таня не знала, но догадалась, что едут к мосту. А он оказался совсем темным, и реки не видно — лишь белый лед отсвечивает сквозь мглу, и темная громада Зимнего дворца. А вот Невский проспект узнала. Пошел мелкий снег, заметелило. Заснеженный, темный город. Чужой, незнакомый, производящий тягостное впечатление. Или это настроение у нее такое случилось? Московский вокзал, депутатский зал.

"ВИП — персона", — прокомментировала мысленно Татьяна, но усмешки не вышло.

— Здесь подождем поезда, — сообщил лейтенант, что повыше — Татьяна их фамилии пропустила мимо ушей. — "Сергеев, Семенов? Семен Сергеев или Сергей Семенов?"

— Хотите есть? — спросил другой, тот, что пошире. — "Михаил?".

— Нет, на корабле успели пообедать, — ответила Татьяна. Вовремя "коллега" посоветовал-напомнил: в городе еда другая будет.

Сели в "Красную стрелу".

"Слава богу, хоть купе, пусть и с мужиками". Ну, у этих "мужиков" работа такая...

Лейтенанты бдели-бдили по очереди. В Твери, которая Калинин, Татьяна проснулась, — вышла из купе, и сразу же подхватился и Миша, — "курить очень хочу"...

Белая ночь в Петербурге? — Черный день в Ленинграде!

Москва встретила ярким солнцем и легким морозцем.

"Семьсот километров, а светает на два часа раньше", — подумала Татьяна, выходя на перрон Ленинградского вокзала.

Впрочем, никакой самостоятельности. Их встретили у вагона.

— Машина на стоянке, — сказал встречавший — молоденький паренек в пальто и ушанке — отобрав у лейтенанта второй — Танин — чемодан.

Мотаясь по Европе, Татьяна не испытывала особенного удивления и "временнОго" шока у нее не было: заграница, там все другое! А тут вдруг накатило. Площадь трех вокзалов не изменилась, во всяком случае, на быстрый взгляд. А вот "трех зубов" — "Внешэконом" и "Альфа" банков за Каланчевкой не оказалось, и это было как удар под дых. Не было и сталинской доминанты — гостиницы "Ленинградская". И вообще, как показалось Тане, город стал как-то ниже и больше похож на ее родной приволжский провинциальный городок.

"Извозчики!" — удивленно порадовалась Татьяна, обратив, наконец, внимание на попутный и встречный "транспорт".

— "От Сокольников, до Парка на метро", — непроизвольно напела вслух.

— Давно в Москве не были? — спросил шофер, почувствовав настроение.

— Кхх...— кхх... — закашлял лейтенант Миша.

— Молчу, молчу, — замахал руками, бросив "баранку", водитель.

— Рули! — строго сказал Семенов-Сергеев.

В управлении встретил начальник отдела.

— Свободны, — сказал лейтенантам. — Как добрались? — а это уже Жаннет.

— Спасибо, хорошо, в море, правда, покачало — чуть не умерла, — улыбнулась Татьяна.

— Ну, для умирающей вы неплохо выглядите! — сухо заметил Штейнбрюк. — Что ж, добро пожаловать домой!

— Спасибо, — разговор ее не "напрягал", Жаннет была рядом и все, что требовалось, подсказывала в режиме реального времени.

— Так, — кивнул Штейнбрюк, одетый по какой-то оказии в форму. — Поживете пока в гостинице при управлении. Пишите отчет, подробный. Про Вальтера уже знаем, но хотелось бы знать подробности вашей встречи. Идите, вас проводят. Жду завтра в двадцать ноль-ноль.