В третью стражу: Автономное плавание

Вспоминайте наш снежок

Посреди чужого жара,

Уходящему — рожок,

Остающемуся — кара.

Последний раз он пел эту песню, когда провожали Олега на ПМЖ в Израиль. Тогда все изрядно набрались и, не стесняясь, плакали друг у друга на плече, так как это могут только русские мужики. Степан всё порывался что-нибудь сломать. Еле удержали.

Всяка доля по уму,

И хорошая и злая,

Уходящего — пойму,

Остающегося — знаю.

"Крыса ты, Федорчук, энкаведешная. Душегуб. Хапнул миллиончик и скрылся, каторжанин, — с неожиданной яростью подумал Виктор, — сука ты, братец-кролик!".

Но в конце пути сияй

По заветам Саваофа

Уходящему — Синай,

Остающимся — Голгофа.

Виктор сжал зубы, хотя глаза и выражение лица выдали бы его сейчас — что называется — "с головой". Решение бьющейся в подсознании все последние дни проблемы — созрело. И тут на его плечо легла рука пианиста:

— Я не знаю, о чём вы сейчас пели, месье. Простите, я не понимаю вашего языка, но послушайте меня, пожалуйста! Жизнь даётся человеку всего одна, всегда есть возможность исправить ошибку, если же вы покончите с собой, ваши грехи останутся здесь как неоплаченный долг. Ещё раз простите...

— Спасибо, месье музыкант, и прощайте.

Виктор встал из-за пианино и прошёл прямо к вешалке-якорю, по пути бросив на свой столик несколько купюр, оделся, подхватил чемодан и вышел из кафе.

Дождь продолжал моросить, Федорчук шёл прочь от порта в сторону железнодорожного вокзала. Долги нужно возвращать. Всегда. Но для этого необходимо вернуться в Париж.

Виктор Федорчук, Париж-Ницца-Париж, 14-16 января 1936 года

Сообщение, Виктор получил через тайник на Монмартре — один из многочисленных "почтовых ящиков" Особой группы НКВД в Париже, и расшифровал спустя час на квартире, снятой на имя Гастона Руа, места "для маневров" ему не рставили. Тут уж, или служи, или беги. "Куратор", своевременно извещённый о смене паспорта и личности Вощинина, назначал встречу в Ницце, в отеле "Альгамбра". На завтра, послезавтра "и далее — по стандартному графику". Нельзя сказать, что дисциплина в "группе Яши" в полной мере походила на военную, тем более — по отношению к некадровым сотрудникам Иностранного отдела, но и вольности дозволялись лишь в строго отмеренных пределах. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте...

Вытряхнув пепел от сожжённого сообщения и блокнотного листка с расшифровкой в раковину умывальника, Федорчук задумчиво помешивал остатки обгоревшей спичкой, пытаясь осмыслить содержание только что полученного распоряжения. "Прибыть по указанному адресу в назначенное время" — тут все предельно ясно и двойной трактовки не предусматривает, но что означает требование соблюдать "особую внимательность и осторожность при подходе к месту встречи"?

Зачем, спрашивается, повторять прописные истины при жёстком ограничении объёма текста, способного вместиться в обычную телеграмму? Картинка не складывалась, хоть убей!

"Или, ситуация развивается таким образом, что и встречу отменить нельзя, и... очко играет?"

Возможно, кто-то встал на их след, и теперь куратор перестраховывается, пытаясь и дело сделать, и под раздачу не попасть.

Осторожно пустив воду — холодную, разумеется, а какой ещё ей быть в недорогой "меблирашке"? — из вычурного бронзового крана, Виктор смыл пепел, руки намылил куском сероватого мыла с резким химическим запахом и тщательно ополоснул.

"Чёрт! — ругнулся он среагировав, наконец на запах. — Мыло-то, похоже, хозяйственное... вот поленился достать из несессера свое, туалетное, теперь мучайся. А раздражение если на коже?... — и тут же, без паузы оборвал себя — Ты о чём думаешь, умник? Кожу ему, видите ли, жалко! Белая кость, голубая кровь... Тут в любой момент тебе башку могут оторвать за художества, но об этом не ты думаешь..."

И уже неважно, от кого пришли такие мелочно-бытовые мысли: от самого Виктора или от "барчука" Митеньки, главное, что они отражали внутренний раздрай в мыслях Федорчука, так толком еще и не пришедшего в себя после поездки "за зипунами" в Гаагу. Захотелось выпить, чего-нибудь крепкого и "сногсшибательного", вроде давешнего, гаврского кальвадоса. Тупо долбануть градусом по мозгам... Но только захотелось, а за хотенье денег пока не берут.

"Так и сопьёшься, от избытка чуйств, болезный... — прокомментировал Виктор спонтанный, и такой русский по сути, порыв растрёпанной души. — Хорошо, хоть объявление в газету успел дать. Или поторопился? Впрочем, что сделано, то сделано. Степан сейчас в Англии, по амбарам с сусеками "в Сасексе" метёт, Олежка — где-то по Европе мотается по делам фашистским. Так что, будем считать, зазор по времени у нас есть. Или я один такой гордый и отважный, что остаться решил?"

Виктор собрал вещи в саквояж, который, по сути, так и не начал по-настоящему разбирать после приезда и заселения. Оставил у консьержки записку, на всякий случай — "А случай, он, знаете ли, разный бывает... потому, напишу, что уехал дней на пять..." — и сразу же, практически без паузы, посетовал на невозможность срочно заказать такси обычным телефонным звонком.

"А ещё говорят: прогресс, век скоростей..." — раздражённо пробурчал он, вызвав одобрительный кивок немолодой дамы, следившей за приходящими и уходящими жильцами, впрочем, не отвлекаясь от столь скоростной работы спицами не глядя на вязание, что Виктор увидев такой профессионализм чуть не рассмеялся.

Авто до Лионского вокзала, откуда отходили поезда на Ниццу, Федорчук "поймал" через пару минут, но пришлось периодически подгонять шофёра, неспешного, кряжистого и седоусого дядьку — типичного уроженца Нормандии. Времени катастрофически не хватало. Хорошо ещё, что на Лазурном берегу по зимнему времени мёртвый сезон, и билеты не нужно заказывать заблаговременно. Но, шутка ли, без малого тысяча километров в один конец! Почти сутки в поезде... Глядя на серые, точно по погоде, парижские улицы, сменяющие одна другую за окном видавшего виды "Рено" — "ползёт, как черепаха беременная, прости господи!" — Федорчук пытался припомнить, сколько тогда, — в его время, - занимала поездка на скоростном экспрессе из Парижа в Ниццу... Выходило, что никак не больше шести часов. И совершил её Виктор как минимум дважды в оба конца, как только позволили свободное время и средства, открывая для себя европейские исторические курорты, описанные русскими классиками.

Проспав почти всю дорогу в купе полупустого вагона, где он оказался единственным пассажиром, Федорчук сошёл на перрон вокзала в Ницце, чувствуя себя значительно лучше, чем вчера...

"И позавчера — тоже. А всего-то и нужно было: выспаться толком, не пить алкоголь — переспать и недопить, — мысленно улыбнулся Виктор, — ну и курить поменьше".

Отказав подбежавшему было носильщику, ибо отдавать нетяжёлый, в общем-то, саквояж следовало считать пижонством, Виктор направился к камерам хранения.

Обменяв саквояж и некоторую сумму в сантимах на жестяную бирку с номером, Федорчук прошёл через зал ожидания, полюбовался на богато украшенный вестибюль вокзала и, придав лицу выражение "мне не до вас", просочился через ряд скучающих на привокзальной площади таксистов.

От вокзала до "Альгамбры" — прохладный приморский ветерок придавал мыслям дополнительную бодрость — полчаса неспешным шагом, никак не больше. Дождя нет, а до условленной встречи ещё три часа.

"Состоится она или нет? — думал он, неторопливо шагая по городским улицам. — Будем считать, что состоится, так что вопрос с ночлегом пока отнесём к несвоевременным".

По крайней мере, с номерами проблем быть не может — мертвый сезон, а даже близ вокзала гостиниц имелось никак не меньше дюжины.

Незаметно проверяясь, впрочем, так и не обнаружив слежки, Виктор вышел на авеню Вильбуа Марей к отелю "Альгамбра", но не напрямую, а описав широкую дугу, через бульвар Симье и авеню имени бельгийского короля — тезки мультяшного кота-миротворца — Леопольда. Дорога заняла почти два часа: Федорчук, не забывая проверяться, дважды попил кофе, съел несколько булочек с корицей, выпил рюмку коньяка и прочитал какую-то местную газету трёхдневной давности, — разнообразных "заведений" по пути хватало с избытком.

По его мнению, сложившемуся ещё в той жизни, Ницца несла на себе неизгладимую печать курортной провинциальности. За гордыми названиями авеню и бульваров скрывались узкие, не шире чем в Гааге, улочки, изредка застроенные невысокими, в два-три этажа, домами, летом утопавшие в зелени деревьев.

"Если видишь здесь чётырёхэтажный дом, то девять шансов из десяти, что это гостиница, — усмехнулся Виктор, проходя мимо низкой ограды отеля "Флорида". — Интересно, а изменилось ли здесь что-нибудь за семь десятков лет?" — с этой мыслью он решительно шагнул в сторону парадного входа...

До времени назначенной встречи оставались считанные минуты. В широкое окно ресторана "Альгамбры" открывался отличный вид на авеню Вильбуа Марей, за столиком невидимым с улицы Федорчук сидел, с очередной чашкой кофе, на этот раз — для разнообразия — со сливками. Редкие прохожие, спешащие по делам, и ещё более редкие автомобили слегка разбавляли картину зимнего утра.

"Впрочем, какое утро? — Виктор взглянул на часы. — Половина двенадцатого! — Уже полчаса как день наступил, если по-нашему считать... Ага! А вот и господин Росси пожаловал..."

Высокий представительный мужчина, пожалуй, немногим старше тридцати, появился в зале как черт из коробочки. Федорчук готов был поклясться, что не видел его ни на улице, ни входящим через высокие двустворчатые двери ресторана. Но такое появление куратора нисколько его не удивило, ибо память Вощинина мгновенно и услужливо напомнила, что Франсуа Росси несколько лет руководил персоналом этого отеля и уж кому, как не ему, знать все входы и выходы.

Пока вошедший о чём-то беседовал с метрдотелем, небрежно махнув рукой в сторону соседнего с федорчуковским столика, Виктор глянул в окно, и глаза его через несколько секунд до крайности поскучнели... С разных концов улицы к парадному входу Альгамбры подъехали два приземистых чёрных Ситроена "Траксьон Авант" и... из из них никто не вышел — ни один человек. Подскочивший было, открыть дверь, гостиничный бой, видимо, услышал из приспущенного на секунду окошка нечто такое, что тут же исчез как наскипидаренный. А когда Федорчук уже готов был оторваться от не сулящей ничего хорошего — вдобавок еще и вызвавшей тянущее ощущение под ложечкой — картины, за его спиной прозвучал голос Росси:

— Гастон, не оборачивайтесь, у нас есть не меньше пяти минут, — голос куратора прозвучал почти ровно, лишь лёгкие нотки злости выдали напряжение момента.

— Они уже приехали? — продолжил Франсуа. — Вы явно их увидели...

— Да, — негромко ответил Виктор, — на двух машинах. Пока не выходят. Это за вами?

— Скорее — за вами... — грустная усмешка собеседника чувствовалась даже спиной, — а точнее за тем, кто придёт на встречу со мной. Впрочем, к чёрту подробности! У меня к вам один вопрос: где вы были десятого января?

— В Голландии, в Амстердаме, где и оставил вам сообщение о смене документов прикрытия. Новые документы, как уверял продавец, чистые... а что собственно произошло?

— Ничего хорошего, но ещё раз повторю: к чёрту подробности... — Росси замолчал, а через несколько секунд послышался шелест складываемой газеты, чьи-то приближающиеся шаги и, после короткой паузы — звяканье столовых приборов...

— Приятного аппетита, месье Аббиа! — сказал кто-то, видимо — официант.

— Спасибо, Ролан! И принесите остальное минут через десять, хорошо?

— Да, месье... жаль, что вы бываете у нас так редко, извините... — прошептав последние слова, официант отошёл от столика...

— Скажите, не упоминал ли кто-нибудь из ваших коллег-журналистов, — эти слова Франсуа выделил особо, — или из иных коллег, в последнее время о Гааге? А конкретно — о планирующихся там силовых акциях?

— Погодите, дайте подумать... что-то мелькало... — Федорчук судорожно пытался выиграть драгоценное время.

"Ну, вот и приплыли, похоже, друг ситный, — подумал он. — Завертелись колёсики после смерти Вальтера. Теперь товарищи чекисты носом будут землю рыть... Ладно, была не была!"

— Да, мелькало, — продолжил он, — но на уровне обрывков разговоров, проходных фраз... ничего такого, чему можно придать значение и сделать выводы. Но теперь картинка складывается... — Виктор говорил быстро, захлёбываясь, будто и вправду торопясь не успеть высказать то, к чему пришёл внезапно, под влиянием правильно сформулированного вопроса. — Судя по всему, в Гааге кто-то кого-то увидел, знакомого ещё по Румынии... или по Югославии... и этот знакомый не относится к числу... — тут Федорчук замялся, пытаясь подобрать нужное слово, — тех, чья жизнь и здоровье должны быть сохранены.

— Это кто-то из наших товарищей? — добавил он, придав голосу достаточную степень озабоченности.

— Да, — как бы нехотя ответил Росси, — и он погиб. В сложившейся ситуации у вас, Гастон, есть только один выход: немедленно... вы слышите?.. немедленно покинуть пределы страны. Тем более что вас решено направить в специальное учебное заведение на родине... Вы меня слышите?

— Слышу, месье Франсуа... — Виктор говорил медленно, не поворачивая головы. Взгляд его был прикован к вышедшим из машины и быстро двинувшимся к парадному входу "Альгамбры" пятерым крепким мужчинам в одинаковых пальто и шляпах. На ходу каждый из них сунул руку за отворот пальто, или в карман. — "Будут стрелять?" -подумал Виктор, и продолжил вслух:

— Мне кажется, за нами уже идут.

— Так, Гастон... не суетитесь. Оставьте деньги на столике и идите в сторону служебного хода... направо — дверь на кухню, налево — на лестницу для персонала. Прямо — подсобные помещения. Вам — налево. Дальше... — Федорчук прервал куратора на полуслове.

— Я знаю, что дальше. Внутренний двор правого крыла, живая изгородь и каменная ограда с калиткой... я уже был здесь, — нетерпеливый взгляд, брошенный на часы, ладонь, хлопнувшая по лбу — как знак рассеянности — и на стол упали несколько смятых купюр.

— Тогда, удачи! Сумеете оторваться — выждите не меньше недели. Потом... впрочем, вы знаете, что делать потом, — последние слова Росси сказал уже в спину Виктору, подхватившему пальто и шляпу и устремившемуся в сторону спасительного выхода.

"Только бы они не перенесли засаду... только бы эти идиоты стояли там, где стояли... — мысль, больше похожая на мольбу, билась в сознании Федорчука. — Господи, пронеси!"

Полчаса назад, выглянув на задний двор отеля "Флорида", отделённый от задворков "Альгамбры" каменной оградой с парой калиток, он заметил двух мужчин, внешний вид и поведение однозначно указывали на их принадлежность к одной из французских силовых структур... Вроде того молодчика, которого Виктор — или тогда ещё Дмитрий? — "приголубил" в Марселе. Парный пост перекрывал пути возможного отхода с места встречи, и с этим надо что-то делать...

Крадучись, буквально — на цыпочках, Федорчук подобрался к калитке, где должны были стоять полицейские — "или контрразведчики? А какая, на хер, разница?" — и внимательно прислушался. Чиркнула спичка, кто-то негромко закашлялся, прикрыв рот. В ответ что-то злобно прошипели свистящим шепотом.