В третью стражу: Автономное плавание

— Во как! — пряча вполне очевидное смущение, деланно рассмеялся Олег. Получили, товарищ иностранный негодяй?

И тут же весьма ловко сменил тему:

— Я где-то читал, что Вини Пуха рисовали с Евгения Леонова и озвучивал тоже он.

— Да... — она согласилась с "предложением иностранного мерзавца" и сразу же перешла к экскурсии.

— Если помните, был такой фильм "Застава Ильича", начала шестидесятых, там еще Ахмадуллина стихи в Политехническом читала:

...Дантес лежал среди сугробов,

Подняться не умел с земли.

А мимо, медленно, сурово,

Не оглянувшись, люди шли...

— Не припомню, — покачал головой Олег, похоже, чуть не завороженный, то ли самими стихами, то ли тем, кто и как их ему прочел.

"Ну, надо же! Тоже мне любовь с первого взгляда!"

— Вы... Если я скажу, что вы замечательно читаете стихи, вы опять обидитесь? — между тем спросил он.

— А я и не обижалась... — "рассеянно" улыбнулась Татьяна.

"И иди, милый друг, знай, что эта улыбка должна означать!"

... "И поводила все плечами, И улыбалась Натали..." — повторил Олег последние строчки. По-русски он говорил хорошо, грамотно и раскованно, и чужой акцент пробивался лишь изредка, да и то в одних лишь интонациях. — На самом деле, никакой предопределенности не существует. Только вероятности... так что могло ведь и такое случится. — Они обогнули желтое здание торгового центра с едальней "Елки-палки" и Татьяна, остановившись, продолжила "экскурсию":

— Наверное, вы знаете, Олег, что при Елизавете Петровне вокруг Москвы начали строить Камер-коллежский вал с заставами на основных дорогах. Собственно сейчас мы и находимся на одной из них — Рогожской. Линия вала проходила перпендикулярно Владимирскому тракту — это Шоссе Энтузиастов, — Татьяна показала направление рукой, — самая длинная дорого в мире: Нижний Новгород, Урал, Сибирь, Сахалин — этапы... Справа и слева были валы: там Рогожский — улица сейчас так и называется, а слева Золоторожский, впрочем, и эта улица также называется, она там, за железной дорогой.

Они подошли к памятнику Ленину, и Таня кивнула на монумент самым естественным образом, "Вот — мол, — к столетию поставили, в год моего рождения... Так что мы с ним одногодки..."

Но как-то так вышло, что простое это движение — кивок, жест, — вызвало у ее спутника отнюдь не простую и весьма приятную по самоощущениям Татьяны реакцию.

— Одногодки? — прищурился Олег. — С Лениным? Вы великолепно сохранились! — Как памятник из бронзы! — улыбнулась и Татьяна, гадая про себя, что это с ней — с ними — происходит, и куда может завести.

"Столетие было в семидесятом... вы знаете об этом, мон шер ами? И если знаете и умеете считать, то выходит, мне тридцать шесть? Как считаете, это много или мало?"

— Ладно, — сказала она вслух. — Забудьте о вожде, читайте вот, — указала Татьяна на каменный столб, к которому они неспешно подошли.

— "Отъ Москвы 2 версты 1783 года", — прочел Олег, чем тут же и доказал, что умеет читать по-русски.

— "Катькин столб" называется, — объяснила Таня. — Здесь и была застава...

* * *

— Драгунова... драгун... И я была девушкой юной...

— ...И я была девушкой юной

Сама уж не помню когда

Я дочь молодого драгуна, — продекламировал Олег.

— И этим родством я горда! — с яростным вызовом откликнулась Татьяна. — На возраст намекаете? Не замужем, точнее — разведена, если вас это интересует!

"Да что ж я такая агрессивная-то сегодня!" — если честно, он ей нравился — и тем, между прочим, что вел-то себя максимально корректно.

— Таня-я-я-а! — поднял перед собой руки Олег. — Я всего лишь вспомнил Бернса!

— Да, конечно, — "сдала назад" Татьяна, — это перевод Багрицкого. А песню Татьяна Доронина пела в "Старшей сестре". А по образованию я филолог, Олег, специалист по английской литературе начала двадцатого века.

— Здорово!

— Что здорово? Что мужа нет? — снова сорвалась Татьяна.

— Нет, — усмехнулся он, явно стараясь выглядеть максимально естественно и притом оставаться джентльменом в отношении Татьяны. — Муж, жена... всего лишь факты биографии. Я имел в виду вашу фамилию. Драгунова. Просто красиво совпало! Я видел этот фильм и помню молодую Доронину. Роскошная женщина, как говорится. И песню тоже помню. Красивая песня. А с Бернсом... Тут, Таня, такая история. Я в начале восьмидесятого, зимой, в феврале, кажется, застрял как-то на военной базе в Западной Галилее чуть не на месяц. Да, я тогда в армии служил... только не спрашивайте: в какой? Телевизор барахлил, вернее антенна не обеспечивала устойчивый прием, Там горы, знаете ли... И погода была на редкость холодная, а делать — даже по службе — ровным счетом нечего. Оставалось валяться на койке и читать, но и тут, — почти мечтательно улыбнулся Олег, — все было совсем не просто. Выбирать приходилось из молитвенника и старого номера армейского журнала на иврите, невесть как попавшего на базу танкистов слюнявого женского романа на английском языке и новенького, вероятно, забытого каким-то любителем поэзии томика "Английская поэзия в русских переводах". И стихи, надо признать, оказались, что называется, к месту, времени и настроению. То, что доктор прописал, как говорится. Я тогда запомнил наизусть множество стихов: от Шекспира и Бернса до Леннона и Моррисона, но это уже другая история. А фамилия у вас не по мужу, не так ли?

— Да, моя, — кивнула Таня, у которой рассказ Олега и его отношение к ее подначкам вызвали, как ни странно живейший интерес и чувство благодарности. — У нас в городе много Драгуновых, там когда-то при Елизавете Петровне драгунский полк стоял.

— Так вы не москвичка?

— Нет, с Волги мы...

— То-то я смотрю речь у вас правильная, но не московская.

На самом деле вряд ли этот иностранец так уж хорошо разбирался в русских говорах. Не филолог, чай! Боря говорил — психолог или психиатр... Но, бог с ним! Сказал к месту, и по сути правильно.

— Да, — кивнула Татьяна. — Специально занималась От гОвОрка нашегО избавиться хОтела" — сымитировала Татьяна низким голосом с нажимом на букву О.

— Ну, прям Алексей Максимыч! Как в кино! — с видимым облегчением улыбнулся Ицкович.

— Вы еще такие фильмы помните? — искренно удивилась Татьяна.

— Таня! — Олег видимо решил, что вопрос этот риторический и ответа не требует. — Извините, но я не люблю, когда ко мне в неофициальной обстановке во множественном числе обращаются, и тем более чувствую себя неуютно если это делает красивая женщина!

"О, как! Красивая женщина! Мы форсируем события?" — мимолетно подумала Татьяна, чувствуя, как розовеют от удовольствия щеки.

— То есть вы предлагаете перейти на "ты"? — спросила она.

— Ну да, если вы — выделил Олег, — не против. Однако на брудершафте я не настаиваю! — рассмеялся он.

— Хорошо, — кивнула она, чувствуя некое стеснение в груди, но что это могло означать? Возможно, ничего, а возможно, и "что-то".

* * *

Дождь так и не начался, погода была более чем приличной, и они шли неторопливо, разговаривая о том — о сем, при том, что Татьяна старательно избегла обращения к Олегу на "ты", но и "вы" не употребляла тоже.

После очередного поворота, с угла улицы открылся вид на старинный монастырь и памятник перед ним.

— Это Памятник Рублеву, — сказала Таня. — Кто такой Рублев объяснять надо? — улыбка. — Ну и славно. А памятник здесь — в отличие от Ленина — по месту. Рублев был похоронен в этом самом монастыре. Мало кто знает, но здесь... вон видите купол — это Спасский собор, самое старое здание в Москве.

— Вот как? — удивился Олег. — Самое старое?

— Да, даже в Кремле все постройки более поздние. Разве что фундаменты...

— А Рублев собор расписывал? — спросил Олег, видимо, знавший эту историю по фильму Тарковского. Фильмов-то русских он, судя по всему, много видел.

— Да, — кивнула Таня. — Но ничего не осталось, хотя сейчас здесь действующий музей Рублева — экспозиция икон...

— Нет, в музей не пойдем, — ответила она на немой вопрос Ицковича, которому, похоже, ни в какой музей сейчас совершенно не хотелось. — Это долго, а нам еще здесь есть что посмотреть.

По-прежнему не ускоряя шаг, они прошли вокруг белокаменной стены, и вышли к крутому скату — монастырь, как выяснилось, стоял на берегу: внизу текло что-то грязно-непонятное, зажатое между двух асфальтированных дорог.

— Это Яуза, — ответила на недоуменный вопрос Олега Татьяна.

— Это?! — ужаснулся Ицкович. — А как же "Плыла, качалась лодочка по Яузе-реке"? Я же помню! Там в фильме вполне приличная река была!

— В каком фильме? — теперь, кажется, "иностранец" умудрился удивить познаниями и своего гида.

— "Верные друзья", по-моему. А ведь фильм знаменитый, и сценарий Галича...

— Ну что ж, — снова улыбнулась Татьяна, а улыбалась она сегодня очень часто, можно сказать, даже слишком. — Придется фильм разыскать и посмотреть, а то непорядок: даже эмигранты знают, а я не смотрела...

Ожидая пока включится зеленый сигнал на переходе, Олег инстинктивно взял Татьяну за руку, как берет за руку ребенка отец, — просто чтобы обеспечить безопасность... Но у Татьяны свои черти в голове! Она руку резко высвободила, рефлекторно, не то, что два раза не подумав, даже и одного, но тут же спохватилась:

— Извините...

Они перешли дорогу и, все так же не торопясь, прошли до конца улицы. Олег глянул на часы.

— Ну что перекусим — чайку попьем? — предложил он.

— Мы еще и полмаршрута не сделали, — возразила было Татьяна.

— Да нет, наверное, хватит на сегодня... — покачал головой Олег. — Слишком много впечатлений для первого раза...

"Двусмысленно, но по сути — верно", — согласилась Татьяна.

— Как скажете, — сказала она вслух. — Вы гость, вам решать.

— Ты, — поправил ее Ицкович. — Ты гость, тебе и решать...

* * *

Они сидели в кафе, и пили, — как это ни странно, — кофе. Уже по третьей чашке...

Олег, правда, под коньячок, и когда заказывал третий, Татьяна покосилась неодобрительно, но промолчала, естественно. Кто он ей, чтобы высказываться на этот счет?

На подвешенной к потолку плазменной панели телевизора крутили какой-то сборный концерт, типа: "звезды восьмидесятых"

— А... — начал было Олег.

— Послушаем, — прервала его Татьяна, на экране как раз появилась женщина с популярной в те годы стрижкой "паж" и запела:

Das ist der Pariser Tango, Monsieur

Ganz Paris tanzt diesen Tango, Monsieur

Дослушали молча, тем более что Ицковичу эта мелодия тоже, судя по всему, понравилась.

— С детства люблю Мирей, — сказала Таня.

— Я не совсем понял — она вроде и не по-французски пела? — уточнил Олег.

— По-немецки, но со страшным акцентом, — улыбнулась Таня.

— Ты говоришь по-немецки?

— Практически нет. Читаю, понимаю, если не быстро говорят. Это второй язык в университете был, если еще латынь не считать...

— По-немецки я тоже не понимаю... так о чем песня? — спросил Олег. — Нет, я понимаю, о любви, разумеется, но "из зала всё кричат: давай подробности!".

Таня рассмеялась и негромко напела:

Bei einem Tango, Pariser Tango

Ich schenke dir mein Herz beim Tango

Die Nacht ist blau und sЭß der Wein,

wir tanzen in das GlЭck hinein...

Ее завораживала мелодия, и слова... и присутствие такого мужчины рядом не то чтобы кружило голову, но волновало — совсем чуть-чуть, но этого достаточно.

— В танго, в парижском танго,

Я подарю вам сердце в танго,

А ночь синяя, и сладкое вино...

— ... мне очень хорошо, я почти счастлива, и... в общем: "остановись мгновенье"!

— Здорово, — совершенно искренне прокомментировал ее тихое пение Олег. — Ты просто талант все-таки! И напрасно ты про мультики! А серьезно петь никогда не пробовала?

Татьяна засмеялась.

— Пробовала, в школьном хоре, и даже сольфеджио занималась, но в восьмом классе голос понизился, да и, как сказала наша учительница пения: "хороший голосок, но не сильный"... То есть — бесперспективняк! — добавила Татьяна.

— Как, как? — споткнулся на слове Ицкович. — Я такое и с поллитром не выговорю!

Тут Таня совсем уж захохотала:

— Это из курса актерской речи — быстроговорки!

— Э?..

— Скороговорки, — сжалилась Таня. — Ну может, помните... помнишь: "На дворе трава на траве дрова".

— А!

— Ну, а это из новорусских: Карл у Клары украл доллары, а Клара у Карла — квартальный отчёт; на дровах — братва, у братвы трава, вся братва — в дрова...

— Понял, понял — хватит! — взмолился Олег. — У меня даже слушать — зубы сводит!.. — И они продолжали пить кофе, смеяться, и говорить, говорить, говорить... как старые друзья.

"Кто сказал, что дружба женщины и мужчины невозможна? — подумал немолодой израильский психолог Олег Ицкович, ловя на себе взгляд Татьяны. — Тот, кто так говорит, ничего не понимает ни в женщинах, ни в мужчинах, ни уж тем более — в дружбе. Такого человека стоит от всей души пожалеть..."

Декабрь 1935 года.

Из досье эпохи:

В декабре, как известно, завершается календарный год. Происходит это 31 декабря, и 1935 год не был в этом смысле исключением. Однако если не считать новогодних праздников и католического Рождества, месяц этот оказался чрезвычайно беден на события. Судите сами: война между Италией и Эфиопией — серьезное событие — началась еще в октябре и к декабрю, потеряв свежесть, превратилась в рутину. Первая партия баночного пива ("Krueger Cream Ale") поступила в продажу (Ричмонд, США) еще в январе. Трудовой подвиг А.Г. Стаханова (а так же и Мирона Дюканова, и сестер Виноградовых: Дуси и Маруси) уже свершился, и Стахановское движение вовсю набирает обороты. И кот Шрёдингера гулял сам по себе еще с ноября месяца, и первые станции Московского метрополитена успели открыться в мае. Даже плебисцит в Сааре уже состоялся, а возрождение Германии из области фантазий перешло в плоскость практических дел. Что еще? О, много чего. Например, именно в 1935 году (но не в декабре, а опять-таки в ноябре) в РККА введены персональные звания, так что в декабре уже блистают звездами пять первых красных Маршалов и один Генеральный комиссар государственной безопасности. Между прочим, в декабре Генрих Ягода все еще нарком НКВД, а вот Ян Берзин уже не начальник РУ РККА (с апреля).

Что еще? Грета Гарбо снялась в фильме "Анна Каренина" и получила за роль Анны первый приз на Венецианском фестивале. А в Венеции — к слову — фашисты. Фашистская Италия, милитаристская Япония, нацистская Германия... Таков мир в 1935: коммунисты, национал-социалисты, капиталисты... Все смешалось, но кульминация еще впереди. А пока Голливуд выпустил несколько крайне удачных фильмов, среди которых и "Капитан Блад" с Эрролом Флинном и Оливией де Хевилленд, и "Сон в летнюю ночь", и "Невеста Франкенштейна". И в Англии не отстают: "Призрак едет на Запад" француза Рене Клера и хичкоковские "Тридцать девять ступеней". И в СССР не дремлют: тут вам и "Дубровский", и "Горячие денечки", и "Новый Гулливер".