В третью стражу: Автономное плавание

Нахлыст был юношеской забавой Майкла, и в этом они со Степаном оказались более чем близки. Только у Матвеева увлечение этим красивым и аристократичным видом спорта выпало по ряду причин на более зрелый возраст. Вспомнилась школа нахлыста в Москве, где моложавый, худой инструктор безжалостно подставлял алюминиевый тубус от удилища под локоть ученикам, бестолково размахивающим руками во все стороны, вместо того чтобы выдерживать при забросе нужную траекторию движения снасти. И никто из учеников, — к слову сказать, среди них попадались вполне солидные и немолодые мужчины, взять того же профессора Матвеева, — на "сенсея" обиды не держал. Жажда новых знаний и умений оказалась сильнее.

Тем более что здесь и сейчас всё было иначе, чем там и тогда. Вместо привычного четырёхколенного углепластикового удилища — шестигранный неразъёмный бамбуковый "дрючок" с агатовыми кольцами, тяжёлый как смертный грех и такой же неудобный. Впрочем, о неудобстве смертных грехов Матвееву размышлять как-то не приходилось, но факт — вместо точёной из одного куска авиационного алюминия катушки "веса пера" в распоряжении рыболова-спортсмена имелась устрашающая на вид стальная конструкция, пригодная на первый взгляд разве что для забивания упаковочных гвоздей. Однако в этом случае сомнения оказались напрасными — катушка была не такой уж тяжёлой, настроенной под нужную руку и поражала плавностью хода, во все времена доступной лишь самым дорогим, штучным изделиям hand made, к тому же limited edition.

Лишь с мушками дело обстояло более чем грустно. Их попросту съела моль, неизвестно как пробравшаяся в коробку из красного дерева с пробковыми вставками для крючков. Вместо маленьких шедевров из меха, перьев и шёлковой нити, на оголившихся крючках висели неопрятные комочки грязно-серого цвета — следы пиршества личинок зловредного и вездесущего вредителя.

С ужасом, в ожидании такого же разорения, Степан открыл ящик с инструментами и материалами для вязания мушек. И велика же, без преувеличения, была его радость, когда обнаружил, что моль не добралась до самого "вкусного", — с её, моли, точки зрения, — бумажных пакетиков с мехом косули, зайца, медведя и барсука, и тщательно обёрнутых в тонкое полотно петушиных, фазаньих и павлиньих перьев. На отдельной подставке — стройные ряды нанизанных на деревянные оси катушек с монтажными нитями пропитанными клейким воском, и разноцветьем шёлковой ровницы. Аккуратно разложенные по размерам и видам крючки лишь разожгли аппетит "нового Али-Бабы" — обладателя нечаянных сокровищ. Захотелось прямо сейчас собрать тиски, заправить нить в бобинодержатель и связать что-нибудь этакое...

Степану, дорвавшемуся до любимого занятия, потребовалось всего три часа, чтобы в коробке, взамен павших в "неравном бою" с молью сухих мушек, ровными рядами выстроились несколько десятков вполне приличных и даже похожих на живые имитаций разнообразных мелких насекомых и беспозвоночных обитателей речных вод. Возникшее неожиданно препятствие в виде отсутствия тонкой полимерной плёнки для создания подобия хитинового панциря было благополучно разрешено, но стоило "жизни" упаковке отличных американских одноразовых кондомов из натурального латекса. Ожидаемый результат, в некоторых случаях обещавший удовольствие вполне сравнимое с сексуальным, того стоил.

Следующим шагом, после подготовки снасти, стала проверка экипировки. В шкафу, в той же комнате, обнаружились вполне современные высокие рыболовные сапоги, удобная непромокаемая куртка с капюшоном и множеством карманов и даже специальная шляпа с лентой из стриженой овчины для крепления мушек. В углу шкафа нашлась корзина для рыбы, вызвавшая своим изяществом неподдельное восхищение Матвеева, и короткий подсачек с мягкой сеткой в бамбуковой раме. Конечно, вместо сапог лучше бы нашёлся "забродный" комбинезон и ботинки на войлочной подошве, да и складной посох не помешал бы, но "за неимением горничной...". В смысле — сойдёт и это. Привередничать не стоило, ведь Гринвуд мог оказаться и поклонником охоты — "помешательства буйного, но излечимого".

От размышлений о причудах общих увлечений Степана отвлек мажордом, пригласивший "молодого господина" к обеду. Скрепя сердце, Матвеев оторвался от созерцания снастей, переоделся для семейной трапезы и снова "выпустил на волю" старину Майкла. А переполненному впечатлениями разуму Степана нужно было дать отдых...

Ловля форели на искусственную мушку ранним утром на реке достойна высокохудожественных описаний. Есть в этом процессе много возвышенного и поэтичного. Если конечно это происходит не в январе и не в Британии.

Вы когда-нибудь пробовали, стоя почти по пояс в быстротекущей и чертовски холодной воде, привязывать тонкую леску к миниатюрному крючку, одновременно удерживая от падения в воду длинное удилище с тяжелой катушкой в самой нижней точке рукояти? Тот, кто хоть раз это проделал, да ещё на промозглом январском ветру, поймёт, остальным придётся поверить: рыбная ловля в таких обстоятельствах — исключительно душеспасительное занятие, воспитывающее поистине христианскую кротость и смирение.

Но охота пуще неволи. Заработав за первый час несколько осторожных "потычек" — казалось, рыба просто играет с мушкой — и, поймав всего две мелкие форельки с подростковыми полосками у хвостового плавника, Степан сместился вверх по течению, поближе к нависшим над водой кустам — более перспективным с его точки зрения — и решил поменять тактику.

"Поменять тактику! Вполне своевременная мысль, — усмехнулся он, — с учётом гладкого, ну, почти, периода адаптации к новому телу и новому миру. Можно сказать обжился. А дальше что? Попробовать снова по совету друзей рвануть за океан? Просто так и насовсем? Ну, пожалуй, как разведчик я здесь немного стою, хоть и допущен в "круги", ещё меньше стою как журналист. Таких, как я, даже и без самоуничижения — в базарный день за фартинг дюжину купить можно, хотя теперь с послезнанием в рукаве вполне можно стать гуру журналистики и даже книжки начать писать. Но это все не то, потому что... потому что потому. Выйти на "Кембриджскую пятёрку"? Пока они молодые и несмышлёные. Так и представляю себе "Нерушимый союз" коммунистов и педерастов... Сладкая парочка — Гай Бёрджесс и Коленька Ежов. Тьфу, пакость! Прищемить бы им яйца, чтоб не мешали. Во всех смыслах. Но как?"

Забросить мушку под "перспективный" куст никак не получалось. Нужно было что-то менять. Обычный заброс над головой не давал точности, кольцевой — проигрывал в дальности. Вариант выхода, как обычно, нашёлся сам собой.

Нимфа легла точно чуть выше куста по течению. Выбрав слабину шнура и заглубив муху, Матвеев на мгновение весь превратился во внимание. Все чувства сконцентрировались в кончиках пальцев левой руки, контролирующих перемещение приманки у дна. Резкий рывок обжёг пальцы.

"Клюнула! А ну-ка иди сюда, милая. Иди сюда, хорошая моя рыбонька!"

Следующие несколько минут превратились в плавное "перетягивание каната", — то есть шнура, — между форелью и человеком. Рыба постепенно сдавалась. И вот уже над водой — радужное тело, усыпанное разноцветными пятнами. Лучи, теперь совсем кстати, выглянувшего солнца наполнили картину такими яркими красками что Степан невольно затаил дыхание. Ради этого стоило жить.

Заведя в подсачек изрядно уставшую форель, Матвеев освободил её от крючка и, придерживая за основание хвостового плавника, медленно отпустил. Такую красоту нельзя убивать, ею можно только любоваться...

"А теперь можно и за рыбалку! — с этими словами Матвеев достал из нагрудного кармана плоскую фляжку, отвинтил колпачок и залпом опрокинул почти треть восьмиунцовой ёмкости с ароматным бомбейским джином. — Какие к чёртовой матери восемь унций! Нет, определённо этот аристократ меня с ума сведёт. Четверть литра и никаких имперских пинт!"

Собрав прихваченный из дому складной парусиновый табурет, Степан с чувством удовлетворения сел, аккуратно извлёк из специального кармана сигару в алюминиевом пенале. Со всеми полагающимися предосторожностями освободил от упаковки и карманной гильотинкой обрезал с нужной стороны.

"Ну, вот и отвёл душу, — расслабившись на мгновение, сказал сам себе Степан, — теперь бы в баньку, да по девкам. О! — даже удивился он своим мыслям. — Девок захотел, старый хрен? А вовсе и не старый, — он мысленно показал самому себе язык, — а вовсе даже и молодой! Три часа физкультуры с удочкой по самое "ой боюсь" в воде и ничего! Как огурчик. Хорошо, что джин догадался взять, а то бы точно был как огурец — такой же зелёный и пупырчатый".

Глотнув, — для профилактики простудных заболеваний, — ароматно-обжигающей влаги, Матвеев с наслаждением пыхнул пару раз сигарой, выпрямив спину и расправив плечи, блаженно прислушался к звукам окружающей природы.

Однако насладиться покоем и одиночеством Степану удалось всего лишь несколько минут. Со стороны дороги послышался шум работающего автомобильного двигателя. Звук приближался как неизбежность индустриальной фазы цивилизации. Матвеев не стал оглядываться ибо, по характерной тональности производимого двигателем "чихания", понял, что едет нечто скромно-маломощное, какая-то местная разновидность "жестяной Лиззи". "Друзья", а равно и возможные "враги" баронета Майкла Гринвуда по статусу не могли использовать такие "тарахтелки" в качестве средства передвижения. Во всяком случае, не в Метрополии.

Водитель, не заглушив мотора, остановил авто на дороге прямо за спиной Матвеева. Хлопнула дверца, и чуть хрипловатый, низкий женский голос произнёс, растягивая гласные — Эй, мистер! Не подскажете, как добраться до ближайшего мотеля? — тут уж хочешь, не хочешь, но Степану пришлось встать с насиженного и такого уютного места и повернуться к нарушительнице его одиночества.

"Раз уж леди, — судя по акценту, — пересекла за каким-то чёртом океан, то было бы невежливо оставить её без помощи в добром десятке миль от ближайшей гостиницы, — подумал он и буквально остолбенел. — Вот так номер!"

Перед ним стояла высокая и белокожая на грани болезненности брюнетка в длинном чёрном плаще и широкополой иссиня-чёрной шляпе. "Готичный" образ незнакомки с подстриженной по французской моде прямой низкой чёлкой и длинными пушистыми ресницами удачно дополняла карминовая помада на тонких, но в тоже время чувственных губах.

— Эй, мистер! Я к вам обращаюсь! — брюнетка нарушила неловкую паузу первой. — У вас такое лицо, как будто я — привидение вашего любимого, но давно сдохшего, кота. К тому же говорящее...

— Простите, сударыня, задумался. Виноват. Позвольте представиться: Майкл Гринвуд, баронет. Ещё раз простите за невежливость по отношению к вам.

— Окей, не стоит извинений. Просто у вас было такое смешное лицо, — тут брюнетка улыбнулась, буквально на секунду обнажив ровные, рафинадной белизны зубы, — что я подумала... впрочем, что подумала, то уже сказала. А вы и вправду настоящий баронет? А где ваш замок? Я так обожаю старинные замки, в них столько всего интересного! Ой, простите, совсем заболтала вас. Меня зовут Мортиция. — она протянула руку в перчатке, и Степан склонился над ней, обозначая поцелуй. — Странное имя, причуда родителей, но я привыкла. Можете звать меня просто Морти.

— Очень приятно, — ответил на любезность дамы Матвеев, — тогда и вы, пожалуйста, зовите меня Майклом.

— Окей. А вот ту пухлую соню в машине зовут Марджори. — Морти махнула рукой в сторону дороги и Степан наконец-то увидел, что в авто есть ещё кто-то. На левом переднем сиденье дремала пышная невысокая блондинка в ярко-зелёном пальто. Небрежно повязанный вокруг головы платок прикрывал необычно высокую причёску, а из-под распахнутого воротника виднелись крупные алые бусы.

— Бедняжка недавно потеряла мужа. Он был на редкость никчемный тип. Единственное, что в нём было выдающегося, так это звучное имя. Всё время забываю... он что-то перепутал, работая на химическом заводе, или закурил в неположенном месте. В результате, Мардж теперь — безутешная вдова.

— А вы? — ненароком поинтересовался у поразившей его воображение брюнетки Матвеев. — Замужем?

— Да, замужем, но всё равно что вдова, — тут Морти глубоко вздохнула и уголки её синих глаз слегка увлажнились. — Когда выскакивала за своего благоверного, тётушка моя всё твердила: "Лучшего мужа тебе и не найти! Слепой, богатый, сокровище, а не муж!" — Мышь старая! Скоро десять лет, а он всё никак концы не отдаст. Одно хорошо — не ревнив и не скуп...

Дальнейшее описание горькой судьбы Морти было прервано пробуждением Мардж — Honey! Где это мы? А где мотель? О, какой красавчик! Привет, мистер! Как ваши дела?

— Мардж, познакомься, это мистер Майкл. Он баронет.

— Майкл, это Мардж — моя единственная и лучшая подруга.

Ни с того ни с сего в голове Степана это представление трансформировалось в классическое "Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса" и ему стоило большого труда не засмеяться в голос.

Процесс знакомства и общения на просёлочной дороге грозил затянуться, но Морти вовремя вспомнила, что они с Мардж с раннего утра ничего не ели и хотели бы поскорее добраться до какого-нибудь цивилизованного пристанища с ванной и приличным обедом. К удивлению Матвеева на его гостеприимное предложение, отрицательно отреагировала Марджори, заявив, что поместье, это конечно очень романтично, но ничто не заменит простого и незатейливого гостиничного уюта. И точка.

Забавные в своей непосредственности, американские леди быстро согласились с предложением "милого баронета Гринвуда" показать им дорогу до ближайшей приличной гостиницы и, в свою очередь, предложили сначала доставить его до ворот поместья со снастями. И подождать пока он переоденется, согласившись на "это быстро" и посулив в пункте назначения угостить его милой беседой и рюмочкой "чего-нибудь горючего".

День обещал быть интересным. Более того, когда он перерос в интересную, во всех отношениях, ночь, Степан почему-то не удивился. У него даже не возникла мысль, а с чего это две милых незнакомки столь раскованно себя ведут? И попытку Майкла "встрять" с параноидальными воплями о возможной "медовой ловушке" Матвеев задавил в зародыше... иначе — какое удовольствие, если подозреваешь даже тех, с кем собрался переспать?

Через несколько рюмок бренди и одну сигару после обеда, Мардж сославшись на головную боль, удалилась отдохнуть в спальню гостиничного номера. Морти, ещё через несколько рюмок, просто подошла вплотную к сидевшему в кресле Матвееву и посмотрела на него такими глазами, что Степан без лишних вопросов привлёк её к себе, посадил на колени, и начал познавательный процесс изучения нового женского тела органолептическими методами, совмещая его с экскурсом в женский повседневный костюм середины тридцатых годов двадцатого века.

Сказать, что процесс углубления знакомства стал обоюдным, значить, не сказать почти ничего. Когда через двадцать минут Мортиция со сладостными стонами уже равномерно раскачивалась, перегнувшись через спинку кресла и угрожая его целостности, открылась дверь и вошла полуобнажённая Марджори. Степан не готовился к такому повороту событий, но встретил его с достоинством и невозмутимостью потомственного аристократа.