Просто Иван

— Как ты думаешь товарищ, это ещё провокация, или война?

Даже не задумываясь, Лёха неуверенно пожал плечами: ему было так комфортно наблюдать за всем со стороны, что он не хотел покидать это психоэмоциональное убежище и о чём-либо задумываться. А служивый, восприняв это как ответ: — "Не знаю‟. — Махнул рукой, осмотрелся по сторонам и хромая направился в только ему известном направлении.

Лёшка видел и других людей, но как казалось его подсознанию: в отличие от них именно этот спасённый им хромающий боец, шёл осознано — а может быть, всё это было совершенно не так. Возможно, эти ходящие вокруг люди выискивали раненых и параллельно этому собирали уцелевшее оружие, и боеприпасы. Впрочем, Алексей и об этом не задумывался, им овладело безразличие, он просто решил идти за выбранным им бойцом, вдруг он приведёт его к выходу из этого горящего городка, в одночасье ставшего кромешным адом. И в этом что-то было, как в описываемом Данте чистилище, отовсюду доносились стоны; воняло гарью; и тут, и там лежали изувеченные тела погибших и умирающих людей. Один раз даже повстречалась бесцельно бредущая женщина, её обезумевший взгляд смотрел в пустоту, на устах "замёрзла‟ нездоровая улыбка. Она шла никого не замечая и, даже не реагируя если кто-либо старался её остановить. Её сознание отгородилось от жестокого мира, и в каких мирах находилась несчастная жертва войны, было непонятно.

Всё получилось: незнакомец пришёл к окраине военного городка, как ни странно, вокруг него и в помине не было ожидаемой Лёхой крепостной стены. Но зато, в наличии имелся невысокий вал; несколько вкопанных в него бетонных ДОТов; изломанная линия окопов; перед ними старый сухой ров, с перекинутым через него небольшим, но довольно широким мостом. Ни на кого не обращая внимания, Лёшка направился прямиком на деревянную переправу через рукотворное препятствие. Здесь уже было намного светлее, однако на одиноко идущего парня до поры до времени никто не обращал внимания. Пока не обращал.

"Э-эй, т-товарищ крас-сноар-рмеец, ты куда пош-шёл?‟

Лёша даже не услышал этих слов.

"С-с-стой с-с-сволочь!‟ — Прозвучал новый, возмущённый окрик.

И на этот раз, Лёха никак на него не отреагировал.

— С-с-стой, т-трус, с-с-стр-релять буду! К-куда п-пошёл?

— Товарищ интендант, может быть он сильно контужен? Гляньте на него, идёт, таращится вокруг — как блаженный и гляньте как шатается: того и гляди упадёт замертво! Он вас может и не слышит-то!

И снова Алексей пропустил эти слова мимо своего сознания. Он остановился только после того, когда на его плечо легла чья-то сильная рука и резко рванув, развернула его.

— Ты ч-ч-что т-товарищ боец! З-з-забыл зач-ч-чем тебе р-р-родина дала в р-р-руки ор-р-ружие?!...

Первое на что Лёха обратил внимание, что из ушей и носа остановившего его военного, ещё не так давно текла кровь: на перемазанном сажей лице и шее были видны её размазанные, и успевшие засохнуть следы. Да и судя по всему, у этого человека были проблемы со зрением — ибо потому что только на близком расстоянии, сильно щуря глаза, он заметил, что остановленный им человек был облачён в неизвестную ему пятнистую форму, неизвестного фасона. На ней имелись пагоны, правда она, до неузнаваемости, густо перемазана сажей, пылью, и кровью.

— Ты! — Ты! — Ты! Да ты гер-р-рманский пр-р-рихвостень! ... Конт-т-тра недор-р-резан-н-ная! ... Так это ты, сволота, кор-р-р-ректировал артналёт! Это т-т-ты и т-т-твои под-д-дельники под-д-дожгли наши казармы и склад-д-ды! Убъю! ...

Все эти обвинения были для Прохорчука пустым сотрясанием воздуха, и он совершенно их не воспринимал. Он всё также флегматично смотрел в глаза человека размахивающего перед его лицом, своим пистолетом. Послышались крики: — "Воздух‟! — Алексей отвлёкся от созерцания контуженного командира, переключившись на доносившийся с неба гул, который резко перешёл в неприятный рёв. За его взглядом проследил и обладатель двух кубиков в петлице, у которого, кажется, были ещё и проблемы со слухом. Не мудрено, раз из ушей не так давно текла кровь.

Присмотревшись, Лёшка увидел несколько пикирующих самолётов, один из которых летел прямо на него и, казалось, никуда не собирался сворачивать. Промелькнула мысль: "Куда он летит? Неужели не видит что он сейчас врежется в землю? Глупец.‟ — Как будто услышав эти вопросы, пилот начал изменять траекторию полёта своей железной птицы. В следующий момент, от отвернувшей летающей машины, отделилась чёрная точка и стала быстро приближаться, постепенно увеличиваясь в размерах. По-прежнему отстранённо Лёха смотрел на приближающуюся к земле смерть — потеряв всякий интерес к сбросившему её самолёту. И только стоявший перед ним военный успел выкрикнуть: — "Лож-ж-жись‟! — Как чёрная, смазанная точка упала на землю и та беззвучно вздыбилась....

Глава 2

Тело болело, голова кружилась и сильно тошнило. Вокруг было темно, а воздух был тяжёлым и спёртым. Как сквозь ватную преграду были слышны стоны, кто-то кричал: видимо от боли, или в горячечном бреду продолжая вести бой. Недалеко от лежанки на которой пришёл в сознание Прохорчук, горел слабый огонёк, а возле него, две плохо различимые фигуры, низко склонившись, старались удержать мужчину постоянно порывающегося встать. Стало понятно, что именно он и кричал: — ... "Товарищи, тревога, немцы идут! ... Перенести на них весь огонь! У-у-ы! Они ..., скрытно нас обходят и вот-вот гады, сейчас ударят нам во фланг‟! ...

"Пить‟. — Тихо попросил Алексей.

Но кажется, его никто не услышал, и парня посетила нелепая: сюрреалистичная мысль: "Стоит ли обижаться на то, что на меня никто не обращает внимания, когда вокруг столько стонущих тяжелораненых. Ведь они намного сильнее нуждаются во внимании и уходе‟. — Алексей удивился от таких мыслей и задумался. Он терялся и никак не мог понять те события, которым стал очевидцем. Кто эти раненые, откуда они здесь взялись, и почему он лежит среди них? Вообще, что происходит? Где этот чёртов профессор, который ответственен за всё, что происходит на устроенных им раскопах?

" Ну что, болезный? Никак очухался? Жажда замучила, сынок? — Голос был женским и принадлежал пожилой женщине. — Эх, усердно твоя мамка за тебя богородицу молит касатик, искренне. Мы уж грешным делом подумали, что не жилец ты на этом свете‟.

Быстро повернуться на звук не получилось, но когда Алексей увидел неожиданно заговорившую с ним женщину, то, несмотря на очень слабое освещение, увидел её усталые и такие грустные серые глаза. Она смотрела на него и улыбалась одними краешкам губ: что придавало её морщинистому лицу схожесть с иконой преподобной Матроны — во всяком случае, так Лёхе казалось. Это сходство не портила даже стеклянная фляга, которую она прижимала к своей груди. И кажется, на дне этой ёмкости, плескалась пара глотков какой-то прозрачной жидкости.

"Наши мальчики сказывают, тебя с Феофановичем одной бомбой накрыло — только все осколки достались товарищу технику-интенданту второго ранга: царствие ему небесное, а тебя взрывом в ров отбросило. — Женщина, промокнула Лёшкины губы мокрой тряпицей, тяжело вздохнула и немного помолчав, продолжила. — Вот так и пролежал ты там весь бой — нагой, да беззащитный: прям яки младенец, только по его окончанию, наш фелшар заметил, что ты немного пошевелишься, — как будто ползти пытаешься. Вот и притащил тебя к нам. А наш дохтор-то, как только осмотрел тебя значит, так сразу и говорит: — "Не жилец он — точно не жилец. Махсимум к заутренней помрёт ‟. — Но всё равно, пусть и не сразу, но позволил тебя в подземную галерею занесть. Правда, предварительно заставил меня срезать с тебя последние обрывки твоей окровавленной одёжи. А оно вон как вышло то, дохтор то наш вскоре и сам погиб — очередных раненых на улице осматривая; а ты вот, понимаешь, ... значится оклемался. ...‟

Женщина всё говорила и говорила: стараясь успеть выговориться перед молчаливым слушателем, а Лёха, тихо радуясь что слух постепенно возвращается, молча слушал сбивчивые рассказы о том, как утром погиб муж этой женщины — вольнонаёмный Трифон Евграфыч; как она сама чуть не погибла, весь день вытаскивая раненых — прямо под обстрелом. Тётка Оксана — так она просила к ней обращаться, время от времени прерывала свою исповедь. Она, то кому-то водицы подавала — то есть смачивала губы мокрой тряпицей; то служившую одеялом шинель кому подправит; то ещё чего ни будь. А когда возвращалась, то затеивала новый рассказ: как будто позабыв обо всём, что до этого говорила.

Прохорчук в промежутках меж разговорами с тёткой Оксаной старался сориентироваться: — "Что там на улице — день, или вечер, и почему не слышно звуков боя‟? — И в очередной раз — когда к нему подошла немного утомившая его рассказчица, он всё же задал ей этот вопрос.

"Так ночь на дворе! — Удивлённо взмахнула руками тётка Оксана. — А Германец, он дюже порядок любит — во всём. Вот с наступлением темноты, и прекратил все боевые действия. Знамо дело: отдыхает окаянный, наверное какалу, со своей водкой пьёт. А ты сынок, тоже давай спать ложись: нечего тебе меня, старую перечницу слушать, — заболтала я тебя, поди совсем умаялся болезный, от моей то трескотни...‟

И всё же сразу уснуть не получилось. В голову вразнобой "полезли‟ разные мысли, которые объединяло одно, — Алексей уже давно понял, что каким-то странным способом, провалился во времени и отныне путь назад у него закрыт: когда он здесь материализовался, не надо было выкидывать странный артефакт, сто процентов являющегося причиной всего произошедшего.

"Если судить по реакции покойного часового, то зрелище моего появления было эффектным: увидев такое, без памперса не обойдёшься. — думая об этом, Лёха даже усмехнулся, но тут же об этом пожалел: на едва уловимое вздрагивание, голова отозвалась болью. — Хотя. Уверен, не меньший шок испытал и этот вредный, вечно всем недовольный старикашка профессор. Интересно, а здесь он уже родился или ещё нет? А если и родился, то скорее всего, он ещё маленький ребёнок — карапуз. Но не это главное, главное что было в момент моего переноса. Ой, многое бы я сейчас отдал, чтобы увидеть его округлившиеся глаза и вывалившуюся челюсть — сто пудов, она у него вставная. Интересно, а для него я сразу исчез, или на манер Чеширского кота исчезал постепенно — улыбнувшись на прощание одними губами: в буквальном значении этих слов? Любопытно, а что его огорчило больше, моё бесследное исчезновение в воздухе, или пропажа загадочной находки?...‟

Сон, компенсируя неудачи прошедшего дня, был необычайно милостив к парню, пережившему хроно провал и, подкрался мягко, незаметно: можно сказать нежно взял в свои объятья. Однако пробуждение было хоть и не неприятным, но физиологически вынужденным — так как мочевой пузырь грозил взорваться в любую секунду. К большому и очень приятному удивлению иновремённόго переселенца, сесть удалось без проблем. После чего настала очередь первого, к сожалению не совсем приятного открытия: все раненые — в том числе и Алексей, лежали на выстеленных толстым, ровным слоем шинелях и меж этих импровизированных тюфяков оставалось узкое пространство, по которому медики могли перемещаться между пациентов. Вторым по счёту открытием Прохорчука было то, что он был одет в чистые кальсоны без резинки и рубаху — такое бельё он отродясь не носил. Далее, судя по ощущениям, под рубахой были бинты, — которые затрудняли дыхание, плотно стягивая грудь и плечи. Лёха обратил на это внимание, когда неуклюже развернувшись, подымался на ноги. Хвала небесам боли не было — только тугая повязка сковывала движение.

— Ты это чего касатик удумал? А? — Раздался удивлённый, с небольшими нотками возмущения голос тётки Оксаны. — Далеко ли собрался, голубь ты наш сизокрылый?

Её появление как и в первый раз оказалось неожиданным: поэтому Лёха немного растерялся и стал неуверенно оправдываться:

— Мне бы это... ну, до ветру сходить.

Освещения единственной керосинки хватало чтобы было возможно увидеть, как губы женщины расплылись в радушной улыбке.

— Так покликал бы меня и всего-то проблем. А то ишь какой скоромный нашёлся, позвать меня боязно. Между прочим, у нас для этих целей судно есть, так что ложись назад, а я его сейчас принесу.

— Не надо ничего нести, тётка Оксана. Раз я встал, то уже и пройдусь...

— От курвий син! Только поглядите на этого "героя‟: стоит, шатается как тот — как его э-э-м о... — о маятник, а всё туда же — ему видишь ли уже куда-то хочется пройтись! А если не удержишься на ногах и упадёшь на одного из раненых, а у того от этого заново откроются раны?! Ложись давай, кому сказала!

Поняв что спорить с неожиданно ставшей строгою санитаркой было бесполезно, Лёхе пришлось подчиниться. А спустя примерно час, после этого, так сказать происшествия, всё вокруг загрохотало и задрожало. С низких каменных сводов сыпалась цементная крошка; стены ходили ходуном; все кто стоял: присели, дабы не упасть. И все люди, без исключения, после каждого сильного сотрясения, боязливо поглядывали на потолок. Каждый из нас может храбриться, что находясь под защитой мощных сводов можно ничего не опасаться. Однако, оказавшись под этим обстрелом понимаешь, — для того чтоб близкие и сильные взрывы перестали заставлять твоё сердце сжиматься от страха — к этому надо как минимум привыкнуть. Уверен, никто из людей не хочет быть заживо заваленным тяжёлыми каменными блоками.

Как известно, всё на этом свете имеет свойство заканчиваться: это относится и к артналёту. Но не прошло и нескольких минут после того, как отгрохотал последний, и самый сильный взрыв. А в подземелье, по необходимости ставшее лазаретом вбежал офицер¹. Его гимнастёрка и галифе были во многих местах порваны, и спешно зашиты: об этом красноречиво говорили перетяжки и небольшие перекосы на ткани. Впрочем, на отремонтированной форме имелись и свежие — ещё не зашитые дыры. Как в классическом фильме про войну, голова вошедшего воина была забинтована и, несмотря на это, через повязку всё равно проступала кровь. Что за знаки различия были в петлицах у вошедшего мужчины, Алексею разглядеть не получилось, зато, он заметил два тонких золотистых шеврона на рукаве.

— Братцы! Кто может держать оружие — айда на передовую! Скоро немцы вновь пойдут в атаку, а нас в живых осталось всего-то — с гулькин нос!...

— Лейтенант, я иду. — Глухо прохрипел один из красноармейцев. — Только помоги добраться до окопа: у меня, видишь ли, такое дело, обе ноги простреляны. А руки у меня целы, ты в этом не сомневайся. Ты главное мне только винтовку дай.

Лейтенант устало заулыбался, и безрезультатно всматриваясь в темноту — его глаза, после дневного света пока ничего не видели, ответил бойцу:

— Золотой ты мой человек! Ты братишка мой дорогой, ты только ко мне подползи, иначе я тебя в таких потёмках не найду, а дальше я тебя сам: на своих руках отнесу! И винтовку дам, и сам рядом воевать буду.

Ещё не утих голос красного командира, как заговорил ещё один из вставших раненых: