Просто Иван

Сказано — сделано. Первым в лесной поросли растворился Игнат. Когда туда ушёл Григорий, Иван даже не успел заметить — хотя старался отследить и этот момент. Ну, это и к лучшему, ничего не заметили и чужаки — несмотря на то, что они постоянно осматривались, как говорится: "Старались держать руку на пульсе событий‟. — Проще говоря — стараясь озираться незаметно, для контроля окружающих их людей.

Пришельцы немного напряглись, когда Непомнящий подошёл к Щеглову и по уставу попросив разрешения обратиться к лейтенанту, тихо заговорил с ним. Долговязый старший сержант, вроде бы беспечно засунул руки в карманы своих широких галифе и с показной небрежностью побрёл к выбранной им точке. Другой крепыш с бычьей шеей борца — небрежно поправил свой ППД: в результате чего его стало удобнее скинуть с плеча и начать вести огонь. Заметив боковым зрением эти приготовления, и как будто случайные перемещения троицы в зоны у которых наиболее удобные сектора для ведения огня по поляне: молодой солдат молил бога, дабы ни у старшины, ни у Хватова не сдали нервы, и они не начали стрелять раньше времени.

— Товарищ лейтенант, тут относительно гостей, меня одолевают некоторые неприятные сомнения. — заговорил Ваня непринуждённо глядя себе под ноги, и одновременно стараясь держать в поле бокового зрения как минимум двоих чужаков.

— Знать не одного меня гложет это мерзкое ощущение. — ответил Щеглов, исподволь покосившись на майора недобрым взглядом. — Обосновать свои догадки сможешь?

— Первое. Мы из-за блужданий по сырому лесу все чумазые, как трубочисты и от нас разит лесной прелью и немытым телом. А они относительно чистые и без этого запашка: да и форма на них ещё не совсем обмята. — Подумав немного, Ваня пояснил. — Я после контузии, тоже в новое обмундирование был облачён: однако, оно уже таковым не выглядит. Второе. Когда "танкист‟ показывал нашим пулемётчикам как обращаться с трофейными пулемётами, движения у него были отточенными, а такое приходит только с опытом. После всего этого, стоит задуматься и быть на строже. Третье. Как я случайно услышал, Майор Потапчук смело ходит с двумя бойцами по лесу и собирает окруженцев для обороны некого аэродрома — указывая куда им нужно двигаться. Говоря первым попавшимся про секретный аэродром. Уж больно это похоже на заманивание в заранее приготовленную засаду.

— С чего такой вывод?

— Можно вопрос? — оживился Непомнящий. — Кого в армии больше лейтенантов или майоров?

— Лейтенантов.

— А вы будете рисковать майорами, когда вам предстоит трудная оборона? — зло сощурившись поинтересовался Непомнящий: и тут же сам и ответил. — Я нет. А вот если кого-то надо заманить в ловушку, то для этого, высокий чин подсадной утки — в самый раз. Так что, предлагаю для окончательной ясности проверить у Потапчука документы. А Григорий Иванович с Игнатом, будут нас страховать.

— И что нам это даст. — Лейтенант уже всё понял: но, ему хотелось выслушать, что скажет этот странный солдат, с его не менее загадочной амнезией.

Иван в запале не уловил ироничную нотку: прозвучавшую в голосе его командира и он свою очередь, постарался как можно естественнее навести Щеглова на нужные выводы.

— Ну, я думаю, что там стоит посмотреть, в порядке ли буквы на печатях: не пляшут ли они. Если документ фальшивый, то немцы могут для его изготовления использовать другие — не свойственные для наших материалы. Ну не знаю, что там ещё может быть. О. Ну, например, посмотрите, какие в них скрепки.

— Я тебя понял.

После этих слов Щеглов, повернувшись к майору спиной, незаметно извлёк свою "корочку‟ и внимательно изучил её, поочерёдно открывая каждую его страницу, и придирчивым взглядом осматривая каждую "загогулину‟. Затем, спрятав её в нагрудный карман, подмигнул Ивану и бодрым голосом сказал:

— Ну что Непомнящий, или там тебя по настоящему, пойдём, проверим нашего "высокопоставленного‟ незнакомца.

На требование лейтенанта о предъявлении документов, майор отреагировал весьма спокойно и, соглашаясь с оправданностью таких мер предосторожности, добродушно пробубнил, небрежно протягивая своё удостоверение:

— Ну да, конечно, конечно, понимаю: времена такие...

Иван не заметил, каким образом это произошло, однако оба спутника Потапчука — в подпружиненной готовности выросли по бокам: но не своего командира, а лейтенанта, который проверял у него документы. Отчего у солдата, от недобрых предчувствий нехорошо засосало под ложечкой. А у его командира увлёкшегося изучением предъявленного документа, вскоре во взгляде вспыхнула радостная искорка — он обнаружил то, чего искал.

— Да это липа, а не нас....

Договорить лейтенант не успел, стоящий рядом с ним лжесержант, с невероятной быстротой выхватил из кармана нож и вонзил его в грудь Щеглова. Красный командир осёкшись на полуслове, беспомощной куклой рухнул на землю. С незначительным запозданием, слитным дуплетом прогремели два ружейных выстрела и оба головореза Потапчука упали там, где стояли. Второй, вооружённый ППД диверсант — к счастью Ивана не успел совершить не единого выстрела и, свалившись на траву несколько секунд хрипел и в предсмертной горячке сучил ногами, хватая как рыба ртом воздух. Этого Иван не видел, — не до того было. Только благодаря приобретённым многолетними тренировками рефлексам, как на учебном спарринге, он отреагировал на удар ноги фальшивого майора в область паха. И "крюком‟ отведя удар в сторону; Ваня блокируясь левой рукой ринулся вперёд, и сделав хват, бросил противника лицом на землю. Далее, шёл добивающий удар ногой, в рёбра лежащего и захват его ноги на удержание, с фиксацией её своим весом.

Рядом — под самым ухом раздался истошный крик пулемётчика Марка:

— Су...а! — Су...а! — Падаль! Ты командира... — В ритм этих выкриков он наносил удары прикладом трофейного MG, по голове того, кто не так давно представлялся майором.

Оттащить Марка от диверсанта удалось не сразу: только после того, как измочаленная голова последнего, окончательно потеряла изначальную форму. Резко обмякший Розенблюм, ещё с минуту сидел сотрясаясь всем телом в мелкой дрожи, а затем, свалившись на землю, схватился за голову и стал кататься по траве неистово воя: напоминая своим истошным рёвом раненного быка. У Непомнящего, вид забитого врага вызвал чувство мерзкой тошноты.

Да, некоторым людям нелегко даётся навык в убийстве себе подобных. Им трудно привыкнуть к тому, что тот, кто сейчас стоит рядом с тобой: абсолютно здоровый — как говорится жить, да жить, в следующую секунду может упасть замертво и больше нечто на этом свете не вернёт его обратно.

Дзюба и Сотник пытались привести в чувство ефрейтора Розенблюм, а остальные потерянно столпились вокруг и потерянно наблюдали как старшина, старался насильно влить Марку — которого удерживал Леонид, остатки спирта разбавленного водой. И только Иван, занялся неблагодарным, но столь необходимым делом: он извлёк из нагрудного кармана лейтенанта его удостоверение; без особого труда высвободил из его руки майорову фальшивку — решив осмотреть её позднее. Затем принялся за осмотр сидоров чужаков. Когда непомнящий закончил раскладывать содержимое вещмешков по траве, послышался возмущённый, немного дрожащий голос Якова:

— Мародёр! Таким как ты нужно тёмную устраивать, или лучше расстреливать, чтобы неповадно было по чужим вещам лазать! Встать сволочь, встань, когда я с тобой разговариваю! ...

На что Иван, приподняв бровь, посмотрел на худощавого, светловолосого парня как волк на ягнёнка. И с нескрываемой, холодно — спокойной угрозой в голосе, процедил сквозь зубы:

-Замолчи. Тоже мне праведник нашёлся.

— Да я, тебя! — Возмущённый солдат замахнулся на Ивана.

— Только рискни, только рыпнись.

Не ожидавший такого ответа Кузнецов умолк, громко сглотнул: так что его огромный кадык заходил ходором. Осмотрелся вокруг, но не встретил в глазах своих товарищей поддержки. После чего вспомнил как необъяснимым образом, диверсант желая ударить Непомнящего ногой, сделал непонятный кульбит, и в завершение, сверху него оказался этот грозный красноармеец. После быстрого осмысления произошедшего, желание связываться с этим парнем: смотрящим каким-то звериным взглядом исподлобья испарилось само собой. А над поляной повисла гнетущая тишина.

— Товарищ старшина, — также сухо проговорил Непомнящий, выждав пару секунд, — посмотрите сюда. Как вам такая картина маслом?

Сказано так было ради проформы, — так как Григорий Иванович и без того стоял рядом и с интересом смотрел на упорядоченно разложенные по траве вещи. Здесь были несколько упаковок пистолетных патронов, десяток гранат, три круглых алюминиевых жетона с непонятным знаком на каждом. Немного обособленно лежали продуктовые сух пайки, три фляги, бинты, нитки с иголками, запасные портянки и четыре финских ножа...

— Да-а-а. — Задумчиво и протяжно проговорил Дзюба. — Всё наше, ни единой немецкой вещи, по которой их можно привязать к вражеской армии, кроме этих уже известных нам кругляшек.

— Ну, поди догадайся, если только по этим странным бляшкам: да и то, о них можно сказать что их нашли и взяли с собой из чистого любопытства.

— А если наш скарб перешерстить, то, там сплошные трофеи.

— Будет ещё одна причина забить тревогу, если приблудится ещё кто-то с таким содержимым сидора. — Задумчиво проговорил Иван, подымаясь с колен.

Все присутствующие на поляне красноармейцы, стоя на некотором удалении, внимательно смотрели на разложенные вещи и прислушивались к беседе старшины с неожиданно посуровевшим Непомнящим. Замолчал даже Марк, который одиноко сидел за спинами своих товарищей, потерянно смотрел на траву у своих ног и вытирал рукавом текущие ручьём слёзы. Может быть кто-то его за это осудит, однако не стоит зарекаться — слёзы бывает душат и тех, кто считает что он давно разучился плакать.

А старшина, повинуясь своей выработанной жизнью привычке: — "В хозяйстве всё пригодится а запас...‟. Сходил за своим вещмешком, поочерёдно поднял фляги; неспешно открывая крышки нюхал их содержимое и, плотно закрыв, прятал в недра заплечного мешка. Прихватив напоследок бинты и запасные портянки, он посмотрел на Якова.

— Кузнецов, берёшь харч и отвечаешь за его сохранность головой. Патроны и ППД берёт на хранение Полторабатько. Гранаты и прочие имущество разберайте меж собой.

— И делаем это как можно быстрее. — До неузнаваемости изменившимся голосом заговорил Иван, вешая через плечо планшет, ранее принадлежащий лейтенанту. Впрочем, против этого никто не возмутился. — Неизвестно какие гости припрутся на выстрелы. Гончаров и Семченко, несёте лейтенанта, как отойдём на некоторое расстояние отсюда — похороним. С километр идём на северо-запад, прём как испуганные лоси — следим так чтобы даже слепой нашёл следы как мы отсюда драпали. Затем немного вернёмся и уже нежно, не оставляя ненужных отметин, направляемся на восток. Всем всё ясно?

И снова никто не возражал.

Глава 8

Пауль Кальбель двадцати трёх летний, белокурый баварец с идеальным черепом и чертами лица, лежал вместе со своими людьми в засаде, и ругал на чём стоит свет Русских дикарей. Те никак не желали воевать по правилам — цивилизованно, этих диких азиатов: не желающих капитулировать даже в самой безнадёжной ситуации и совершающих бессмысленные самоубийственные атаки на доблестных солдат вермахта. Нет. Среди них было немало сдавшихся на милость победителя: встречались даже те, кто капитулировал, не сделав не единого выстрела — этих недолюдей оберлейтенант попросту презирал; а упрямых, безумных фанатиков Сталина, ненавидел всеми фибрами своей истинно арийской души. Заодно офицер ругал последними словами местных назойливых комаров, которые мерзко пища, вились вокруг него и тщетно норовили прелесть под противомоскитную сетку закрывающую его лицо.

Он снова вспоминал дорогу, по которой его охранная рота, откомандированная от двести восемьдесят шестой охранной дивизии, ехала к местечку со странным, тяжело произносимым названием Барановичи. Дорога казалась скучной и нескончаемой, единственным развлечением было наблюдать, как длинными колоннами конвоировали грязных, оборванных, наспех перебинтованных военнопленных. Весельчак, балагур и вечно голодный унтерфельтфебель Гальдер, от нечего делать кинул по одной такой колоне обглоданную им кость, которую он до этого жадно смаковал — даже после погрузки в машину. Это были остатки порося, которого они реквизировали у хозяев чисто выбеленной хаты, где они сегодня останавливались на ночёвку. Солдатам было смешно, когда после броска — кость ударила русского солдата по голове и эти псы сцепились друг с другом за обладание этим объедком⁷: а доблестные конвоиры — для наведения порядка стали от души охаживать этот скот прикладами. Однако избиваемые пленные Иваны исчезли в облаках дорожной пыли, и словесные остроты, отпускаемые по этому поводу очень быстро надоели, да быстро сошли на нет.

Также вспомнилось и то, как через два часа после этого инцидента, были обстреляны обе машины идущие впереди. К великому прискорбью, от пулемётного огня аборигенов в них погибло, и было ранено немало воинов вермахта, а бандиты, подло, исподтишка напавшие на колонну, бесследно растворились в лесном массиве. Одно слово — дикари и повадки у них, звериные.

Леденящий душу страх появился немного позже: когда утихла стрельба, и Пауль вместе с товарищами по оружию вылез из кювета, где они пережидали внезапно начавшийся обстрел. Немного пройдя вдоль дороги, они увидели, что возле переднего колеса подбитого бронетранспортёра Sd Kfz 251, лежал черноволосый, молодой унтер-офицер, убитый точным попаданием пули в висок. Его остекленевший взгляд смотрел в пустоту, и сквозь корчившегося от боли обер-ефрейтора. Раненный бедолага выгибался всем телом, истошно выл, а разорванное на спине обмундирование было чем-то густо перемазано.

Когда Пауль и Гюнтер прижали ефрейтора — зафиксировав его, дабы медик мог его осмотреть и оказать первую помощью. То он испытал настоящий шок, а задравший куртку раненого санитар, грязно выругался и, продолжая цедить сквозь зубы проклятья, приступил к обработке страшной раны, она глубокой бороздой пролегала почти через всю спину воина. Прошедшая по касательной пуля оставила ужасный след: она как консервным ножом вскрыла кожу и пропахала мягкие ткани — до самых костей. За всем этим наблюдал сидевший на корточках панцершутце⁸: его подбородок сильно дрожал, бледное как мел лицо было скованно маской ужаса.

Как оказалось, раненым был водитель всё ещё урчащего не выключенным двигателем тягача, к которому перед самым нападением вероломных коммунистов, ремонтники цепляли повреждённый БТР. А молодой панцершутце, которого они немного позднее умудрились вернуть в реальный мир, со всхлипами рассказывал:

— Нас подбили ещё пару дней назад. Эти унтерменши устроили нам засаду. Первым пушечным выстрелом они подбили нашу головную машину: мы не загорелись только благодаря счастливому исключению. — Стрелок кивнул на БТР. — Затем: после второго выстрела, вспыхнул замыкающий Опель. А после, заполыхал ещё один. ... Наши ветераны говорят, что в Европе с таким оголтелым фанатизмом мы не сталкивались.