Просто Иван

— А как Григорий Иванович собирался выкручиваться, если б я не помчался заступаться за этих несчастных. Или кинься я, например к спасённой от казни девчонке, которую фашисты как раз собирались повесить. Стоп. А как там она...

Ругая себя за то, что позабыл о военнослужащей, а девушка может нуждаться в неотложной помощи, Непомнящий оглянулся: устремив взгляд к берёзе, и выдохнул с чувством большого облегчения. Она стояла и немного отрешённо наблюдала за тем, как Григорий и Иван решали судьбу отбитых ими у немцев людей. А они, были настолько окрылены лёгкой победой, что никто из них не задумался, почему по крупной автодороге не идут немецкие колонны, и как так вышло, что на устроенную ими стрельбу никто не отреагировал. И вообще, настолько ли незаметно, для наступающего врага, они сработали? ...

Глава 10

Настасья Смирнова впервые увидела, что такое война. Нет, теоретически она знала про неё многое и считала, что она ко всему готова. Однако в действительности это оказалась намного страшнее и ужасней чем она могла себе представить. По своей молодой горячности она не оробела даже тогда, когда комбат отбирал добровольцев, которые должны были выйти вперёд и самостоятельно удерживать рубеж на стратегически важной дороге, ведущей к переправе через Щару. Вдобавок к тому, она потратила много времени и нервов, убеждая его в необходимости её присутствия в штате этой сводной роты. Девушка как заклинание твердила о "золотом часе‟, про её долг как медика и прочее, прочее, прочее. В конце концов, Фёдор Семёнович сдался и по-стариковски пробубнил, что-то вроде того, что никогда не простит себе этого решения — но вынужден уступить её настойчивости.

И вот они прибыли на выбранный рубеж, после чего потекли дни томительного ожидания, временами высоко над их головами летали немецкие самолёты — которые, казалось не обращали внимания на окапывающееся советское подразделение. Тем временем где-то вдали зловеще грохотала канонада, а солдаты всё сильнее и сильнее вгрызались в землю, копая и укрепляя разветвлённую систему траншей. Веснушчатый, с девичьим лицом старший лейтенант Любушкин, строго контролировал эту подготовку, заодно рекрутировал отступающих бойцов — группами выходящих на их позиции. Была среди вышедших окруженцев и коротко стриженная молодая Еврейка Кац Фаина Иосифовна. — По образованию она была врачом и практически без уговоров согласилась остаться, для оказания бойцам красной армии посильной помощи. Солдаты, смекнув что новой врачице будет неудобно перемещаться по позициям в лёгком ситцевом платьице, сразу же кинули клич, и умудрились собрать ей комплект формы красноармейца, так нелепо смотрящийся на её худощавой фигуре. Единственное что не соответствовало уставной форме, так это гражданские туфельки, без высоких каблуков — лишних сапог ни у кого не нашлось.

А на второй день после того, как на подготавливаемой позиции появилась врач, молодой командир реквизировал четыре гружённых телеги, они принадлежали шестерым отступающим сапёрам — которые поначалу не желали подчиняться незнакомому им командиру. Из-за чего, старлей, с пистолетом в руках — не стесняясь в выражениях накинулся на них, угрожая поступить с ними как с дезертирами — согласно закону военного времени. Подчинив себе этих бойцов, той же ночью заставил поставить перед своими позициями минные заграждения: — "Если вам ... так и не довели приказ на минирование, так это сделаю я! А в случае саботажа моих распоряжений — пристрелю ... как врагов народа и подлых вредителей! Мне необходимо здесь продержаться до подхода наших основных сил, и я сделаю все, что необходимо для выполнения полученного мной приказа!‟ ...

Время шло, заканчивалась полученная провизия, а немцы всё не появлялись. Ни старший лейтенант, ни Настасья, ни остальные солдаты даже не догадывались, что они уже давно стали окруженцами. К тому же, так получилось, что по причине нарушенных коммуникаций, и возникшей неразберихи: не владеющие полной информацией штабные управленцы, решили хоть каким-то способом задержать врага на опасном направлении и приказали устроить на дороге — которую уже перекрыли люди Любушкина непроходимые завалы. Летающая на штурмовку и бомбёжку немецкая авиация заметила все эти приготовления и оперативно оповестила об этом своё командование. А когда про это стало известно и в штабе вермахта, то его генералы попросту перенаправили свои наступающие войска в обход.

Далее всё шло как по накатанному: наступающие немецкие войска, не отвлекаясь на окруженцев ушли вперёд, а окапавшейся у дороги ротой вскорости должны были заняться те, в чьи обязанности входило уничтожение отрезанных от основных сил советских подразделений. Тем более что непонятное русское подразделение, окопалось в таком месте, что ни обойти с флангов, ни ударить в тыл, было невозможно.

Также как уже было двадцать второго числа, утро для ещё не имеющей боевого опыта сводной роты Любушкина началось с артналёта: первый — пристрелочный снаряд с жутким скрежетом разрезал воздух и взорвался в лесу с некоторым перелётом. Бойцы — спросонья не понявшие что произошло, повыскакивали из своих сырых землянок и вместе со всеми удивлённо озирались по сторонам. Но вокруг была тишина — если не принимать в расчёт гомон испуганно разлетающихся птиц.

— Что стоите?! — Закричал Алексей Любушкин: он уже понял, что должно последовать дальше. — Живо отходим по ходам сообщения в лес! И там переждём обстрел!

Ему эхом вторили младшие командиры, но всё равно, не все успели даже укрыться в траншеях. Видимо фашистские корректировщики и наводчики были опытными бойцами, поэтому вскоре земля содрогнулась от разрывов, застонала выкидывая в небо свои комья. А Настя, только что спрыгнувшая в окоп и сразу присела на самое его дно. Совсем рядом прогремел взрыв, немного поодаль другой и в узкую траншею, вместе с землёй и гадким запахом отработанной взрывчатки упала чья-то рука — ошмётки одежды, только усиливали внушаемый ею ужас.

— А — а — а.... — Застонала шокированная девушка, не в силах отвернуться от лежащей перед ней частицы зловещей реальности войны: спазм сжал её горло, а разум отказывался верить в реальность происходящего.

— Сестра! Кто ни будь — помогите! ...

Близкий крик — мольба о помощи заставил Смирнову вспомнить о том, кто она и что для выполнения своих обязанностей ей необходимо наличие санитарной сумки. Рука машинально дёрнулась и ощупала бок — дабы убедиться, что сумка с медикаментами на месте: так уж получилось, что это движение сняло оцепенение завладевшее телом девушки. Боясь подняться в полный рост, до раненого бойца фельдшер добиралась на четвереньках: ориентируясь только на его зов. Зовущим оказался молодой артиллерист — из тех, кого самовольно мобилизовал старший лейтенант Алексей. Парнишка вопил, сидя на утоптанном полу траншеи; рядом с ним сидели ещё двое солдатиков и растерянно смотрели на страшную рану бойца. А он, бледный от шока и потери крови, раскачиваясь и воя, смотрел на свою левую руку — которая была перебита большим осколком чуть выше локтя, и держалась на тоненьком лоскутке плоти. А здоровой рукой он пытался пережать культю, из которой, пульсируя истекала кровь.

Настя сообразив о несуразности своего необычного способа передвижения по окопу, поднялась на ноги, и решительно отстранив мешающего ей пройти красноармейца, сделала последний шаг к раненному. Склонившись над ним, обтерев руки прямо о подол синей юбки и обработав их спиртом, она приступила к наложения жгута на рану. Накладывала жгут и сквозь слёзы, всхлипы девушка, как заклинание говорила, обращаясь к солдату:

— Потерпи миленький..., потерпи хорошенький. Я сейчас, я всё сделаю, я сейчас ... — главное что ты живой.... Понимаешь?

Когда кровотечение удалось остановить, Настя абсолютно позабыв, что в её сумке лежит хорошо отточенный садовый нож с изогнутым лезвием. Не оборачиваясь к стоявшим за её спиной бойцам, протянула в их направлении руку с раскрытой ладонью и твёрдо произнесла только одно слово:

— Нож!

Сказано это было так твёрдо, что красноармейцы засуетились в поисках потребованного инструмента. И когда фельдшер почувствовала в руке его холодную тяжесть: она снова обратилась к раненному. Девушка снова заговорила нежно и ласково — как обычно разговаривает любящая мать со своим плачущим ребёнком:

— Не смотри родненький, не надо — отвернись. Вот так, вот так. Потерпи, мой хороший.

Единым движением, как будто всю жизнь только этим и занималась; девушка отрезала остаток плоти, соединявший культю и ампутированную осколком руку. Она закричала так, как будто этот нож резал её тело: этот стон души заглушил и частые разрывы, и крик раненного бойца. Даже после этого самообладание не оставило Анастасию, она сноровисто наложила повязку и дала распоряжение бойцам, — которые с ужасом во взглядах наблюдали за всеми её манипуляциями:

— Отнесите его в безопасное место и давайте ему почаще пить. Вода то у вас есть? ...

Дальше всё слилось в единое и неразделимое целое. Настасья бегала по окопам, делая перевязки. Пару раз заскакивала в землянку, в которой хранились медикаменты: трижды кто-то старался её остановить — когда она покидала окоп и ползла по открытой местности к зовущему её раненному воину:

— Ты куда девка?! ... Жизнь надоела?! ... Пойми, там смерть, там слишком густо летят осколки! ... — Кричали ей.

Но Смирнова всё равно вырывалась из удерживающих её рук — и откуда только сила бралась, и ползла, ползла, перевязывала, вытаскивала. Последний раз в руках бойца старавшегося её удержать от рискованных действий остался её сапог: правда его ей вернули, когда она, кряхтя и плача — из последних сил подтащила к траншее тяжелораненого солдата.

Страх завладел сознанием девушки позднее. Он настиг Настю когда артналёт и сменивший его бомбовый удар окончились. Тогда, Анастасия, окончив все перевязки, испытывая сильную усталость, зашла в свою сырую землянку, облокотилась спиной на бревенчатую стену и сползла по ней на мокрый глиняный пол. Всё её тело затряслось частой дрожью, неудержимо хлынули слёзы и, началась истерика — девушка навзрыд что-то причитала в голос; выла сидя на полу, и била своими маленькими кулачками по тщательно утоптанному грунту. Зашедшая вслед за ней Кац — за эти дни ставшая для девушки хорошей подружкой. Сразу — без долгих раздумий поняла что произошло с Настасьей, извлекла из сумки свою заветную фляжку, и, подойдя к Смирновой протянула её со словами:

— Пей подруга. Сейча, это, для тебя самое наилучшее лекарство. И поплачь маленько, поплачь.

Фаина, видя душевное состояние штатного военфельдшера, не стала рассказывать подруге, что один из последних немецких пикирующих бомбардировщиков скинул свой смертоносный груз прямо на землянку с ранеными — там погибли все, включая двух санитаров. Увидев это, она сама еле сдерживалась чтобы также не разреветься. А приняв назад ёмкость с разведённым спиртом — сама припала к горлышку губами. Вот так: обе девушки в полном молчании, флегматично сделали ещё по паре глотков — даже не ощутив спиртового вкуса, и сидели, каждая отрешённо смотря перед собой. Но даже такого отдыха им не дали — незаметно вышедшие на позиции немцы пошли в атаку.

— Тревога! Тревога! Немцы идут! — Мимоходом крикнул кто-то из бойцов, слегка отодвинув брезентовый полог закрывавший вход в их землянку.

— Таки неймётся этим гадам! Фашисты проклятые! — В сердцах выругалась Кац: говор свойственный её народу в этот момент прозвучал особенно различимо. — Ну шо подруга, я имею мудрую мысль что нам таки пора пополнять свои носимые запасы медикаментов. У нас таки предвидится жуткий аврал....

Не оглядываясь на подругу — дабы та не увидела отголосков страха в её глазах, Фаина поднялась с деревянной лежанки и тяжело ступая, направилась к стеллажу с бинтами, лекарством и прочим материалом. Ну а Насте, было не до рассматривания своей товарки: она молча поднялась с пола и поспешно оправила свою промокшую от просочившейся в землянку грунтовой воды и в двух местах порванную от постоянного ползания юбку, и кое как справившись с этой задачей, не говоря ни слова, сделала шаг к полке где уже хозяйничала прибившаяся к её роте врач. Однако Кац, как будто о чём-то вспомнив, оглянулась и, протягивая руку проговорила:

— Послушай меня подруга — мне есть, что тебе сказать, а я тебе плохого не посоветую. Дай мне свою сумку, а сама, по-быстрому переодень эту подранную юбку на солдатский галифе: запасной комплект у меня вон он — на топчане поверх шинелек лежит. Иначе у наших солдат скоро разовьётся косоглазие и кривошея — так они усердно на тебя косятся. Да и попорченные чулки прикрыть надобно: на коленях уже даже кожа в кровь разодрана. — И как-то безрадостно усмехнувшись, продолжила. — А я, так уж и быть, тем временем, наши сумы, всем что необходимо пополню.

Сказано — сделано. В скором времени обе подруги шли по окопам, немного перекосившись под тяжестью несомых ими санитарных сумок. Вскоре, они разошлись по ходам сообщения в разные стороны, где и собирались заняться своими основными обязанностями — спасением раненых. Выбрав себе наиболее на её взгляд удобную позицию, и продублировав по цепи приказ, что без команды не стрелять, Настя отважилась выглянуть за бруствер. Немцы не спешили. Они выкатили свои лёгкие пушки на прямую наводку и в данный момент неспешно подносили к ним боеприпасы. Несколько фрицев сноровисто расстилали на земле красные полотнища: Настасья была уверена что на этих флагах была фашистская символика. А рядом с ними, распределившись во фронт советским окопам, урчали моторами несколько бронетранспортёров и пулемётных танкеток. От вида этой показной, основательно-деловой подготовки по всему нутру девушки пробежал неприятный холодок. Логическим довершением этой неприятной подготовки к бойне, в воздухе появилась группа германских пикирующих бомбардировщиков, и с ходу атакуя, они завыли своими мерзкими сиренами.

Снова взрывы, стоны и судорожная дрожь земли. Смерть кружила свой хоровод, выхватывая своей "костлявой рукой‟ всё новые и новые жертвы. Впрочем, в этот раз налёт продлился недолго, и его сменили частые выстрелы немецких полевых пушек. Натужно взвыли двигатели немецкой техники бронетехники.

И почти сразу по врагу открыли огонь замаскированные в леске сорокапятки. Настя как раз закончила перевязку очередного раненого и осторожно выглянула из окопа. Советские артиллеристы с первых же выстрелов заставили замолчать немецкие пушки — одна из них потеряв от взрыва колесо, лежала на боку. Расчёты других залегли, боясь даже поднять голову. Но вместо них, по русским позициям заработали пулемёты лёгких танкеток.

— Вжик, вжик, фью-ють... — Мерзко засвистели пули, густо заполнив собой всё пространство.

— Вжик, бам. — Пуля пролетевшая справа от Анастасии, со звоном ударилась обо что-то железное.

Повернувшись на звук, Смирнова увидела, как по задней стене траншеи медленно, беспомощно сползал молодой солдатик. Его лицо было спокойно безмятежное — не выражало даже удивления. А на каске — рядом с большой нарисованной красной краской звездой виднелась небольшая дырочка. Ринувшись к нему, и склонившись над ним, Настя поняла, что бойцу уже ничем не поможешь и ей осталось только закрыть его глаза, всё ещё продолжавшие бесстрастно и незряче смотреть на этот мир. Неистовая мольба о помощи отвлекла девушку от ненужных мыслей и она без остатка растворилась в исполнении своих обязанностей. На сей раз — в результате ожесточённой перестрелки, раненых и убитых было намного больше, чем во время первого налёта. И, бегая по траншеям, Настасья потеряла счёт времени, количеству раненых, калеченых, погибших.... Она старалась везде успеть и жутко злилась на себя, понимая, что этого у неё не получается.