Просто Иван

Можно долго рассказывать как Непомнящий и Дзюба сомневались в правдивости того, что поведал им этот солдат. Собирались даже принародно расстрелять: как засланного шпиона — провокатора. Но когда ещё неокрепший Василь, находясь в карантине, сцепился с одним из таких же новоприбывших, обвиняя что тот предатель. Кстати, что в процессе расследования этого инцидента и подтвердилось, — провокатор уже успел наследить: видимо был ещё неопытным и поэтому поспешил раскрыться. Несколько из опрашиваемых людей подтвердили, что этот сержант артиллерии призывал к добровольной сдаче в плен: мол, немцы цивилизованная и культурная нация, и прочее, прочее.... Вот танкиста Ромашова, знающего каково это быть в плену у этих европейских носителей культурных ценностей, и задело. Так что после этого инцидента, для Ивана и Григория сомнения по поводу этого бойца полностью развеялись. И вот, воин имеющий отличное инженерное мышление и быстро разобравшись с азами сапёрной подготовки, сейчас докладывал то, как по его мнению, можно получше распорядиться найденным боеприпасом.

— Вот я и говорю, сама по себе, мина ТМ-39 максимум порвёт трак, или повредит колесо. Конечно, техника временно выйдет из строя, и это значит, задержится её поступление в войска. А если она подорвётся на фугасе с бомбой, то точно будет раскурочена в хлам, вместе с живой силой и грузом. А тут, как на заказ, ещё основная дорога неподалёку. Если бомбу привязать к нашей лошадёнке, то доставить её к месту можно без проблем. Кстати Иван Иванович, мы тут во время разведки местности немецкий парашют обнаружили с дохлым фашистским пилотом, так я стропы и шёлк срезал. Ткань у местных на продукты выменяем, а стропы и нам пригодятся.

Было заметно, с какой гордостью боец доложил о последней находке, особо про то, как он предлагает ей распорядиться. Видя старания инициативного бойца, Ваня, читавший когда-то в далёком будущем Карнеги, решил воспользоваться одним из советов его книги и подстегнуть подчинённого похвалой.

— Молодец Василь, только весь шёлк не выменивай: оставь немного для наших женщин — пусть и они немного порадуются да смастерят для себя обновки. Да и с бомбой ты всё отлично придумал. Действуй.

— Тут это, когда мы местность обыскивали, и ганца стало быть тоже. Ну, я, стало быть, его пистолет себе присвоил, а полётную карту, стало быть, вам. От так. Я в неё заглядывал, карта очень даже подробная. ...

Ещё до того как начало вечереть, Василь вместе с Сёмкой — весьма шустрым худосочным местным подростком у которого только начал пробиваться первый пушок над верхней губой, отправились в ближайшее селение. И когда они почти не шумя "растворились‟ в густых зарослях вечернего леса, у Ивана защемило сердце: ему казалось, что оба бойца идут на смерть. Перед мысленным взором постоянно мелькали картинки, в которых его люди попадают в засаду, или того хуже, местные из желания выслужиться перед новой властью скручивают его ребят. Надо было послать с ними ещё кого-нибудь. Так мучаемый недобрыми предчувствиями, Непомнящий и просидел всю ночь возле глубоко закопанного слабенького костерка. Поначалу, пока позволял свет уходящего дня, насколько это было возможно, он изучал карту, просматривая, где и какие идут дороги, решая, где лучше устраивать завалы, а где минировать. Покончив с этим, он старался думать на разные темы, но постоянно возвращался к мысли о судьбе людей пошедших в деревню. Несколько раз за ночь, он проваливался в короткое сонное забытьё, выходя из которого ему мерещилось, что где-то, под чьей-то ногой хрустнула гнилушка. Ваня вздрагивал, вслушивался звуки ночного леса, замечал, как неподалёку бдел часовой и, снова начиналось томительное, изматывающее душу ожидание.

Это невыносимое самоистязание окончилось поближе к утру. И даже в этот радостный миг, было неизвестно, каким образом Семён ориентировался в ночи, однако, он не заблудился и вышел точно на место ночной стоянки. Впрочем, возвращение бойцов принесло с собой ещё и сильное удивление: уходили на менку два человека, а вернулось трое. И как прикажите понимать такую занимательную математику.

— Дядя Ваня, — запальчиво лепетал подросток присаживаясь у огня: он так обращался несмотря на то, что Иван несколько раз объяснял пареньку что разница в возрасте у них не такая уж и большая, и можно обходиться без всяких там "дядей‟, — ну с вашего разрешения мы пошли на обмен. А когда подкрались к деревеньке, то притаились и долго выжидали: однако ничего опасного мы не заметили. Только в одной из хат слабый огонёк мерцал. Вот к ней мы и поползли. ...

Ивану хотелось поскорее всё узнать — без лишних подробностей, однако он знал Сёмку, поэтому не перебивал: дабы тот не сбился с мысли и не начал своё повествование заново.

— ... Я заглянул в окошко, а тама тётка с дядькой вечерять — как-то поздновато, но вечерять. Ну, мы и решили, что я зайду сперва к ним. Вот как-то так. Сперва, когда я постучал в окошко, они спугались — особо тётка всполошилась, но всё-таки открыли дверь и пустили меня в хату. Ну, я им и начал говорить, что я сирота дескать, иду по миру и побираюсь. А вот недавно нашёл в лесу парашют и хочу его материю сменять на харч. — Рассказчик запнулся, немного помолчал, виновато потупив голову и продолжил. — Ну, на этом они меня стало быть и поймали, на брехне так сказать. Дядька и говорит мне, дескать, тяжело и неподъёмно одному таскать оба таких увесистых сидора. Зови мол своего друга. Ну а наш дядька Василий на сиротку совсем не похож. Вот как-то так.

— Ну а дальше что? — Поинтересовался Иван недовольный возникшей паузой. — Что дальше то было?

Здесь уже заговорил тот, кто пришёл вместе с бойцами, ходившими за провизией:

— Можно я расскажу. Как ваш малец к нам вошёл, я сразу заметил, что у него из голенища сапога немецкий штык нож торчит. Забыл он стало быть его оттуда вынуть. Да и когда я со своей Маруськой ужинал, то приметил, как в окно двое заглядывали — ваш шкет и какой-то мужик. Стало быть не может он быть сиротой. Или как он говорил, побирался в одиночестве. Знать брешет он нам. Вдобавок у пацана, в кармане его тужурки, что-то тяжёлое сильно оттягивало карман. После чего у меня и возникла уверенность что он из партизан.

Иван, жестом прервал рассказ незнакомца, и задал вертящийся на языке вопрос:

— Меня сейчас больше всего интересует, не как вы догадались кто мы, а кто вы такой?

Мужичок встал, привычным движением оправил одежду и представился:

— Красноармеец Быков, Владимир Анатольевич, — водитель, двести пятая мотострелковая дивизия. До нападения немцев, располагались под Берёзой.

— Не похожи вы на красноармейца. — Пренебрежительно заметил Иван. — Где форма, где оружие? Почему в гражданской одежде?

На что, стоявший перед ним человек без тени смущения ответил:

— Так я был контужен. Это произошло, когда я вёз раненых в госпиталь и нарвался на немецкие танки; вертелся как уж на сковородке, но видимо всё равно слабо вилял. Короче говоря, в мою машину попали, а больше ничего не помню. Моя Маруська нашла меня в километре от моей сгоревшей машины. Видать я в беспамятстве полз, или сперва свои тащили, а посчитав погибшим оставили. Так вот хозяюшка меня подобрала, домой на своём хребту притащила, выходила. ...

Тело Быкова резко но не очень сильно передёрнуло и он, извиняясь, развёл руками, и улыбнулся.

— Извините товарищи, с того дня память осталась: сам до сих пор не привыкну к этому. Как-то так оно и получается. В общем Маруся оказалась вдовой и бездетной бабой. Пока я поправлялся, то стал ей по хозяйству пособлять: там выровняю, там прибью, а то в сарае прореху залатаю. Затем выровнял покосившийся плетень, и так постепенно, навёл по куреню порядок — по мужской линии так сказать. А остатки моей формы вдова сразу же сожгла — от греха подальше.

Здесь Владимир снова замолчал и, посмотрев в глаза Ивану, заговорил голосом, в котором сквозили нотки сочувствия и ещё чего-то очень тёплого, и душевного:

— Товарищ командир, понимаете, очень истосковалась баба по мужскому плечу: да и хозяйство без должного догляда стало приходить в упадок. Вот и прикипела она ко мне, никак отпускать не хотела. Ну и я, что греха таить, истосковался по такой мирной работе, да и ещё это — на войне страшно до жути, а здесь всё тихо, и спокойно.

На что Иван, со свойственной ему временами бесшабашностью — последствия того, что Непомнящий подсознательно старался подражать Дзюбе, лихо поправил причёску, усмехнулся и поинтересовался:

— Так что же ты браток из такого рая сбежал?

На что Быков, впервые за время разговора впялив взгляд в землю заметил:

— Так вот, как раз когда ваши люди пришли к нам, мы обсуждали с Маруськой нововведение оккупационных властей. Нам вечером, староста как раз довёл до сведения их распоряжение о том, что все мужчины призывного возраста должны пройти регистрацию и проверку в каких-то фильтрационных пунктах. А у меня, помимо контузии, несколько свежих шрамов осталось — вмиг поймут кто я, и отправят в лагерь для военнопленных.

— От молодца! — Немного возбуждённо взбрыкнул Иван, и хитро улыбаясь, шлёпнул себя по колену. — Так, стало быть, ты решил у нас пока отсидеться?!

— Не совсем так. — Хмуро уточнил бывший водитель. — Я и без того собирался уходить, то есть пробиваться к нашим. Я понял, что спокойно жить мне всё равно не дадут — так что за возвращение нормальной жизни нужно бороться. А к вам пошёл потому, что сам я вряд ли далеко уйду, а тут такая возможность, — снова с оружием в руках, да в бой.

— Лишнего оружия у меня нет, больше чем нож я тебе не смогу дать. Далее, будем считать, что тебя я услышал, сейчас желаю послушать своих людей. Василь, что ты думаешь по этому поводу?

Танкист, чья обожжённая часть лица, в мелькании сполохов костра приобрела немного зловещее выражение: пожал плечами и как обычно — без проявления каких либо эмоций, ответил:

— Когда я зашёл в его хату, то заметил на самом видном месте лежал заранее собранный сидор. Так что я уверен, Владимир на самом деле собирался уходить, да и у его жинки, глаза были на мокром месте и нос покраснел и распух — от долгого плача: ну прямо как у моей Агафьи, это когда она меня на службу провожала. ...

Говорили ещё долго, о многом, и так можно было просидеть до первых петухов, поэтому, Иван прервал разговор, и приказал всем ложиться поспать, а когда едва рассвело, то Непомнящий безжалостно поднял всех тех, кто отдыхал. Разбудил всех, включая недавно вернувшихся ходоков за провизией, и после лёгкого завтрака — из запасов принесённых этой ночью: уточнил с бойцами план предстоящих действий.

По плану, первым делом были сделаны завалы и заминированы второстепенные дороги, причём, после установки настоящей мины, делалось несколько грубоватых имитаций, с закладкой в них или камней, или обломков дерева — заканчивалось всё ещё одной идеально поставленной миной ТМ — 35.

Следующим шагом в этом плане стал участок железнодорожной ветки Брест — Барановичи. Здесь уже пришлось повозиться. Поезда ходили слишком часто, и здесь выручил самодельный, нелепый своей лохматостью маскировочный костюм к которому прижилось название данное Иваном — "Кикимора‟. Люди первое время смеялись от его вида и особо от названия, но когда убедились в его эффективности, то зауважали это несусветно выглядящее изделие. Вот и сейчас, Ромашов облачившись в лохматый костюм, весьма смело работал на насыпи. Впрочем через минуту после того как он достиг пути и быстрым движение освободил под рельсом участок для установки мины, ему пришлось спешно от него отползти — приблизился порожний эшелон идущий на запад. Хотя назвать его порожним можно было с большим трудом, так как на платформах стояло какое-то зачехлённое оборудование.

Только отстучали колёса, ещё не престала вибрировать земля, а Василь снова полез наверх насыпи. Тряска засыпала тот небольшой подкоп, который сапёр успел сделать для установки мины, и его пришлось расчищать заново. Но это не было самым сложным. Иван наблюдал за обстановкой и временами поглядывал на сапёра через оптический прицел своей винтовки. Было видно, как Ромашов неспешно возится со сложной установкой взрывателя, а Непомнящий до безобразия боялся, что из-за сегодняшнего недосыпа произойдёт непоправимая ошибка. Но вот, боец замер, после чего осмотрелся по сторонам. Приподнялся и снова осмотрелся: Иван со своей стороны тоже убедился, что Василию ничего не угрожает. Пока снайпер осматривал округу, сапёр поднялся и что было сил, побежал от насыпи.

Грохот, красноречиво говорящий о том, что установленная на железнодорожной ветке мина сработала, послышался тогда, когда Иван с Василем достигли нужной побитой бомбёжкой и спешно восстановленной крупной дороги, на которой нужно было установить фугас на основе авиационной бомбы. Увидевшие условленную отмашку бойцы подналегли на топоры, валя заранее подрубленные деревья. Их задача заключалась в том, чтоб на время перекрыть движение и при возможности установить растяжки против тех, кто постарается убрать это безобразие. А тем временем, Иван с Василем — пользуясь затишьем в движении, достигли нужной точки и с большим трудом установили свой гигантский "сюрприз‟.

Глава 18

Гауптман Пауль Кальбель откровенно скучал и маялся от скуки. Линия фронта всё дальше уходила на восток, унося с собою суету и неопределённость: давно не было слышно её канонады, а с недавнего времени над их лагерем даже не летали самолёты люфтваффе. Нет, они конечно бороздили небесную высь, но это уже были не пикирующие бомбардировщики и истребители, а тихоходные транспортники. Да и военнопленные уже были не те: они поступали уже изрядно истощёнными после пребывания в предыдущих шталагах. Поэтому местная похоронная команда, состоящая исключительно из унтерменш, работала с удвоенной нагрузкой и всё равно еле справлялись со своими обязанностями. Что не говори, но пленённых Иванов было много, и поэтому кормили их весьма скудно. Также, за колючим ограждением не было возведено никаких построек — лагерь напоминал собою загон для скота, и находящийся там контингент спал, сидел, стоял на голой земле. Многие Иваны выкапывали руками ямы, точнее норы, дабы укрываться в них от непогоды — одно слово дикари привыкшие выживать в любых условиях.

Всё это безобразие сильно развращало его солдат, впрочем, как и его самого. Пауль прекрасно помнил, как он, будучи ещё оберлейтенантом, прибыл в этот штамлагер под номером 337. И то, что он тогда увидел, сильно возмутило его сознание, с чем он незамедлительно и обратился непосредственно к коменданту — майору Розенбергу.

— Господин майор, разрешите обратиться? — Дождавшись разрешения, он продолжил. — Я конечно понимаю что это не моё дело, но такое отношение к пленённому противнику не делает нам чести. Я понимаю, что враг стоит на более низкой эволюционной ступени, однако это не повод содержать его в таких скотских условиях. У меня дома даже над самыми никчёмными собаками так не издеваются.

— Вы это о чём? — Искренне удивился комендант.

— Я о том, что в лагере нет никаких условий для содержания комбатантов. Особенно такого их количества.