Просто Иван

Когда всё стихло, у Вани появилась даже радость что и на этот раз он не погиб. Так же новоиспечённого Ивана обрадовало то, что в соседней ячейке окопа, маячила забинтованная голова старшины: он всё также нелепо задирал голову, дабы окинуть поле предстоящего боя двумя глазами. А в руках у него был немецкий карабин. Быстро сообразив, что используя трофейное оружие можно экономить скудный боезапас, молодой человек поднял с пола М98К, однако оттянув затвор, он убедился что магазин был пуст. У двоих немцев с расстёгнутыми ремнями, подсумки для патронов были также пусты. Заодно был обчищен и фриц, который когда-то был вооружён автоматом: не оружия, не подсумков при нём не оказалось. Правда если не считать кобуры с пистолетом и запасной обоймой, она лежала за бруствером, рядом с телом унтера, и Ваня рискуя быть подстреленным, еле до неё дотянулся. Зато, когда он ухватил за руку другого, лежащего на самом бруствере фашиста, свисавшего в траншею по самую грудь, и втянул его в окоп полностью: усилия юноши были вознаграждены. Его трофеем стали два полных подсумка и полностью заряженный карабин: правда, пришлось повозиться с тем, чтобы вырвать оружие из окоченевшей руки и примкнуть штык нож. Но это не было большой проблемой.

К моменту когда юноша, провалившийся не только в прошлое, но и ещё и параллельное измерение, стоял в своей ячейке с трофейным оружием, команда "Огонь‟ ещё не прозвучала. Поэтому Иван, — которого мы договорились называть просто Ваней, внимательно осмотрел немцев, идущих быстрым шагом на его позицию. На сей раз боец не воспринимал их как людей: его подсознание осознало ошибку допущенную в первом бою и не ассоциировало врага с человечеством — перед ним двигались будущие цели — мишени, и не более того...

Нужно заметить, что этот бой был скоротечным: Иван только успел отстрелять боезапас немецкого карабина и сделать пару выстрелов со своей трёхлинейки, как фашисты снова отступили. Правда, почти сразу солдаты вермахта подкатили четыре небольших пушки, и стали прямой наводкой обстреливать позиции обороняющихся. Ванька трижды стрелял в прицельную щель вражеского орудия, может быть поэтому, в отличие от других расчётов, оно ещё не произвело ни единого выстрела. И только после третьего выстрела мосинки, наводчик вывалился из-за щита: рухнул как тряпичная кукла, лишённая опоры. В следующее мгновение уже пришлось прятаться нашему "Ворошиловскому стрелку‟ — сразу пара взрывов прогремевших за спиной, дали ему понять, что он был обнаружен.

Со второй огневой точки: той, что принадлежала погибшему при авианалёте красноармейцу, Иван успел расстрелять ещё полторы обоймы, и вроде бы даже ранил ещё троих артиллеристов. Когда солдату показалось, что его снова берут на прицел, он сделал восьмой выстрел, рикошет от которого он заметил на щите орудия, и по дну окопа быстро переполз подальше от "засвеченной‟ ячейки. Сделано это было как нельзя вовремя: что подтвердил грохот нескольких — почти слитных разрывов, начисто "разваливших‟ покинутую огневую позицию.

Когда день начал смеркаться и захватчики окончательно отступили: умолкла даже их артиллерия. А лейтенант с малиновыми петлицами, кантованными жёлтой полосой, посредством посыльных собрал вокруг себя всех уцелевших бойцов — только немного позднее Иван узнает, что эта полоска на петличке называется золотым галуном. Так вот, этот уже упомянутый лейтенант, выставив в окопах нескольких наблюдателей, собрал весь выживший личный состав и начал составлять списки, как он выразился: — "Красный командир должен знать всех, кого он собирается вести в атаку‟. — Но когда очередь дошла до Алексея, ой — Ивана, то он поднявшись во весь рост и решив до конца разыгрывать амнезию, не нашёл ничего лучшего, чем сказать:

— Зовите меня просто Иваном!

— Товарищ красноармеец, это что ещё за выкрутасы?! — Удивился лейтенант и строго посмотрел на бойца позволившего себе такую вольность. — Фамилия, имя, отчество, звание, с какого подразделения и кто был твоим непосредственным командиром?! Быстро!

— Не помню я ничего. У меня память отшибло: но бить врага это нисколечко не мешает.

— Товарищ лейтенант, Семён Семёныч, — подал голос старшина, сидевший рядом с Иваном, — разрешите мне внести ясность?

— Давайте без фамильярностей старшина, я же к вам не обращаюсь Григорий Иванович. Говорите по существу. Что вы хотите мне сказать?

— Это правда. Этого бойца, в самом деле сильно контузило, и стало быть память отшибло. Я когда со своей оцарапанной головой к медикам загремел: но где все наши тяжёлые ляжать, то видел, как этого бойца санитары принесли, да и врачи говорили что после шипко близкого взрыва бомбы, он чудом в живых остался.

— Это не тот ли, которого наш покойный санинструктор Звиад из рва вытащил? — Поинтересовался боец который сидел возле лейтенанта и писал временные списки личного состава: однако строгий взгляд красного командира, заставил его стушеваться и замолчать, уткнувшись взглядом в исписанный лист бумаги.

— Он самый. — Подтвердил старшина. — Его ещё наша Оксана Игоревна выхаживала...

— Что-то он не похож на тяжело контуженного. — Взгляд лейтенанта подобрел, но всё равно остался подозрительно-настороженным.

— Оць, я ёго тоже помню. — Заговорил скороговоркой один из бойцов. — Вин как раз стоял с покойным Серафимом Феофановичем, колы подле них бомба грохнула. А опосля боя, его наш покойный Звиадушка, его из ямы то и вытянул.

— На войне всяко дело бывает. — Снова влез в разговор Дзюба. — Бывает человек не получает ни царапины, а все свидетели, считают что он обязательно должен был погибнуть. Тут, может не сколько контузия, сколько шок той памяти лишил. Мы с тёткой Ксаной меж собой его Ванюшкой прозвали, и он согласился откликаться на это имя. А воевал он и в самом деле справно — можно сказать "Ворошиловский стрелок‟: редкая пуля пущенная им, не находила цель. Я сам всё это видел.

— А как же мне его всё-таки записывать?

— А пишите его красноармейцем Иваном Ивановичем Непомнящим, и всего делов-то...

Глава 4

К рубежу атаки выдвигались скрытно: ползли, замирая в тот момент, когда ввысь взлетала очередная осветительная ракета. Когда округа освещалась, все красноармейцы вжимались в землю, моля бога чтобы вражеский наблюдатель не обратил внимания на то, что в периоды затемнения, некоторые "трупы‟ умудрялись наглым образом перемещаться: но, или небеса благоволили красноармейцам, или что другое, однако пока что всё было тихо.

Нескончаемо тянулось ожидание: признаться, наш Лёшка-Иван, ловил себя на мысли, что несмотря на томительную неизвестность ожидания, ему всё равно хочется что бы ночная тишина не оканчивалась как можно дольше. И в эти моменты он мысленно ругал себя самыми "последними‟ словами. И дабы скоротать время, он медленно — очень медленно извлёк из кармана "лимонку‟ и осторожно отогнул предохранительные усики чеки.

Как говорили древние мудрецы, всё в этом мире имеет своё начало и окончание: вот и истекло время затаённого лежания перед вражескими позициями. Тягостное ожидание закончилось когда где-то позади, в небо устремилась красная ракета и поднявшиеся во весь рост бойцы, стали в относительной тишине преодолевать первые метры, отделяющие их от окопавшихся немцев. И только когда застрекотала пара пулемётов установленных фашистами на своих флангах, над полем боя зазвучал боевой кличь: -" Ура! -Ур-р-ра — Ур— р-ра-а-а‟! Может быть, в этот момент кто-то кричал и другие слова: выдавая залихватские коленца про Гитлеровскую матушку и всех её родственников, вспоминал немецких святых — помимо своей воли ставших распутными извращенцами, однако они заглушались дружным многоголосьем основной массы людей идущих в атаку. Всему этому вторил "Максим‟, чей расчёт, сняв защитный щиток, выкатил свой пулемёт на рубеж атаки.

Мимо Ивана, посвистывая, пролетали пули, а он, петляя как заяц, мчался к немецкой пулемётной точке. В правой руке он сжимал приготовленную к броску гранату — её кольцо он вырвал за мгновенье до того как поднялся в эту атаку. И как не странно, но в этот момент страха не было, он улетучился как туман после сильного ветра: осталась только цель: которую надо было достичь и всё. В первом порыве, Ваня хотел бросить лимонку в немецкую траншею — там, где увидит наибольшее скопление ганцев, ну а сейчас, основной целью стал строчащий как швейная машинка пулемёт с его расчётом. Благо расстояние до адской машины, извергающей из своего ствола смертельный град пуль, было не таким уж и значительным: за что отдельное спасибо тактической наглости лейтенанта Щеглова, который приказал своим бойцам подползти к противнику как можно ближе — конечно в разумных пределах. Благодаря волевому решению старшины, он наступал с левого фланга, он, это Лёха — Ваня наступал в его условно мёртвой зоне. Повезло. Получилось так, что проклятый пулемёт вёл фланговый обстрел наступающих и не уделял особого внимания тем, кто наступал ему в лоб, оставив решение этой задачи на обычных стрелков.

"Всё пора!‟ — Иван толи подумал, толи только хотел это сделать, но его тело отработало всё само: как говорится на автомате.

Бросок. На общем фоне боя невозможно было расслышать звона отлетающего рычага, хлопка капсюля воспламенителя: но во время полёта гранаты, за ней прочертился след, оставляемый сгорающим составом замедлителя и эта, еле заметная трасса упёрлась в пулемётную ячейку. Хлопок, и MG замолчал. Для верности, Иван подбежал к брустверу и произвёл по контрольному выстрелу в сереющие пятна тел пулемётного расчёта — не дело, если они оглушены и, придя в себя, снова "вольются‟ в бой.

Слева от Вани — во вражеском окопе что-то суетливо замельтешило и, отпрянув назад, Иван вытащил из-за ремня германскую "колотушку‟; продолжая начатое перемещение — переориентировав его вдоль окопа, он открутил колпачок в нижней части рукоятки и с силой дёрнул за вывалившийся из неё керамический шарик на шнуре; упав на землю, выждал около двух секунд и бросил гранату туда, откуда враги уже начали вести беглый ружейный огонь. Уткнувшийся лицом в землю, боец не заметил, как с коротким интервалом во вражеский окоп влетели ещё две гранаты — брошенные другими воинами, и траншею озарило тремя вспышками.

Однако прорыв продолжался; а сопротивление врага усиливалось, и чтобы не отстать от товарищей чьё изрядно поредевшее: — "Ура‟! — звучало уже по ту сторону окопа, Иван вскочил с земли и побежал вдогон за ними. Спотыкаясь в темноте, падая, и снова подымаясь, Непомнящий бежал, бежал, бежал. Когда ему показалось, что немецкие позиции уже окончились, и можно немного расслабиться, как тут же, как будто из-под земли возникла чья-то фигура, и выкрикнула: -"Вас ис дас‟?! — Солдат не задумываясь — мимоходом ударил вопрошающего фрица прикладом в лицо и, не меняя темпа, продолжил своё движение.

"Странный оказался фашист: столько времени идёт интенсивный бой, а он до сих пор ничего не понял‟. — Запоздало подумал молодой солдат, которого отныне все называли Иваном.

Он только что достиг рубежа, на котором собирались те, кому повезло прорваться сквозь плотный заградительный огонь противника живым и невредимым и, повалился на землю, взяв свою мосинку наизготовку для стрельбы: мало ли что, вдруг немец кинется в погоню за вырвавшимися из окружения красноармейцами.

— А— а, это ты товарищ Непомнящий. — Рядом, почти возле самого уха прозвучал запыхавшийся голос лейтенанта Щеглова. — А где твоя "мамка‟? Где потерял?

— Какая мамка? — Растерянно переспросил Иван.

— Как какая? Твой старшина Дзюба...

— Здесь я Семён Семёнович, вот за вами ляжу и голову рядового Полищука перевязываю. Прозвучало откуда-то сзади. Его "шкатулку‟ малёха оцарапало.

Несмотря на густую темень, которую незначительно разжижали осветительные ракеты интенсивно взлетающие над вражескими позициями: Иван заметил, как лейтенант немного скривился и осторожно дотронулся рукой до своего левого плеча. Догадавшись, что может быть этому причиной и, вспомнив, что старшина говорил про положенные в сидор аптечки, боец молча стянул со спины свой вещмешок. Как не странно, но он поразительно быстро нащупал в нём немецкий складной нож, и стерильный бинт. И только пару раз за время поиска, он извлекал из сидора не то, что было нужно. ...

— Товарищ командир, вы ранены, давайте я вас по-быстрому перевяжу.

— Отставить перевязку. — Строго прошептал красный командир. — Некогда нам этими делами заниматься, солдат: того и гляди фрицы опомнятся и ринутся в погоню.

Красноармеец, который по наспех составленному списку личного состава числился как Непомнящий, в этом вопросе всё равно решил "гнуть свою линию‟.

— Да поймите же лейтенант, — вы у нашей группы единственный командир. И что прикажете нам делать, если вы свалитесь в беспамятстве от большой кровопотери? Сами небось понимаете, что подразделение без командира, значительно потеряет в своей боеспособности. А ваша гибель, вообще может нас деморализовать.

Как ни странно, но эти слова возымели своё действие: и, помолчав пару секунд в раздумье, лейтенант Щеглов кивком согласился с правотой слов сказанных его подчинённым и подставил ему свою раненую руку. И пока локально вспарывался рукав окровавленной гимнастёрки; пока на кровоточащую рану накладывался сложенный в несколько слоёв бинт, и прямо поверх гимнастёрки делалась фиксирующая повязка: он, временами скрежеща от боли зубами, высматривал в неровно освещаемой темноте, — не бежит ли к ним кто-либо ещё. За время перевязки, к вырвавшимся из окружения бойцам присоединился только пулемётный расчёт. Один из этих бойцов, пошатываясь, принёс станину от "Максима‟, другой, сипло дыша, подбежал с самим пулемётом.

"Блин. Кожух дюже горячий‟ — тихо прошипел боец, аккуратно укладывая пулемёт на землю.

А лейтенант, явно нервничал: и было от чего, в прорыв пошло намного больше людей, и он был уверен, что во время прорыва на поле боя остались не только убитые, но раненые красноармейцы. Однако не поддержать их огнём, не вернуться за ними было не возможно. Поэтому подождав пока более или менее отдышатся последние вырвавшиеся из окружения бойцы, он резко встал и скомандовал:

— Всё братцы, уходим. Дальше здесь оставаться опасно. — И дождавшись когда все поднимутся, дал последние перед маршем указания. — Товарищи, идём как и было нам ранее приказано — на Черемху, где мы должны будем соединиться с находящейся там стрелковой дивизией. Дзюба, Семченко: идёте в авангарде, я и Полищук замыкающими.

— А остальные как же? Неужели мы не поддержим выход остальных? — Задал вопрос солдат, который появился самым последним, неся за плечами тяжеленный пулемётный станок.

— Основной прорыв уже состоялся: и он был в направлении Волчина. — Несмотря на остаточное возбуждение боя, лейтенант понял, о чём его спросили, и не разозлился на такой вопрос, а наоборот, просто и спокойно на него ответил. — Я дважды видел, как в этом направлении взлетали условленные зелёные ракеты.