Просто Иван

У парня после пережитого, и пары предложенных ему Гальдером стаканов местного аналога шнапса, потекли слёзы, а на щеках выступил яркий румянец и развязался язык. Найдя благодарные уши, он рассказывал всё о первом и втором бое.

— Не знаю, чем бы всё закончилось, не появись здесь несколько танков из сорок шестого моторизованного корпуса, Иваны бы разбили всю нашу колонну вдрызг. Но и у наших бравых танкистов, не обошлось без потерь — погиб: точнее заживо сгорел один экипаж Pz-III — вместе со своей машиной...

— И что, эти Русские ушли? — Поинтересовался рябой Гюнтер, опасливо покосившись в сторону брошенной пушки, грозно глазеющей из леса чёрным оком своего ствола.

Захмелевший стрелок БТРа, услышав этот вопрос, замахал головой и руками как будто отмахивался от назойливых мух.

— Нет-нет, что вы. Пара наших танков съехав с дороги, расстреляли их осколочными снарядами, и добили из пулемётов. Затем и нас подняли в атаку для зачистки леса. Мы не встретив сопротивления, добежали до него, и добили двух оставшихся в живых Иванов; заодно забрали всё их оружие, а командовавший атакой лейтенант, снял с русской пушки замок, и прицел. Все эти трофеи до сих пор лежат в нашем бронетранспортёре.

Все слушатели дружно посмотрели на БТР, в направлении которого рассказчик немного неуверенно махнул рукой, но в недра Бронетранспортёра никто не заглянул. А боец, судорожно подёрнув плечами — как будто по его спине ползла мерзкая букашка, и продолжил свой сбивчивый рассказ:

— А меня значит, сегодня вместе с ремонтниками отправили забрать наше имущество подлежащее ремонту: меня и Этриха Мецгера. В тот день БТР отбуксировать к ремонтникам не получилось — не было подходящего тягача. Да и наш офицер поначалу оценил нашу машину как безвозвратно потерянную, поэтому и бросили. — Солдат судорожно сглотнув, указал на тело, лежащее на противоположной стороне дороги. — А наш полковник, узнав об этом, возмутился и всё равно велел прибуксировать технику: мол, снимем с него все, что может пригодиться. А когда мы сегодня вернулись и почти закончили всю подготовку к буксировке, эти варвары снова открыли по нам огонь. Нашего унтер-офицера убили первым же выстрелом — он даже слова сказать не успел. А по ту сторону Sd.Kfz.9⁹, лежит прошитый пулемётной очередью помощник водителя и ещё один неизвестный мне стрелок. Я чудом не был ранен или убит, а вот спину водителя на моих глазах пулей вспороло: она так мерзко вжикнула. ...

— Оберлейтенант, почему вы позволяете своим подчинённым, вести такие панические разговоры?

Перевязка уже окончилась, раненый водитель тягача после укола морфия успокоился и пребывал в полузабытьи; а остальные, слушали опьяневшего панцершутце. И неожиданный окрик, прозвучавший из остановившейся неподалёку машины, заставил вздрогнуть всех. В паре метров от них стоял Штовер Р-200 и с его заднего сидения на оберлейтенанта Кальбеля смотрел седовласый гауптман в полевой форме. Его тонкие губы были плотно сжаты, а холодные серые глаза бесстрастно буравили вытянувшегося перед ним по струнке офицера.

— Оберлейтенант Пауль Кальбель, двести восемьдесят шестая охранная дивизия. Мы здесь оказывали помощь тяжелораненому! — Вытянувшись по стойке смирно отчеканил Пауль. — А этот стрелок, так он в шоке — он единственный кто выжил из всей ремонтной команды посланной сюда.

— Хорошо. — Ответил офицер, чей вид вызвал замешательство и оторопь у всех солдат стоявших перед ним. — Вижу, помощь раненому вы уже оказали. Сейчас вы и ваши солдаты поступаете в моё распоряжение.

— Господин гауптман, это не возможно у меня приказ двигаться в Ба-ра-новыши. — Оберлейтенант — с трудом выговорил название конечного пункта его движения.

— Нет! — Сухо и жёстко: как отрубил, возразил офицер, сидевший в камуфлированном вездеходе. — Чтобы выловить тех опасных бандитов, мне нужны люди, но я не могу снять с марша не единого боевого подразделения: они как воздух необходимы наступающим войскам. А небольшая задержка вашего подразделения не принесёт фронту никакой беды. Тем более мне понадобитесь вы и один из ваших взводов: остальные могут двигаться к месту назначения самостоятельно.

Видя, что Пауль собирается чего-то возразить, гауптман резко вскинул руку и, немного повысив голос, продолжил:

— В сложившейся обстановке, я, как старший по званию, беру вас в своё временное подчинение! Об этом оповестят ваше командование. Пять минут вам на отбор взвода бойцов и его погрузку: затем выдвигаемся!

Уже позднее — когда Пауль прибыл на место и расположил своих людей в засаде, он узнал что трое элитный бойцов гауптмана, в скором времени должны привести сюда напавших на его колонну Русских окруженцев. И его задача заключалась в их полном уничтожении — за исключением людей гауптмана.

Устроивший эту засаду офицер, не счёл нужным информировать рекрутированного им оберлейтенанта, что ушедшая вдогон за красными группа это никто иные как бойцы прославленного Бранденбурга — которые, только сегодня утром вышли из леса, после того как успешно выполнили поставленное ранее задание. И сейчас, направлялись на новую базу для недельного отдыха. Однако, увидев последствия вероломной засады, для недопущения дальнейших потерь среди маршевых войск, воины добровольно вызвались обезвредить наглых недобитков. Благо, они могли это сделать без особых усилий.

— Отто, — если это будет возможно, мы сами уничтожим этих коммуняк. — По привычке немного фамильярничая, говорил Карл. — А ты, на всякий случай устрой здесь засаду.

После этих слов, Карл ненадолго углубился в изучение карты и указал на ней выбранное им место.

— Мы под каким-либо предлогом пошлём их сюда, или на крайний случай приведём: а скорее всего, сами туда явимся и доложим о полном уничтожении этих опасных варваров. ...

А сейчас, тягуче — невыносимо медленно ползло время. Давно истёк указанный час встречи, а на поляну никто не выходил. Пауль нервно откидывал, то снова убирал приклад своего МР-40: его он подобрал ещё на дороге, где "костром‟ складывали оружие и разгрузку погибших солдат. Оберлейтенант успел заметить одобрительный взгляд гауптмана, и оборвать начавшего было возмущаться по этому поводу вояку: по виду и манерам, из-за строптивого характера засидевшегося в категории манншафтен.

— Отчётность у тебя видите ли! — Зло накричал он на штабс-ефрейтора, подбирая к пистолету-пулемёту пару подсумков с магазинами. — А мне предстоит бой в лесу и там, это оружие будет нужнее твоей бухгалтерии!

Это не возымело на штабс-ефрейтора никакого действия. Однако после того как гауптман предъявил скандалисту какой-то документ, и тихо что-то сказал — то манншафтен переменился лицом, стал заискивающе улыбаться, а сводный взвод даже довооружили неизвестно откуда взявшимися трофейными пистолетами пулемётами советского образца.

Вечерело. И в лесу стало заметно прохладнее.

— Оберлейтенант, поднимайте своих людей. — Не очень громко, но властно прозвучал голос гауптмана. — Выставляем дозоры и скрытно разбиваем лагерь.

— А как же жидо-коммунисты? Вдруг сюда в скором времени заявятся комиссарские недобитки, — когда нас здесь не будет?

Миллер ничего не ответил, но он прекрасно помнил, что у него с Карлом было оговорено: несмотря ни на что, в контрольной точке он должен быть не позднее 20 ᴼᴼ. Условленный час давно миновал, а группа так и не появилась. Делиться с малознакомым офицером своими опасениями не хотелось — и всё тут. А скорбные предчувствия всё сильнее и сильнее бередили его, казалось бы, давно задубевшую душу. Но Отто гнал дурные мысли, придумывая разнообразные причины, по которым его старый друг — ещё по членству в СА, мог задержаться. Хотя он сам себя тут же поправлял: — "Карл до жути пунктуальный человек. И если он до сих пор не явился: знать случилась непоправимая беда‟. И только усилия воли и выработанная годами самодисциплина не позволили ему немедленно кинуться на поиски пропавшей группы. Так что, короткая летняя ночь растянулась в бессонную вечность. А к полудню...

То, что предстало перед глазами Миллера, было ужасно. Его самый опытный подчинённый, он же и лучший друг, лежал на поляне вместе с двумя своими товарищами. Зиберт и Ланге были убиты выстрелом в спину, а на Гофмана варвары пожалели патрон — жестоко забили прикладами.

— Прав фюрер: славянская кровь должна быть полностью стёрта с лица земли. Всего несколько лет — ещё подростком мой боевой друг прожил в Советской России: а заразился их бесшабашностью и диким азартом. Да и я хорош — потакал ему в этом безумии. Не прощу. — Стиснув зубы, процедил Миллер и с каменным лицом, не поворачиваясь к оберлейтенанту Кальбелю, проговорил. — Выдели людей, пусть отнесут тела к дороге и проконтролируют, чтобы их похоронили на военном кладбище со всеми подобающими им почестями.

Он извлёк из полевого планшета три листа бумаги и что-то на них написал, после чего вложил по одному в нагрудные карманы убитых.

— Здесь все их данные и куда нужно сообщить об их гибели. — Пояснил он, заметив вопрошающий взгляд Пауля. — Эти варвары забрали их жетоны.

Гауптман ничем не выказывал бушующую в его душе ярость. Просто стоял и смотрел, как тела его подчинённых уложили на три палатки и понесли к дороге. Только во взгляде горели бешённые огоньки, играли желваки — грозя стереть зубы в труху и до хруста сжались кулаки. Когда за удаляющейся траурной группой стихли последние шумы, Отто окинул тяжёлым, налившимся кровью взглядом всех оставшихся с ним бойцов, заглядывая им в самую душу стоявшего перед ним солдата и указав рукой в направлении, куда предположительно ушли окруженцы заговорил:

— Там враг. Это дикий и непредсказуемый противник. И если вы хотите жить, то стреляйте в любого кого повстречаете. Ребёнок ли то, или женщина, — они всё равно заражены неизлечимой жидо-коммунистической идеологией. Вы все видели, как они убили наших товарищей — подло, бессмысленно и жестоко...

Гауптман говорил недолго, после чего построил людей в цепь и, несмотря на малочисленность его группы, пошёл последу, оставленному бежавшим врагом. Метров через сто, повинуясь жестам Миллера, отряду пришлось остановиться, залечь или притаиться за деревьями. Впереди кто-то спешно шёл, двигался не разбирая дороги, и поэтому сильно шумел. Судя по доносившимся звукам, идущих было много. Вскоре между деревьями появились первые русские солдаты, идущие в головном дозоре. Они беспечно шли: даже не держа оружие наизготовку, и растерянно замерли, когда услышали команду:

— Внимание! Огонь!

Трое красноармейцев, услышав непонятную для них речь, замерли и после дружного залпа упали как подкошенные, в лесу послышались крики и наперекор логике, Русские с криками: "Ур-ра‟. — Кинулись в атаку. Они не стреляли, а только исступлённо крича, старались сблизиться на расстояние клинча.

Пауль замешкался на пару секунд и только после первых выстрелов — немного запоздало выглянул из-за дерева: он увидел русоволосого солдата бегущего на него. Голова коммуниста была прижата к плечам, рот перекосило в диком крике, впалые серые глаза смотрели с усталым, пустым безразличием: а четырёхгранный штык его винтовки нетерпеливо подрагивал в ожидании встречи с живой плотью. Оберлейтенант, не целясь, дал короткую очередь, и голова бегущего варвара раскололась как перезрелый арбуз. Поразившись достигнутым эффектом, оберлейтенант спрятался за ствол и дрожащей рукой отстегнул магазин МР. Как и положено, пули оказались обыкновенными. Раздражённый окрик Гауптмана вывел из растерянного оцепенения и Пауль, пристегнув магазин, продолжил бой, который для него слился в лишённую смысла мешанину. Обезумевшие красные с упорством обречённых атаковали и к несчастью иногда достигали цели: замешкавшегося стрелка Беккера, вражеский солдат с силой ударил малой сапёрной лопаткой по шее — голова круглощёкого сына пекаря, пала под ноги победителя. Которого, в свою очередь, через мгновение, кто-то сразил короткой очередью.

Уже позднее, — после беглого обыска тел убитых, стало известно, почему Иваны не стреляли: у этих безумных фанатиков помимо нехватки ружей не было патронов. И вместо разумной для такой ситуации капитуляции, они решили погибнуть в безнадёжно проигрышном бою. Унтерменши и этим всё сказано.

Сводный взвод оберлейтенанта Кальбеля, в этом боестолкновении тоже понёс потери: помимо Беккера, погиб ротный весельчак унтерфельтфебель Гальдер — его также сразили отточенной лопаткой, стесав ею большую часть лица. Рядом с телом унтерфельтфебеля, сидел нездорово улыбающийся Ролан Шнайдер: его глаза светились горячечным весельем и он мерно раскачивался, держал изуродованного камрада за остывающую руку, и напивал неприятным голосом "проглатывая‟ некоторые слова:

Все взгляды устремлены на нас,

Расположились мы на отдых, ...

Мечтали мы...,

Быть сильными ...

... на завтра...

— О святая Мария,... Ролан, прекрати выть! — Не выдержав бессвязного, до жути не мелодичного пения, возмутился старший стрелок Кляйн: единственный, кто из обстрелянных бойцов носил на рукаве четырёхугольную звёздочку.

Но на замечание высоченного — в противоположность своей фамилии солдата, Ролан только поднёс к своим губам палец и тихо, как ребенок, собирающийся по примеру взрослых, поучать сверстников проговорил:

— Тихо, не мешай. Неужели не видишь что Гальдер спит. Он так устал, что на нём даже лица нет.

— Да. Отвоевался твой боец. Не мудрено коль на его глазах боевой товарищ принял такую жуткую смерть. Признаюсь честно, в цивилизованной Европе такого ужаса не было. — Голос стоявшего за спиною Пауля гауптмана, на удивление звучал спокойно и с явно ощутимыми нотками сожаления. — Так что, собирай своих людей оберлейтенант, и отходим к дороге. Здесь мы больше никого не найдём.

Глава 9

Снова прошиб холодный пот и неприятный озноб: Непомнящий открыл глаза, и долго всматривался в безмолвствующую тишь леса. Как он устал от одного и того же сна, неизменно преследующего его после первого боя. Ежесуточно он нанизывает фрица на штык винтовки, тот хватается за него мёртвой хваткой, и никак не желает его отпускать. Всё как и было в том бою. Только во сне немец смотрит в глаза своего убийцы, и мёртвым — стеклянным взглядом вопрошает: — "За что‟?

— Достал сволочуга, и чего тебе в земле не лежится? — С раздражением подумал молодой человек, прогоняя последние остатки неприятного сна. — Ведь тебя уже, давно должны похоронить.

Заметив пробуждение Ивана, и подловив момент, когда тот посмотрит в его сторону, старшина вяло поманил его к себе рукой. Дождавшись когда тот подойдёт и присядет рядом, Григорий Иванович дружески подмигнул бойцу — хотя впалые глаза несмотря на его старания выказывали сильную усталость.

— Ты это чего перед пробуждением снова так зубами скрежетал?

— Зуб на Гитлера точу. — Огрызнулся Иван.

— Это дело хорошее, только смотри не перестарайся: иначе придёт время в его поганую глотку вцепиться, а у тебя вместо клыков одни пеньки останутся.

— Ему же хуже: дольше грызть буду. — Иван на секунду задумался и с небольшим ехидством уточнил. — Хотя нет Григорий Иванович, не буду я его на зуб брать. Доктора не советуют всякую мерзость в рот тащить: я одену резиновые перчатки — и утоплю его в самом вонючем нужнике.