Тригинта. Меч Токугавы

— А что так? Она вас бросила?

— Ниоба умерла.

По его лицу вновь прошла судорога. 

— Простите.

— Не стоит. — он налил себе кофе из серебряного кофейника. От напитка шел пар, я тоже подставила чашку. — С вашими наставниками я знаком довольно давно, и с вами тоже — заочно. А почему обо мне не слышали вы — спросите у Ярриста, например.

— Не могу. — я притворно вздохнула. — Мы с ним, как бы это сказать, в ссоре.

— Из-за того, что вы устроили в замке Лучано?

— Не только... Как вы думаете, если я потребую меч, он отдаст? Ведь Счастливчик, по вашим же словам, передал его мне официально...

— Сомневаюсь. У Ярриста на вас другие планы.

И он замолчал. Проговорился Ростов будто бы совершенно естественно, тем не менее, я уже ни в чем не была уверена. Но наживку пришлось заглотить.

— Планы? Что вы имеете в виду?

Он вздохнул, попробовал кофе, добавил капельку сливок, снова попробовал... Я  опять закурила. Выпустила дым барону в лицо. Он не повелся. Затем спросил:

— Вам знаком термин Ш"хина? 

— Да... Как вам сказать... — неожиданная смена темы меня обескуражила. — Кроме того, что у меня родимое пятно в форме буквы "шин", похожее на трехлепестковое пламя, не особенно.

Говорил Никодим: "Шин" — это триада: Кетер, Хохма и Бина. Внутреннее ощущение, осознание присутствия Всевышнего...

— Признаюсь, я этим абсолютно не интересовалась. — я делано пожала плечами.

— Поразительная беспечность.

— Да объясните толком, в чем дело? При чем тут я? Я думала, это просто пятно! Мало ли у кого что на задн... — я осеклась. Барон сделал вид, что не заметил.

— "Шин" — это и есть Ш"хина, то есть вы! Наоми, будьте, наконец, серьезней!

— Ладно, ладно! Я вас слушаю. 

Он почти закатил глаза. Почти... Но, видимо, воспитание не позволило вести себя столь вульгарно.

— Ш"хина — это душа мира.

Я икнула. Смяла недокуренную сигарету, отхлебнула кофе...

— Вы в своем уме, барон? Нет, я не спорю насчет качеств Ш'хины! Я спрашиваю: вы хорошо подумали, отождествляя с мировой душой именно меня? Меня! — вынув "Зиг-Фрид", я с грохотом опустила его на стол, между чашек и блюдец. Ребяческий жест...

— Просто вас так воспитали, Наоми. Вы не виноваты. Они решили: раз Ш"хина, эта наиболее близкая к материальному миру частица Господа, слишком уязвима — нужно её искусственно укрепить. Пусть она будет сильна духом, крепка телом...

— Пусть она будет убийцей? — он пропустил мой вопрос мимо ушей и продолжил, глядя куда-то в небо:

— Ш"хина дарит людям способность любить. Светло и бескорыстно. Любовь подавляет в человеке стремление к удовлетворению собственных эгоистических инстинктов. Это чувство усиливается при совершении подвигов, дарящих радость любимому человеку... Бескорыстие и постоянство — главные атрибуты любви, те признаки, что позволяют отличить настоящее чувство от тысячи подделок. Как солнце светит всему миру, так и Ш"хина распространяет любовь на всё живое...

— Остановитесь, барон! Вы... не понимаете! Вы ничего не знаете обо мне! — хотелось схватить его за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы вывести из идиотского транса. — Моя жизнь — это кровь, предательства и смерть. Не любовь. — начав с крика, я закончила шепотом, пытаясь сдержать невесть откуда набежавшие слезы.

— Бедная девочка. Они решили купить вами спасение... Но это невозможно. 

— Кто это "они", барон? Кто?

— Вы узнаете. Со временем. 

— Это Яррист, да? — он молчал. Но уж больно неуклюже барон проговорился о планах Учителя на меня...

— Но... Почему? Почему я?

— Ш"хина — слишком редкое явление. Нельзя упустить шанс.

— Яррист любит меня!

— "Бог сказал: Авраам! Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака: И пойди в землю Мориа и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой Я скажу тебе."

— Да это же было очень давно! — я задохнулась. — С чего вы взяли, что всё должно повториться? Я — не ребенок! У меня своя душа, своя воля...

С грохотом отодвинув кресло, я вскочила и отвернулась к борту, уставившись в тёмную воду. Схватилась за поручни, до боли сжала пальцы... Что он несет? Какое, Ктулху его задери, всесожжение? Что это вообще значит?

Говорил Никодим: ошибка в том, что они всё время пытаются толковать слова Господа. Бог же всегда буквален, и говорит исключительно то, что имеет в виду.

Подойдя к Ростову, я нависла над ним:

— Бог остановил руку Авраама. Он ведь не дал ему зарезать сына! Что вы на это скажете?

— Вы правы. Господь остановил нож. Но Авраам-то не знал, что так будет. Он был преисполнен решимости выполнить приказ.

— Бог уже давно не говорит ни с кем! Он не мог приказать убить меня!

— Господь говорит через вас, Наоми. Вы — тот самый нож.

Тёплые, пахнущие пирожками объятия бабушки, шелест саржевого кимоно деда, запах акварельных красок и мокрой беличьей кисточки... 

Оплетенная красным шнуром рукоять меча, его успокаивающая тяжесть и простота. — "Вот человек стоит на распутье между жизнью и смертью. Как ему поступить?" — дед бережно, через рукав кимоно, касается лезвия.

— "Пресеки свою двойственность, и пусть меч сам, один, стоит против Неба." — отвечаю я. Дедушка улыбается одними глазами.  

Чувствуя, как по лицу текут слезы, я не могла поднять руку, чтобы их вытереть. Ростов встал, достал из кармана платок, и промокнул мне щеки. Нечеловеческим усилием я удержалась от всхлипов.

— Не плачьте. Может, всё еще образуется. Вы — это вы, Наоми. Не всё укладывается в четкие схемы...

Заметив краем глаза подозрительный блеск на берегу, я шагнула к столику, оттолкнув Ростова, схватила пистолет и выстрелила шесть раз подряд по крыше пакгауза, по тому месту, где блеснуло. В воду, как мешок, свалилось тело.

"Зиг-Фрид" стрелял негромко, отдачи почти не ощущалось. Со стороны могли и не услышать... Барон уже тащил меня по трапу в нижнее помещение. 

— Я заметила блеск оптического прицела.

— Вот о чем я и говорил, Наоми! Возможно, ваши наставники перестарались, делая из вас профессионального киллера. Но зато вы остаетесь живы. Пока.

— Целью могли быть вы, барон.

— Это не важно. — после небольшой паузы сказал Ростов. — Но теперь мне придется  разбираться еще и с этим. За вами постоянно следят.

— Ну и пусть! Какая разница, когда умереть? Шехина там, или нет... Господь свидетель, я люблю Ярриста. И Никодим... Он ведь заменил мне семью. Но я не хочу быть ничьей пешкой. Я сама по себе.

— Тогда спрячьтесь, Наоми. Спрячьтесь так, чтобы никто не мог вас найти: ни друзья, ни... враги.

— Не буду я прятаться!

— Вас убьют, глупая вы девчонка! И все усилия пойдут прахом.

— Помогите вернуть меч, барон. Мне кажется, что вы — можете. А? Если не хотите, чтобы меня убили.

Лицо его вновь перекосило. Глаза пожелтели, запали в глазницах...

— Если б я мог, то скорее запер бы вас в бронированном бункере. Потому что вы, Наоми, в первую очередь — угроза для самой себя. Отдайте пистолет! — он требовательно протянул руку.

— Ни за что! — он горько усмехнулся.

— Давайте! Вы что, хотите, чтобы весь ваш путь был выложен трупами? 

— Сейчас вы говорите совсем, как Яррист. — горько заметила я. — А я думала, мы подружились...

— Я не хочу быть вашим другом. Я хочу, чтобы вы остались живы!

— А мне всё равно! — я бросила в него пистолетом. — Я хочу, чтобы ваши планы, всех вас! — Провалились под землю! Я сама по себе, и не буду никого слушать! — я чувствовала, что меня несет. Но останавливаться было поздно.

Барон устало присел на ступеньку узкого трапа и посмотрел на меня снизу вверх.

— Как быстро вы почувствовали себя избранной, дорогуша. Но поймите: это — не привилегия, которой вы можете распорядиться по своему усмотрению, это Рок. Уясните главное: вы себе не принадлежите, и никогда не принадлежали... У вас нет и не будет своей жизни.

— Пусть так. — я упрямо дернула плечом. — Но как умереть, я буду выбирать сама.

ГЛАВА 24

ДЖОВАННИ

Америка, Чикаго.

— Посмотри на них, Чичо. Такие беспечные, такие... Красивые. 

Из салона лимузина дон наблюдал за праздной толпой, окружающей наш лимузин, плывущий к широким дверям отеля Талботт.

— Тебе не кажется, что молодые женщины нынче привлекательны, как никогда?

— Вы правы, дон Лупе. Девушки и в самом деле хороши.

На парковочной полосе, кроме нашего, стояли еще несколько авто. Больше всего они походили на катафалки — черные, длинные, с глухими окнами. Ежегодный сбор Тригинты.  

Лучано не торопился. Всегда приятно дать соперникам немного понервничать, и я подумал: если дону взбредет в голову развернуться и укатить восвояси, остальные поступят так же. 

Наконец дон решил, что пора, и взял трость.

— Помоги мне выбраться, Чичо. Что-то подагра разыгралась... Это всё северный ветер. Терпеть не могу Чикаго. — по идее, сопровождать дона должен был Вито, как преданный сын и наследник; но в этот раз Лучано велел ему остаться дома.

Когда дон поставил ногу на красную дорожку, толпа вокруг всколыхнулась и сразу стало заметно, что это — не люди. Только мертвые могут стоять совершенно неподвижно, не моргая, не двигая ни единым мускулом, не дыша... Пока Лучано поднимался по ступеням, они пожирали его глазами. Еще бы! Самый древний вампир на Земле, самый могущественный. Если позволите так выразиться, "живая легенда". 

Дон развлекался вовсю: одна только старческая дрожь чего стоила! Еле передвигая ноги в элегантных туфлях, тяжело опираясь на массивную трость, он с трудом вскарабкался по ступеням, а затем остановился. Повернулся к толпе — я всё это время бережно поддерживал старика под локоть — и окинул толпу невинно-детским взглядом. Если б вампиры владели искусством задерживать дыхание, они бы непременно это сделали. Дон — мастер держать паузу.

С негромким хлопком открылась дверца следующего лимузина. На ковер ступила величавая женщина в черно-желтом саронге. Тва Руанда, глава Семьи Руанда, из Африки. Изящно подхватив подол и гордо вскинув точеную голову на длинной шее, она проследовала в полном одиночестве сквозь толпу и остановилась на ступеньку ниже Лучано.

Следующим решился выйти Калибан Носферрату. Его появление было не столь элегантным, как выход Руанды, но зато более внушительным. Сначала из авто показался огромный живот, туго обтянутый белоснежной сорочкой, затем — слоновьи ноги, исполинские кисти рук, унизанные перстнями, борода, завитая кольцами по моде ассирийского двора, и вот наконец вампир предстал во всей красе. И если Руанда толпу не замечала, Калибан, напротив, шел, бросая благосклонные взгляды по сторонам. В человеческом эквиваленте это было равнозначно воздушным поцелуям и раздаче автографов. Остановился он на той же ступеньке, что и вампирша.

Педро Чой, глава Дома Белых Драконов, одетый в рабочий костюм, такой же, как у себя в Макао, — крахмальный пластрон, фрак, хризантема в петлице, — поднялся вслед за Носферрату, но остановился на ступеньку ниже Калибана и Руанды. Китаец. Разумеется, с португальскими корнями. Его отец лет четыреста назад приплыл на полуостров Аомынь торговать дешевым спиртным, а сейчас Семья Чоев владеет сетью казино, которая опутала весь мир. Возможно он — самый богатый из ныне здравствующих членов Тригинты...

В точно рассчитанный момент двери распахнулись и публике предстал хозяин отеля и нынешней встречи, Абрахам Голдштейн. Зубасто улыбаясь, он раскинул руки, будто собирался обнять всех присутствующих разом. Вампиры беззвучно склонили головы. 

Абрахам почтительно предложил руку дону. Я вопросительно посмотрел на Лучано: будучи единственным теплокровным существом, приходилось изрядно нервничать. Дон, отклонив помощь Эйба, старческой походкой направился к дверям, всё так же цепляясь за меня.

— Что бросилось тебе в глаза больше всего, Чичо, пока мы изображали из себя клоунов?

— Слишком много вампиров в одном месте. И все напуганы.

— Верное наблюдение, консильери. Никогда встречи Тригинты не вызывали такого ажиотажа... Все они пришли сюда, чтобы убедиться, что мы, Старшие, с ними. Что мы контролируем ситуацию. Что мы сможем их защитить, когда придет время.

В фойе тоже толпились вампиры. Среди них скользили официанты в белых форменных куртках, разнося серебряные термосы. Когда дон вошел, все, как один повернулись к нам и расступились, образовав узкий коридор. Я глубоко, как перед прыжком в воду, вздохнул: оставалось надеяться, что поводки, на которых Носители держат своих питомцев, достаточно коротки.

Теперь дон счел возможным слегка улыбнуться и кивнуть. Раздался легкий шелест: вампиры опустились на колени.

Дон, как ни в чем не бывало, прошествовал к высоким дверям, которые распахнулись перед ним как бы сами собой. Собрания проходили в приватной обстановке, допускались только члены Тригинты. Даже наследникам обычно приходилось ждать снаружи. Перед залом я замедлил шаги, но дон вцепился в мой рукав, как коршун, и не отпустил.

В центре стоял стол — огромный, под хрустящей скатертью сплошь в оборках и фестонах, сервированный в американском стиле, самой дорогой и безвкусной посудой, которую можно приобрести за деньги.

Лучано, остановившись у главного кресла, жестами пригласил остальных устраиваться. Руанда заняла самое дальнее место, укрывшись за композицией из цветов. Доктор Тва изучает биологические системы — необычное занятие для вампирши. Опыты по выведению особей, не зависящих напрямую от человеческой крови, возвысили её некогда мелкий Дом.

Сейчас лицо женщины, черное и прекрасное, ничего не выражало, но паучьи пальцы безжалостно сгибали зубцы золотой вилки, один за другим. А потом разгибали. Вот один сломался... а она даже не заметила.

Слева от Руанды устроился Педро Чой. С видом безучастного будды он уставился на источающие аппетитный пар яства. Стол был накрыт так, будто предназначен для людей: давняя традиция, уходящая в глубь веков.

Напротив Педро расположился хозяин приема, Безумный Эйб Шляпник. Говорят, в гремящие тридцатые прошлого века он любил прибивать шляпы к головам конкурентов — бутлегеров, используя для этой цели гвоздомет; я полагаю, с тех пор он мало изменился.             Смокинг Эйба был бархатным, с широченными лацканами из парчи, на носу — огромные очки в роговой оправе. Они делали его похожим на филина, чему очень помогали крючковатый нос и кустистые брови. Шляпник курил очень толстую и очень вонючую сигару.

Носферрату выбрал стул напротив Руанды. Масляные глаза прячутся за тяжелыми, сонными веками, сочные губы двигаются так, будто непрерывно что-то пережевывают, пухлые щеки будто лоснятся от жира. Многие ошиблись, принимая толстого гедониста всего лишь за развратника и пьяницу. 

Дон постоял еще несколько мгновений, затем пододвинул кресло и сел. Я встал у него за спиной.

— Я так понимаю, Аслам настолько занят войной, что не смог почтить нас присутствием. — тон дона как бы намекал на то, что шейх намеренно игнорирует встречу.

— Ну и пёс с ним. — Эйб  раздраженно затушил сигару о край блюда с жареным фазаном и с грохотом отодвинул своё кресло. — Раз кворума не предвидится, не вижу смысла в официозе. — поднявшись, он направился к бару, расположенному рядом с небольшой сценой.