Тригинта. Меч Токугавы

— Всё-таки поднимайтесь, Наоми. Я приготовил поесть. — я бодро вскочила.

— А вот эти слова не пропустит ни одна девушка! Что на обед?

— Жареная змея и армейские галеты. 

В песчаной ямке теплился костерок, над ним, нанизанные на палочки, румянились небольшие кусочки. Вполне аппетитно.

— Где мы? — я села к костру. — Где вертолет? Где трупы? Вы что, успели всё закопать?

— Просто отъехал подальше.

— А... Тварь? Что случилось, барон? Я думала, нам конец. Пули её не брали...

— Она мертва.

По тому, как он это сказал, стало ясно, что о твари барон говорить не желает. Он протянул мне прутик, и я, давясь и обжигаясь, стала глотать полусырое мясо.

Вот вы мне скажите: до ближайшего водоема километров пятьсот, а змея почему-то пахнет рыбой...

— Я видела, как она прыгнула на вас. Что было дальше?

— Вам показалось, Наоми. Вы устали, а в лунном свете всё кажется не таким... Это вы изрешетили её пулями и тварь издохла.

Слишком быстро он ответил. Как будто заранее придумал, что надо говорить.

— Но вы её рассмотрели?

— Как вам сказать...

— Да ладно, барон. Держите меня за дурочку. Увезли, пока я валялась в обмороке.

— А вы предпочли бы очнуться рядом с разлагающимися на солнце трупами?

Я откусила кусок змеи и, не жуя, проглотила.

— Я имею право знать. Если именно я её грохнула, а?

— Почему вы не едите галеты?

— Слишком сухие, а воду нужно беречь. Там вроде бы были канистры...

— Топливо. Воды у нас и вправду немного.

— Вы так и бросили её в песке? А если кто-нибудь найдет, не возникнет ли нездоровой сенсации?

— Сенсация? — он усмехнулся. Кожа на лице барона так натянулась, что было видно каждую косточку. — Пожалуй, что и так...

От жира и рыбного запаха меня начало подташнивать. Отвалившись от костра, я прикрыла глаза, но, вспомнив кое-что, вновь села.

— Барон! У боевиков были сигареты, вы их случайно не прихватили?

— В бардачке. Только это не табак.

— Догадываюсь. Но курить очень хочется... 

— Ну, если очень хочется — то можно. — милостиво разрешил барон.

После первой затяжки под сводом черепа образовался ядерный такой грибок... Я прикрыла глаза и затянулась еще раз. Передала косяк барону. Тот не стал отказываться. Тоже затянулся, глубоко, втягивая щеки. Затем выдохнул и расслабился. Взгляд его смягчился, шрам перестал при каждом движении нервно подпрыгивать к виску.

— Забористая... — выдохнула я сквозь дым.

— Дешевая афганка, с примесью семян и соцветий. Они и дают характерную резь в горле и ощущение распирания в голове.

— Откуда вы столько знаете?

— По опыту.

Я хихикнула, но тут же осеклась: весело, на самом деле, не было. Вздохнула, и пересела под бок к Ростову. Тот обнял меня одной рукой, прижал к себе и поцеловал в макушку. Я  снова вздохнула.

— Мы не выберемся, да?

— Ну с чего вы взяли? Посмотрите: вчерашние пленники, сейчас мы гордые обладатели ржавого "Вранглера", трех фляжек с водой и почти целой жареной змеи.

— Да мы богачи...

— И я о том же. — он затянулся и передал мне чинарик. Дым обжигал губы, но я не бросала, пока не осталось ничего.

— Халиф может прислать еще тварей. Не одну, десять.

— Вряд ли. Сделать даже одну Храфстру — дорогого стоит.

— Храфстру? Что они такое, барон? Когда я впервые произнесла это слово, вы как будто испугались...

— Вам не понравится знать.

Я вывернулась из-под его руки, отодвинулась. 

— А у меня есть выбор? Думаете, мне самой хочется? Думаете, мне хотелось видеть, во что превратились мои друзья? Думаете, мне нравилось чувствовать, как Бич рассекает их плоть? Или узнать, что семья — Никодим и Яррист, самые близкие мне люди, — хотят меня убить? Что давно уже всё решили? Или стрелять в эту ртутную тварь, вокруг которой вы напустили столько туману, но не хотите ничего объяснить толком! Ни разу... — я ткнула ему в грудь замызганным пальцем с черной каемкой обломанного ногтя. — Ни разу за всю жизнь мне не дали решить самой. Ничего! Я не умею принимать решения, потому что я — солдат. Пушечное мясо, разменная монета. Все хотят мою тощую тушку... Для чего?

Я ткнулась коленями в песок, бессильно опустила руки и затихла. Сама не поняла, что я хотела ему доказать?

— Вы злодей, господин барон. Совсем меня не любите...

— Ну что вы, мой ангел. — он неловко подтащил меня к себе, усадил на колени и стал укачивать, как маленькую. — Я люблю вас, мучительно и нежно. И я готов отдать за вас всё, что у меня есть.

— Даже жареную змею? — не передать, как сильно меня смутили его слова. 

— Всё, что от нее осталось. И свою жизнь в придачу.

— Вы меня пугаете, Иван.

— Простите. Это всё марихуана... — он ссадил меня на песок и поднялся. — С вашего позволения, отправлюсь на разведку. А вы поспите, Наоми. Утро вечера мудреней.

— А разве мы не поедем? — главное, чтобы голос не дрожал.

— Не сегодня. Нужно отдохнуть, набраться сил. Поспите.

И он ушел.

... Машину вели по очереди, но днем ехать все же не рискнули. Слишком много Мираджей — так называл пустынных призраков Никодим. Ночью спокойней.

Иван учил меня находить твёрдую дорогу среди полумесяцев дюн, объезжать дисперсный песок, в котором наш джип мог утонуть за считанные минуты, чуять воду — всегда в глубоких расщелинах, там, где растет колючий кустарник... Он сказал, что через несколько дней мы выедем к оазисам. Нужно избегать тех, в которых обосновались разбойники и наемники, охраняющие нефтяные вышки, а лучше всего попасть к бедуинам. С ними можно договориться... 

А потом налетела песчаная буря. Мы зарылись в бархан, укрывшись вонючими бурнусами, взятыми у боевиков. Чуть не померли под шквалами раскаленного ветра, от которого песок спекался кирпично-твердой корочкой... Двигатель "Вранглера" заглох и дальше пришлось идти пешком. Воды больше не было.

В один из палящих дней пришел Никодим. Он появился в сверкающей, слепящей дали, но, только заметив смутную фигуру, я уже знала, что это — он. Слёз не было, так что от облегчения я рассмеялась. Губа треснула и на подбородок закапала черная, густая кровь... 

— Здравствуй, блудная дочь. — он совсем не изменился. Белая поношенная аба, ветер чуть шевелит седые волосы, прядями падающие на плечи, лицо — одновременно жесткое и доброе. Глаза — два ледяных айсберга — смотрят сурово и сочувственно.

— Почему тебя так долго не было? — я с трудом поднялась на ноги. 

— Был занят.

— Теперь ты нам поможешь?

— Нет.

"Приговор окончательный, обжалованию не подлежит". Ну, вот и всё. 

— Тогда зачем ты здесь? — спросила я тихо.

— Попрощаться.

— Что ж... — в груди сделалось пусто и гулко. — Значит, так тому и быть. Пора, значит.

— Пути Земные неисповедимы.

Я запустила в него горстью песка, и песчинки прошли сквозь зыбкую фигуру...

— Иван! Дорогой барон, очнитесь! — говорить мешала налипшая вокруг рта корка ссохшегося песка, и я содрала её. Густая сукровица потекла на подбородок. — Ива-а-ан! — пришлось хорошенько потрясти барона, чтобы вывести из забытья. Плечи его стали хрупкими, как у птицы — мои пальцы обхватывали их целиком.

— Ч-что? Еще ведь рано. Что случилось? У вас кровь...

— Не важно! — я облизнула губы. — Слушайте, Иван! Есть одна штука. Земные Пути... 

Он долго кашлял, сплевывая сухим ртом, бессильно свесив голову меж острых коленей, затем поднял на меня воспаленные глаза.

— Это пути Рахдонитов. Сейчас так никто не ходит.

— Я ходила, в детстве. Однажды я так попала в парк аттракционов... Понимаете, мне очень хотелось: колесо обозрения было видно с крыши нашего дома. Я забиралась туда по ночам и смотрела на огоньки. Никодим и слышать ничего не желал о каруселях. Ну и...

— Думаете, у вас получится сейчас? — он сел ровнее, пригладил отросшие, посеревшие от песка волосы.

— Следующего дня мы с вами не переживем, я точно знаю. Если сейчас не попробовать...

— Хорошо. Что нужно делать?

— Давайте встанем и крепко возьмемся за руки. А потом... Наверное, пойдем? Только не отпускайте меня, пожалуйста. Без вас я боюсь.

...Приснилось, что стою под водопадом. Плотные струи сбивают с ног, я падаю лицом вниз, вода проникает в рот, в горло... Так бывает перед смертью. Каждый получает то, чего желает больше всего на свете: замерзающему становится тепло, голодному чудится, что он ест, а умирающий от жажды — пьет.

Я закашлялась и открыла глаза. Вода отхаркивалась горлом, пузырилась и щипала в носу, стекала вместе с соплями по подбородку и груди... Вытерлась подолом майки и огляделась.

— Мы нашли оазис, Наоми. — глаза Ростова, в глубоких впадинах с разбегающимися лучами морщин, тем не менее, сверкали чистым голубым льдом. — Вы вывели нас на воду!

— Я?

— Вы не помните? Земные пути! Мы взялись за руки и пошли. Через некоторое время вы упали, я взял вас на руки... И вдруг увидел пальмы. Уверен был, что это — мирадж, но к счастью...

— С чего вы взяли, что это я? — нос заложило от ледяной воды, которой он меня поливал, в груди болело. Но я была этому несказанно рада.

— Вы вывели нас, Наоми. — он поднялся и обвел руками окрестности. — Оазис небольшой. Две финиковые пальмы, вода — в глубоком колодце, под скалой. Есть бутылка и веревка. Каменный очаг.

— Значит, кто-то заботится об этом месте. — я тоже поднялась.

— Да.

— А если это разбойники?

Он рассмеялся прежним, живым смехом.

— Когда это вы боялись разбойников?

...Даже смогла помыться и постирать то, что у нас сходило за одежду. Оглядев себя, скупо улыбнулась. Принцесса сидхе... Ребра выпирают, как прутья из старой корзины, руки больше похожи на сухие веточки, кожа потрескалась, губы в болячках... Что бы сказал Яррист, увидев, во что я превратилась?

После того, как организм напитался влагой, желудок потребовал пищи. Судорожно сжимаясь, выделяя кислоту и желчь, он урчал и бурлил. Хоть и раздутое от выпитой воды, брюхо требовало своего.

Ростов отправился на охоту. Последнее время он уже не перекидывался — не было сил, но благодаря воде барон обрел частицу былой бодрости. Пользуясь его отсутствием, я скреблась и мылась, пока не почувствовала себя чистой. Ну вот: теперь и помирать не страшно. Только хорошо бы перед этим еще и поесть...

Взобравшись на скалу, долго вглядывалась в пески, не обращая внимания на секущий ветер. Пусто. Волны дюн, солончаки, редкие кустики колючек. Где-то там господин вервольф ищет, чем бы поживиться... Но всё же изменения были. Я не сразу поняла, какие. 

Облака.

Солнце, оранжевое, как брюхо лосося, зависло над горизонтом, и лучи его, проходя сквозь тонкую облачную завесу, делали небо желтым. Облака! Много дней я оглядывала небосвод... Он оставался белым. Как лист металла, раскаленный газовой горелкой. Белым, затем, перед самым закатом, багровым, и наконец, ночью — черным.

Но сейчас я видела облака. Тоненькую дымку — она стала заметна в закатных лучах. Значит, там есть жизнь. Может, большой оазис, или даже берег моря... Я оглянулась. Темные кроны пальм, с незрелыми, но почти съедобными гроздьями фиников; скала, похожая на обломанный зуб, под ней прячется колодец — выдолбленная в толще камня вертикальная каверна. Страшно будет покинуть этот райский уголок.

...Ростов принес небольшую антилопу — значит, мы и вправду выбрались из пустых земель! Отделив мне самые лучшие куски, свою долю он унес подальше, перекинулся и сожрал вместе с костями и шкурой. А я развела костер. В животе уже не бурчало, его скручивало спазмами, будто внутри перекатывался морской ёж. Зря я польстилась на зеленые финики...

— Вы — мой герой, дорогой барон. — прочавкала я с набитым ртом.

— Даже несмотря на то, что предатель и негодяй?

— Ой, да забудьте вы уже! После всего, что мы с вами пережили...

Щеки, подбородок, грудь и руки у меня были измазаны жиром. Я слизывала стекающий по пальцам ароматный мясной сок, откусывала всё новые куски, и никак не могла насытиться. Барон смотрел, как я ем.

— Выходить из голода надо осторожно. У вас заболит живот.

— Если он уже и так болит, значит без разницы. Простите, ничего не могу с собой поделать...

После слов барона нашла в себе силы всё-таки прекратить есть. Надо будет завернуть остатки мяса в пальмовые листья...

— Можно подумать, все взрослые поступают исключительно мудро и обдуманно. — пробурчала я про себя. Ростов только усмехнулся.  -  Знаете, я ведь не была уверена, что у нас получилось. Пока не увидела, насколько изменилась пустыня. Тут даже песок другой. — я сгребла горсть песчинок и пропустила сквозь пальцы. — Вы заметили? Там песок был скорее желтым, почти коричневым, как жженная умбра, а здесь — красный. И дюны другой формы.

— Это потому, что вода близко.

Я помолчала. Приступы неуверенности сменялись лихим, бесшабашным задором: тому, кто пересек пешком пустыню, уже ничего не страшно.

— Вы догадываетесь, где мы?

— Предполагаю, что где-то в Омане. Или в Йемене...

— Хрен редьки не слаще.

— Не скажите. Оман — хотя и вампирское, но просвещенное княжество, живет в том числе за счет туризма, там много людей... Мы могли бы прикинуться заблудившимися европейцами, например. Вы говорите по-немецки?

— Да хоть по-турецки! В Омане — Аслам, думаете, идти туда — хорошая мысль? 

— Вряд ли он ждет нас в гости. Зато в Йемене полно левых радикалов,  поборников Табуля раса... Могут продать. Вас — куда-нибудь в гарем, меня — на рудники.

Я расхохоталась. Да уж... Мне сейчас только в гарем.

— Ну ладно, пусть будет Оман. Вы совсем не волнуетесь?

— О чем? — Ростов лежал у костра, прикрыв глаза и сложив руки на животе. Рубашку он снял, оставшись в одних штанах. По торсу вились тонкие веревочки мышц.

— Храфстра, барон. Что это такое, сколько их... Вы говорили, халиф хочет развязать войну, так может, он готовит армию из этих тварей? Вы представляете, что будет с Европой?

— Я уже говорил: создание даже одной Храфстры требует огромных затрат. Кровь нескольких вампиров, сильный реципиент, способный пережить столь чудовищную метаморфозу... Это вам не оборотни — модификанты. Они не поддаются ни дрессировке, ни внушению. Только Носитель способен их контролировать. К тому же, твари не переносят солнечного света.

— Так Счастливчик искал... замену? — я передернулась.

Ростов серьезно кивнул:

— Поверьте, Наоми: любая альтернатива лучше, чем Храфстра. 

— Но что они такое? Храфстра — это же с древнеиранского, да? Я тут повспоминала: Змей, гадких жаб, муравьев, мантикор и нежить называют Храфстрой. Кошек, между прочим, тоже. Потому, что ночные хищники... 

— Их породило древнее, как мир, противостояние Серафим и Рефаим. — сказал Ростов и снова замолчал. Глазные яблоки под тонкими, испещренными синими жилками веками, быстро двигались.

— Расскажите! Ну пожалуйста, Иван, что вам стоит?

— Когда-то Серафим селились среди людей, делили с ними тяготы жизни, помогали и учили. Алфавит, письмо, земледелие...