Тригинта. Меч Токугавы

Остальные, помедлив немного, тоже загремели стульями, поднимаясь. Нервничая, они стали вести себя почти как люди: сопели, вздыхали, покашливали и суетились. От Калибана, когда он проходил мимо, пахнуло сладкими духами и потом.

Доктор Руанда расположилась в широком кожаном кресле, выставив стройные голени и маленькие ступни, обутые в переплетенные до колен сандалии. Калибан устроился на кушетке — ни одно кресло не могло вместить его объемистой туши с комфортом. Педро Чой присоединился к Эйбу у бара, где тот уже разливал по высоким бокалам густую, почти черную жидкость из серебряного запотевшего термоса.

Дон остался сидеть на месте, давая понять, что не собирается поддаваться всеобщему бунтарскому настроению. 

— Однако я зол, как тысяча крокодилов! — воскликнул Эйб. — Кто-нибудь объяснит мне, какого ляда этот псих устроил в Магрибе? К чему эта война? Я тут из кожи вон лезу, чтобы создать нам хорошую репутацию в масс-медиа: мои ребята день и ночь, не покладая рук, трудятся в Голливуде, выпуская картины! Особенно удалась та, где молоденькая девушка влюбляется в благородного, красивого, богатого вампира. Что характерно: для этого фильма даже не пришлось никого нанимать специально, всё придумала одна домохозяйка из Аризоны: издательства не хотели печатать её истории, пока на них не наткнулись мои аналитики. Книгу дали прочесть подростковой фокус-группе и дети пришли в восторг! 

— Я видела экранизацию. — впервые подала голос доктор Руанда. — Браво, Абрахам, твой размах впечатляет. — Эйб картинно раскланялся.

— Мы дожили до времен, когда информация может сделать больше, чем все священные джихады вместе взятые. Один этот фильм поднял наш имидж на такую высоту, какой не бывало никогда раньше! Подростки толпами приходят в общины Красивых — только успевай обращать. Это, кстати, следующий вопрос повестки дня... — деятельный Шляпник повернулся к китайцу, флегматично потягивающему подогретую кровь. — Педро, друг мой, не соблаговолишь ли ты разместить несколько заводов по производству Амриты на территории Макао? Калибан, например, — легкий поклон в сторону Носферрату, — построил у себя сразу дюжину: они обслуживают фавелы, всё побережье Мексики и пляжи Копокабаны. Даже люди пьют Амриту: они считают наш заменитель крови превосходным энергетиком. И это нам только на руку...

— Боюсь, я не смогу выделить достаточного количества людей для обслуживания производства. — тихо, но твердо прервал тираду Шляпника Чой.

— Педро, ты живешь в прошлом веке! — загромыхал с дивана Калибан. — Заводские линии, которые предоставляет, совершенно бесплатно, заметь, наш общий друг Эйб, не нуждаются в обслуживании! Очнись, посмотри вокруг, старый китаёза! Времена, когда для того, чтобы всё двигалось, требовались толпы рабов, давно миновали.

— И в этом вся прелесть! — подхватил Шляпник. — Люди нам стали не нужны! Сейчас вместо них трудятся роботы: строят автомобили, выращивают еду, варят напитки... 

— А как же... мы? — дон решил принять участие в общей беседе. Он только чуть развернулся и сложил руки на животе. — Мы, старики, не привыкли к вашим... заменителям. Признаться, я не могу заставить себя пить даже вашу новомодную болтушку с... Чичо, как они называются?

— Антикоагулянты. — тихо подсказал я из-за его спины.

— Да, с антикоагулянтами. — дон, как обычно, играл на публику. Глядя на него сейчас, легко было забыть, каков он на самом деле. Покачав так и не пригубленный бокал, Лучано пренебрежительно поставил его на стол. — Если кровь не бьет из отворенной вены и я не чувствую запаха живого, горячего тела, не ощущаю страха и трепета жертвы... — он еще раз картинно махнул рукой. — Жизнь становится пресной. Когда коптишь воздух столько лет, поневоле начинаешь ценить простые радости.

— Вам не придется поступаться своими привычками, дон Фортунато. — доктор Тва допила свою порцию и грациозно поднявшись, тоже проследовала к бару. Эйб протянул ей новый бокал. Слуг на этой вечеринке не предполагалось, так что вампирам приходилось обслуживать себя самим. — Популяцию людей, достаточную для сохранения вида, мы сохраним. Отберем особей генетически устойчивых, без наследственных заболеваний, не склонных к агрессии... — она улыбнулась, показав хищно заточенные зубы, — для нас с вами хватит пары сотен тысяч, в некрупных резервациях, не имеющих связи друг с другом. А остальные... — она пренебрежительно пожала черными плечами, на одном была еще более темная, чем кожа, татуировка, дорожка замысловатой вевес. — Не думала, что когда-нибудь это скажу, но людей стало слишком много. Они отравляют воздух своим зловонным дыханием и испражнениями. Города, и так напоминающие выгребные ямы, сейчас разрослись на целые континенты... Скоро не останется ни одного клочка земли, не испорченного и не засоренного химическими отходами и, еще раз повторю, испражнениями. Лично мне надоело это терпеть.

— Но... Кто будет изобретать для вас все те замечательные штуки, которыми вы хвастаетесь? — дон сделал вид, что напуган.

— Обворожительная Тва несколько преувеличила масштабы наших мероприятий. — Шляпник наклонился и в знак извинения поцеловал вампирше руку. — Никто не собирается устраивать геноцида — мы ж не звери.

— А еще вы забыли о том, что люди... хе, хе... вовсе не собираются позволять себя уничтожать. — дон, похоже, откровенно развлекался. — Они изобрели средства массового поражения — слышали о таких? Бомбы, вирусы, газы... Они владеют тоннами очень хорошего оружия, и способны уничтожить целые армии в считанные секунды... Вспомните Вторую мировую: не так уж много прошло времени! А еще есть Орден, и Его Могущество Архистратиг...  Думаете, он так легко позволит вам похерить Божий Замысел?

— Бога больше нет. — Калибан не счел необходимым подниматься и присоединяться к кругу беседующих у бара. От его голоса и так позванивали бокалы. — Ангелы уже много веков не слышат Гласа Его.

— Расскажите это Токугаве. — ехидно заметил дон. — Ангелы — упертые создания. Точнее, простые. Они будут выполнять раз и навсегда заложенную в них программу, — Лучано с явным удовольствием ввернул современную метафору — до тех пор, пока стоит мир. Вам напомнить, что их задача — охранять Стадо? Младших, любимых детей Создателя.

— Ангелов больше нет. — резко сказала Руанда. А Никодим поклялся не вмешиваться...

— Почти нет. — перебил дон.

— Проклятого можно не считать! — Эйб беспечно махнул рукой с зажатой в ней новой вонючей сигарой.

— Он ангел. — напомнил дон. — А значит, силен достаточно, чтобы доставить нам массу неприятностей.

— Вот я и говорю: действовать нужно тихой сапой! — вновь завел своё Эйб Шляпник. — Сотня-другая лет...

— У нас нет двух сотен лет. — сдавленно произнес Лучано. — По моим расчетам, у нас нет и десяти. Даже одного года... Все эти ваши прожекты, — он пожал плечами. — Фильмы — это прекрасно, Абрахам, пойми меня правильно. Я сам большой киноман. Амрита — не менее блестящая идея, и в другое время я бы инвестировал в производство немалый капитал. Но времени больше нет. 

— Что ты знаешь, Старший? — Руанда наконец-то назвала Лучано так, как подобает.

— Ш"хина пробуждается. — дон помолчал, давая присутствующим оценить сказанное. — И это не изнеженный цветок, по первому требованию которого ангелы бросаются снимать с неба звезды. Никодим, надо отдать ему должное, в полной мере учел прошлые ошибки, отмел весь предыдущий опыт и нарушил все, установленные им же, правила. Результат превзошел все мыслимые чаяния. Мой консильери встречался с девушкой.

Вот зачем я здесь! Дон не объяснял, почему привел постороннего, более того, теплокровного, на святая святых: встречу Тригинты. Надо думать, он пустил в ход всё своё влияние. И теперь пять пар мертвых глаз хищно следят, как бьется жилка у меня на шее...

— Выходи, Чичо, не бойся. — дон гостеприимно указал на середину круга. — Расскажи нам всем об ученице Ярриста Барбароссы. Пусть мои собратья послушают, насколько сильна новая Ш"хина... А потом я дополню твой рассказ своими соображениями. И запомните: отныне речь идет не об экспансии, а об элементарном выживании вида.

...Оказавшись вновь за стеклами лимузина, отгородившими меня от пятерки самых влиятельных вампиров на Земле, я вздохнул свободней.  

— Как они надоели мне, Чичо. Алчные, эгоистичные — только и думают о том, как бы поживиться и при этом не рисковать собственной шкурой. Из-за таких, как они, нас осталось всего пятеро. Пятеро настоящих Носителей, способных управлять Печатями.

— Вы хотели сказать, шестеро, дон Лупе. Запамятовали об Асламе. То, что он не появился здесь, на встрече...

— Да, да, Аслам, как же! — отмахнулся дон и продолжил: — Паразиты. Ничего не осталось от былой славы Тригинты...

Он продолжал ворчать всю дорогу до аэропорта, где нас ожидал частный самолет, но я видел, как блестят его глаза и хищно подрагивают крылья носа: главы Семей в его руках. Отныне они будут делать то, что он скажет. 

ГЛАВА 25

НАОМИ

Сойдя с речного трамвая, я решила пройтись. Шагая по набережной, не могла не думать о Ростове. На краю сознания  брезжило ощущение, что мы с ним давно знакомы.

Барон сказал, они для чего-то меня готовили. Не просто в наемники или киллеры, и даже не в рыцари Ордена — как я думала последние пару лет. 

И вдруг я споткнулась. В глазах потемнело, стало трудно дышать. Увидев пустую лавочку, кое-как добралась до нее, рухнула на сиденье и закрыла глаза. Живот скрутило, стало жарко, по спине и бокам потекло. Что это? Приступ паники? У меня? 

Барон говорил, меня намеренно сделали непобедимой. И он же сказал: "принести во всесожжение"... То есть, в жертву. Никодим потратил на мое обучение десять лет. Яррист — еще два года. И всё это для того, чтобы заколоть, как жертвенного агнца?

"Они решили купить вами спасение для себя". Что это значит?

Когда приступ паники схлынул, я почувствовала дикий голод. На теплоходе я так ничего и не съела — не та была обстановка. А сейчас ветер доносил запах горячего поп-корна, печеных пирожков, еще чего-то сладкого и, по-моему, жутко вкусного...

Дойдя до маленькой площади, увидела тележку продавца сладкой ваты. Розовые, белые, желтые шары на длинных палочках.

В детстве я очень любила сладкую вату, её продавали рядом с железнодорожным вокзалом. Там стояла такая будочка, и в окошко можно было наблюдать, как толстая тетка в замызганном халате выливает сахарный сироп в огромный чан, и тот начинает вращаться. Через пару минут из чана появлялся пухлый, длинный ломоть, пахнущий жженым сахаром... Тетка нарезала его огромным ножом на порции и отдавала покупателям, перехватив каждый кусок бумажкой. К вокзалу, смотреть на поезда, мы любили ходить с дедушкой.

...Осень. Дым сгоревшей листвы

за тоскливым гудком паровоза...

Я возвращаюсь из школы. Тихонько хлопает калитка, но Стрелок почему-то не встречает. Стараясь не шуметь, иду по дорожке меж розовых кустов, возле беседки прячусь за высокими, желтыми с черной серединкой цветами — не помню, как они называются... 

Дедушка сидит за низким столиком, рука — поверх наполовину исписанного листа. Я хочу позвать его, но вдруг вижу: на серой ткани кимоно, там, где сердце, расплылось черное пятно.

Из дома выходит незнакомец. В руке — меч. Наш меч, дедушкин и мой. На мгновение он замирает, а затем подпрыгивает, и исчезает в ветвях старой урючины...

Меня нашел дядя Зафар. В его сад я лазала за бархатистыми, исходящими прозрачными каплями нектара, абрикосами... Наверное, зашел за чем-нибудь к дедушке, по-соседски. Увидев, что произошло, осторожно взял меня за руку и увел к себе. Под навесом летней кухни усадил за стол, налил холодного квасу, сел рядом.

— Такие дела, брат ты мой, у самого в голове не укладывается. — рубашкой Зафар-аке служила выцветшая добела гимнастерка. Воротник изнутри, у морщинистой загорелой шеи, был влажным. — Умер Ата, Намико. И Клавдия тоже... Я милицию вызвал — такие правила, брат ты мой...

Его руки, похожие на старые корневища карагача, не останавливаясь, гладят колени, ладони шуршат по грубой, испачканной в земле ткани брюк.

— Кому помешал Ата, ума не приложу. Так что, ты теперь сирота, Намико, уж извини. Сначала родители, а теперь вот и дед с бабулей. — он обнял меня за плечи, и я, прижавшись к его горячему боку, закрыла глаза, вдыхая запах нагретой солнцем одежды, пота, земли — Зафар-аке, как всегда, возился в саду. — Ты поплачь, девочка, может, станет легче. Хотя слезы — это такое дело, очень личное. Если не хочешь при мне — не надо. Потом, когда одна останешься...

Никодим появился через пару дней после смерти стариков — сказался дальним родственником. Я долго его ненавидела лютой детской ненавистью. Заплакать и сказать хоть слово смогла только через полгода.

В школу больше не ходила — опекун выправил свидетельство о том, что психика моя безвозвратно повреждена, и среди обычных детей такой девочке делать нечего. Учил сам.

Соседям Никодим сказал, что воевал в дальних краях. Как раз ехал на побывку, когда случилось несчастье. Идти ему больше некуда, вот и остался. Да и о девочке, внучатой племяннице, надо позаботится.

Дедушка на нашей улице был самый уважаемый человек, к нему все обращались за советом или помощью. Никодим со временем его заменил. Он заботился о нашем винограднике, помогал соседям... И всё это время, что мы прожили под одной крышей, учил меня. 

Вечерами я сидела на крыше, на ребристом шифере, и придумывала, как отыщу того убийцу. Я никому не говорила, что видела его. Даже Никодиму. Мой мир сузился до точки, в которой, как искра, тлела ненависть.

Шло время, и заговорить становилось всё страшнее: в груди поселился крик, который, если открыть рот, вырвется на волю и убьет всё живое. Я лелеяла и взращивала этот крик, предвкушая, что будет с тем убийцей, когда я отыщу его... И молчала.

А однажды утром, выйдя на крыльцо, увидела огромную белую собаку. Пес сидел на дорожке, обернув пушистым хвостом передние лапы. Черный нос и обведенные темной каемкой глаза резко выделялись на серебристо-белой шерсти. Он выглядел дружелюбным, и я спустилась его погладить. Шерсть была сухая, мягкая и шелковистая.

Один день. Никаких занятий, никаких наставлений — я забыла о строгом наставнике. Целый день мы играли. Псу не нужны слова, он и сам был изрядный молчун... 

Но после явления белого пса я начала говорить. Вспоминать то, что мы любили читать вместе с дедом: — "Я говорю, Ясумаро: В те времена, когда Хаос начал сгущаться, но еще не были явлены ни Силы, ни Формы, и не было еще ничему Имени, и ни в чем Деяния, кто мог бы тогда познать Его образ? Но вот настало разделение Неба и Земли и Божество совершило почин Творения..."

Тогда я не догадывалась, что под видом пса ко мне явился оборотень, белый полярный волк. Мечтала даже провалиться в иную реальность, где моим учителем был бы не сухой и жесткий, как старая кость, дядька Никодим, а добрый говорящий белый волк...

Убийцу деда я видела доли секунды. Но когда столкнулась вновь — на узких ступенях Львиной башни, в замке Сангре-де-Диос, — сразу узнала. И оторопела. Растерялась.