Тригинта. Меч Токугавы

— Вы правы, Наоми. Существование вампиров противоречит самой идее Жизни. Но ведь их такими создали...

— Кто? Бог? Он что, совсем не соображал, что делает? Или... Это тоже сдерживающий фактор? — Ростов смотрел с любопытством, приподняв одну бровь. — Хищник и жертва, вы сами говорили... Если антилоп, например, расплодится слишком много, они вытопчут все пастбища, земля превратится в пыль, и начнется засуха. Но есть ягуары. Они держат поголовье антилоп на безопасном уровне.

Барон вновь рассмеялся.

— Человечество всегда сравнивали со стадом. Но подумайте вот о чем: а если человечество — это и есть ягуар! — Ростов улегся на песок и вновь прикрыл глаза рукой.

— Ну конечно. — я примостилась рядом, положив голову ему на плечо. — Все выглядят не теми, кем кажутся. Вы кажетесь негодяем, я — убийцей... А на самом деле мы оба — белые и пушистые.

Какое-то время мы молчали, но я всё-таки не выдержала:

— Барон... это были вы? В моем детстве. Тот белый волк...

— Спите, Наоми. Ночью — долгий переход. Попытаемся добраться до оазисов.

— Наоми... — солнце еще высоко, над песками гудит раскаленное марево. — Слышите? — Ростов шепчет в самое ухо, горячее дыхание отдает кислотой. — Шум мотора. Это за нами.

— Может быть, просто мимо?

— Это или люди халифа, или Вито.

— Один хрен. — я села, потянулась, чувствуя, как от сухости лопается кожа и трещат суставы. — Почему вы уверены, что это — не разбойники, например? 

— По опыту.

— Может, вы сможете договориться с халифом. Как его?

— Аслам — не дон Фортунато. Халиф — экстремист, мечтает видеть людей в загонах, как скот. По сравнению с ним дон Лучано — просвещенный визионер!

— А как же Тунис? 

Шрам на его щеке вдруг дрогнул, поехал к виску, и побелел. Барон оскалился, но, громко втянув горячий воздух сквозь зубы, овладел собой. Вскочил и отошел на несколько шагов, встав ко мне спиной.

— Я ничего не мог сделать. Так иногда бывает: чтобы остановить негодяев, нужно стать одним из них.

— Вы говорили, нельзя купить счастье слезой ребенка.

— А речь вовсе не о счастье. Речь о выживании. И о беспрекословном повиновении тому, кому ты предан всей душой и телом.

— Подчинении вампиру? — я встала, чтобы видеть лицо барона. — Неужели вы...

— У меня один хозяин: Господь. — рыкнул Ростов. — Только Ему я подчиняюсь и только Его приказы выполняю. — глаза барона засверкали, почти как раньше. — Вера — это когда делаешь что-то, даже когда сомневаешься. Даже когда не согласен. Иначе — никакого смысла.

Я хотела спросить, каким образом он выполняет приказы Бога, если всем известно, что Он давно уже не говорит с людьми, но услышала натужный вой двигателя. Отдаленный рокот то становился громче, то стихал, как далекий прибой. Эхо металось среди дюн. Ростов прислушался, и, отворачиваясь, бросил через плечо:

— Продолжим позже, Наоми. Сейчас нужно решить, что делать: будем прятаться, или попытаемся захватить транспорт.

Я с трудом сосредоточилась: от жары, жажды и совершенно новых, неизведанных мыслей кружилась голова. 

— Конечно, захватить! У них может быть еда, оружие...

— Но вы мне не доверяете.

Он защищал меня перед Вито. Нашел для меня воду, не сбежал, пока я спала без задних лапок...

— Мой добрый враг, мой злейший друг. Так, кажется, говорят? Я вам доверяю, барон. Просто не могу заставить себя вас ненавидеть.

Он долго смотрел на меня, затем кивнул.

— Я перекинусь и сбегаю посмотреть.

— А я? — голос вдруг сделался жалким и писклявым, как у сломанной куклы. Очень страшно остаться одной.

Ростов, наверное, понял мои чувства. Оборотни — хорошие эмпаты. Уже шагнув прочь, он вернулся и обнял меня. Прижал к себе, крепко-крепко. Затем дотронулся сухими губами до моего лба.

— Я вернусь. Обещаю.

...Два открытых "Хаммера". В каждом — по три бойца. Автоматы, пистолеты — полный набор. И это люди шейха. — барон тяжело опустился на песок. Под истончившейся, замызганной рубахой ребра ходили ходуном: метаморфоза с каждым разом давалась ему всё труднее.

— Вы говорили, Аслам — халиф.

— Так его тоже зовут. Те, кто не признает суверенитета Персидского халифата.

— Ладно, без разницы. Шесть вампиров — это ерунда.

— Еще кое-что. Они везут в клетке... существо. Вероятно, хотят пустить его по нашим следам.

— Вы... о таком же чудовище, как были в Тунисе, да? Оборотень — модификант?

— Нет. Там кое-что другое. Чрезвычайно опасное.

— Ну, если вы так говорите...

— Поверьте, Наоми.

— Ладно, ладно. Каков план? У вас, я надеюсь, есть план?

Солнце только-только склонилось к горизонту, на открытое место выходить было страшно. Воды в яме пока нет... 

Я потерла ладонями лицо, попыталась пальцами расчесать волосы, одернула майку. Ростов наблюдал. сутившись, я отвернулась. Иногда становилось не по себе от его требовательного, пристального взгляда. Будто он ждет чего-то и никак не дождется. Знать бы еще, чего...

— Машины идут медленно, предлагаю их опередить. — сказал он мне в спину. Я обернулась.

— Устроим засаду?

— Не совсем... — барон присел и стал чертить пальцем в песке: — Боевики подъедут к упавшему вертолету и выпустят существо по нашим следам. Мы же обойдем их и нападем, пока твари не будет рядом. Тогда к её возвращению у нас будет оружие.

Я пожала плечами.

— Положусь на ваш опыт — я же не видела, кого они там везут. Только... Как мы успеем? Машина — все же машина...

— Поедете верхом. 

— Вы обезвожены и истощены. Останетесь совсем без сил.

— Ничего. Я гораздо крепче, чем вы думаете.

Я прикинула: пешком я точно никуда не добегу, свалюсь от истощения. А Ростов, надеюсь, не станет предлагать ничего такого, с чем не сможет справиться.

— Хорошо. Перекидывайтесь, дорогой барон.

Снимая лохмотья, когда-то бывшие щегольским костюмом, он проворчал:

— Может, хватит дразнить меня бароном? У меня есть имя.

Езда на волке не доставила особого удовольствия. Пришлось распластаться по его спине и поджать ноги. Мышцы сводило от напряжения. К тому же, узел с одеждой всё время норовил выскользнуть, но, если я его потеряю — барон не поймет.  

Бежал он быстро, песок так и летел из-под лап. Нас обдувало горячим ветром, дюны мелькали перед глазами. "И вскочил Иван-царевич на серого волка, и повез его волк на край света..."

К тому времени, как солнце скрылось за горизонтом, мы были у цели.

Легли с подветренной стороны от останков вертолета и затаились. Сначала был слышен рев двигателей, затем — лязг железа, скрип, хлопанье автомобильных дверей, голоса — опять то самое слово: "храфстра"... Затем, — уже были сумерки — порывом ветра донесло характерный сладковатый душок марихуаны, и когда взошла луна, Ростов поднялся.

— Заходим с разных сторон, убиваем всех, кого увидим. Двигайтесь по внешнему краю дюн, там песок плотнее.

Я кивнула.

Песок тихо осыпается из-под ног, обозначая четкую в лунном свете дорожку следов. Ветер пахнет скорпионами: кисловато-горький, разъедающий, он оставляет на нёбе привкус яда.

...Однажды мы с Никодимом разбили лагерь у подножия Поющего бархана, на берегу Или. Самум задул глубокой ночью, когда мы мирно спали у потухшего костра. Провизию и утварь, которые я с вечера поленилась спрятать в палатку, занесло песком. Спички пришлось искать по одной, в радиусе километра...

Меня злило, доводило до исступления то, что Никодим, мой драгоценный учитель,  никак мне не помогал. Сидел себе на вершине бархана, не реагируя на крики и мольбы. Один раз я даже решилась его пнуть. Без толку...

Чтобы не умереть с голоду, пришлось целыми днями ползать на карачках по мелким, теплым и густым, как верблюжье молоко, протокам, нашаривая речных беззубок. Моллюски при малейшем прикосновении шустро зарывались в ил, и ловля требовала определенной сноровки. Полуметровая гора раковин давала небольшую миску белка: жестких, мускулистых "ног". А скорпионы? Никодиму зачем-то понадобился их яд...

Здесь песок не поёт, а скрипит: беззубо, зловеще, обреченно. В этом скрипе слышится лишь одно: смерть, смерть... Он впитывает любую влагу, забивает ноздри, порошит глаза, он везде: в белье, в интимных складках кожи, в волосах. Жжет и натирает кровавые мозоли. Невозможность от него избавиться доводит до истерики, до бессильных слез, до визга.

И ведь как обидно: теперь, когда я решила жить — стало страшно. Страшно до липкого пота, до колик в животе, до противной, ослабляющей дрожи в коленках... Всё время представляю: пальцы судорожно впились в песок, кровь — черная и жирная в свете луны, голова безжизненно откинута, в животе — дыра, внутренности выедены. Ростов — рядом, с прокушенным горлом. Глаза — белые, мертвые, синий язык вывален из пасти...

...Запах марихуаны становится гуще. Слышится тихий певучий арабский говор, короткие смешки, бульканье... Этот звук едва не заставляет меня вскочить и бросится к ним напролом, не скрываясь.

Где Ростов? Тоже наблюдает из темноты? За огненными росчерками самокруток, за автоматами, тихо спящими под светом звезд, за бородатыми, закутанными в бурнусы фигурами, сидящими у разбитого вертолета... 

Дыхание, пот, запах пряного мяса, которое они ели недавно... Это не вампиры! Ну почему я раньше не сообразила? Вероятно, разум уже мутиться. От обезвоживания... Вампиры ничего не едят, не курят марихуаны! 

Ну конечно. Это — прислужники. Те, что жаждут вечной жизни. Они стремятся к кровососам, как амебы к свету. Им хочется стать другими. Могущественными, бессмертными, богатыми. Принято считать, что вампиры непременно богаты... 

По песку скользнула тень: вервольф начал охоту. Значит и мне нельзя медлить. 

Дальше были крики, несколько беспорядочных выстрелов, много коротких всхлипов и — всё. Я схватила фляжку и наконец-то напилась. Затем с опаской взглянула на барона. 

Это было эффективно. Это было кроваво и страшно. Четверо: у двоих — разорвано горло, у одного — брюшная аорта, у последнего — перекушены обе ноги и рука, и только затем сломана шея. О тех двоих, что убила я, можно скромно не упоминать.

— А вы жестокий боец, дорогой барон. — я протянула ему фляжку.

— Не более, чем необходимо.

Он напился, последние несколько капель вытряхнул на ладонь и обтер лицо: белая щетина в свете луны отсвечивала красным.

Я обшарила трупы: четыре полные фляжки, две пачки сигарет, старый, раздолбанный кольт с пятью патронами, два калаша — у каждого, судя по весу, наполовину пустой рожок.

Люди... Плохие зубы, иссушенные темные лица, подернутые мутной пленкой глаза.

— Не вампиры. — задумчиво говорю вслух.

— Да, это наемники. — Ростов даже не глядит в сторону трупов, деловито проверяет автоматы. — Халиф не стал посылать своих — после того, что случилось с вертолетом Вито. Он всегда был бережлив, если не сказать, жаден. Любит пожить за чужой счет.

— О, так вы знакомы?

— Знать о вампирах всё — моя работа. Хорош был бы советник...

— Ладно, проехали. Что дальше?

Барон прислушивается, подставив лицо ветру.

— Она скоро вернется. По нашим же следам. Вы хорошо стреляете, Наоми?

— Глупый вопрос.

— Согласен. — он протянул мне оба автомата. — Поднимайтесь на бархан и ждите. Как только увидите тварь — начинайте стрелять. Одиночными. И не промахивайтесь, будьте добры.

— Есть, командир! — я шутливо отдала честь. — А вы?

— А я? Я... буду ждать здесь. 

— В качестве приманки?

— Не совсем. Идите, Наоми, на объяснения сейчас нет времени.

— Мне стоит волноваться? — он вскинул голову, глаза — бледные, даже показалось, они слегка светятся.

— Волноваться?

— Не хотелось бы вас потерять.

— Будем надеяться, вы не промахнетесь. Поторопитесь, она уже близко. Наверное, услышала выстрелы и повернула назад...

Я, увязая в песке, потащилась на бархан, в качестве посоха опираясь на один из автоматов.

— Наоми! — я обернулась. — Ни в коем случае не спускайтесь вниз, вам ясно? Оставайтесь в стороне, что бы здесь не происходило.

Страсти какие... Я закатила глаза и пошла дальше.

Устроилась на гребне, животом в теплый, похрустывающий песок, рядом — оба автомата и револьвер с пятью пулями. Может, последнюю приберечь для себя? Хорошая мысль, на самом деле... Смерть от обезвоживания гораздо страшнее. Что бы на это сказал Тристан? 

"Самураи не сдаются, злая девочка. Держись зубами за воздух"

И тут я её увидела. Точнее, увидела... нечто. Оно текло над песками, как реактивная капля ртути — сгусток абсолютной тьмы среди серых дюн. Я не сразу вспомнила, что должна стрелять. Но как, каким образом попасть в... это? 

В молоко. Я нажимала курок раз за разом, но не знаю, попала ли хоть однажды. По крайней мере, бег твари никак не замедлился. Сто метров до Ростова... Выстрел, другой, третий... Пятьдесят, тридцать... Всё, патроны кончились в обоих автоматах. Револьвер? Я только глянула на него, и стало смешно. Какой смысл? Что это изменит? 

Барон! Вскочив, я рванула вниз. Песок грохочет — или это я кричу, надрывая связки? Ростов не оборачивается. Застыл, как изваяние, а тварь всё ближе.

Свет луны обманчив, в нём всё кажется другим: пугающим, огромным, непонятным... Но сейчас луна не преувеличивает, а, скорее, преуменьшает. По крайней мере, я не вижу деталей.

Мощное тело, текучее, облитое жирным лунным светом, ни глаз, ни пасти не различить, только — движение.

Раззеваю рот, пытаясь крикнуть, предупредить Ростова, или... попрощаться? А в легких — пустота. Воздуха не набрать, не вдохнуть. Наверное, это страх. Дикий, животный ужас, от которого подкашиваются ноги, глаза закрываются сами собой, а из глубины души рвется слабый, незнакомый писк. Я падаю, но не останавливаюсь.

Вонзая пальцы в песок, толкаясь пятками, извиваясь, как ящерица с перебитым хребтом, ползу вперед. Вот он какой: настоящий страх. От него стынет не только кровь, но и разум. Но он же и заставляет двигаться, стремиться к единственному живому существу, оставшемуся в мире. Только раз, последний-препоследний, прикоснуться к чьей-то теплой руке, услышать стук живого сердца, а потом встать рядом и... 

ГЛАВА 37

НАОМИ

— Наоми, просыпайтесь. Уже утро.

— Что? Иван, это воистину вы? Не шутите? — я протянула руку и почувствовала ответное пожатие.

— Нет, не шучу. Это воистину я. Как вы себя чувствуете?

— Как умерший год назад суслик.

— Выглядите вы гораздо лучше.

— Вы мне льстите, дорогой барон.

Открывать глаза было страшно. Перед тем, как потерять сознание, я увидела... Не знаю. Барон стоял перед тварью, всего в нескольких метрах. Но в то же время это был не он. Очень высокий, плечи — гораздо шире, чем у обычного человека, острые уши поднимаются над макушкой... 

Эта картина отпечаталась, как негатив на сетчатке глаз. Святые Серафимы! Я не знаю, что это было: моё больное воображение или реальность? И хочу ли вообще когда-нибудь узнать... 

Вечер. Солнце наполовину утонуло в песке, от каждой дюны тянется длинная фиолетовая тень. Очень красиво.