Тригинта. Меч Токугавы

Впереди, на причалах, было дикое столпотворение. Приставали  мелкие суденышки, в них высились груды рыбы, укрытые мокрыми сетями, и тут же, возле лодок, начиналась торговля.

Летела чешуя, шлепались внутренности, под ударами длинных ножей отскакивали рыбьи головы с белесыми выпученными глазами, щелкали замшелые клешни крабов, влажно шелестели пересыпаемые  в короба креветки... 

На берег мы пришли поужинать. Я опасалась, что после этих запахов, душных вечерних звуков, криков торговцев, пропадет аппетит, но все оказалось не так уж плохо. 

Жаровни стояли в стороне от причалов, а рядом с ними — большие морские контейнеры, со входами, занавешенными плотным полиэтиленом. Внутри — кондиционер и пара столиков, покрытых чистой клеенкой. Заказ делаешь снаружи, а потом, пока рыба готовится, можно посидеть в тишине и прохладе, освежаясь ледяной лимонной водой...

— Можно спросить, барон? — я выцедила полный стакан воды и теперь обсасывала лимонную шкурку. — Вы как-то упомянули, что были знакомы с моей матерью. Какая она? Вы давно её видели?

Ростов некоторое время молчал, будто собирался с мыслями.

— Признаться, я не был знаком с ней лично. Моя жена состояла в свите Нимэйн, и я просто видел её несколько раз, на приемах. Вы действительно очень похожи. Манера двигаться, характерный поворот головы, то, как вы дергаете плечом, когда чем-то недовольны... 

— Это было до того, как я родилась?

— Да. Опережая вопрос, о вашем отце я не знаю ничего. Простите.

— А... Она правда больна? Тристан сказал, что после смерти отца она как бы не в себе...

— Вы хотите знать, почему она не воспитала вас сама?

Я уставилась в поцарапанную клеенку. Губы свело судорогой. Может, дело во мне? Может, она чувствовала во мне что-то неправильное...

— Сидхе никогда не берут на воспитание человеческих детей.

— Почему?

— Их потомство развивается медленнее, но затем быстро взрослеет. Человеческие дети за ними не поспевают. — я помотала головой. Какие-то слишком общие отговорки, что-то здесь не так. — Наоми... — мягко позвал барон. — Неужели вы думаете, что мать не хотела быть с вами? То, что вас растил именно дед — необходимость, ни в коем случае не прихоть. Так было нужно, поверьте. 

— Из-за моего предназначения, Ктулху его заешь?

— Вы не должны были родиться. Нимэйн не должна была встретиться с вашим отцом, сыном Ямады, не должна была влюбиться, не должна была забеременеть... Но, чему суждено было случиться — случилось. От Судьбы не уйдешь. Барон Ямада взял на себя огромную ответственность...

— А вам всем пришлось приспосабливаться к новым обстоятельствам. — заключила я.  — Когда вам стало известно, что я — та самая?

Барон грустно усмехнулся. Затем протянул руку через стол и взял мою ладонь. Сжал на мгновение, и отпустил.

— Как только вы родились. Когда вы открыли глаза, мы все почувствовали, что в мир явилась Ш'хина. Господь — по крайней мере, его частица, — вновь был с нами.

— Для меня это слишком сложно. — в голове теснились образы, мысли... — Что мне делать, Иван? Я ведь не знаю, как быть этой самой Ш'хиной! И не говорите, что я просто должна оставаться собой...

— Да я и не собирался. На самом деле, было бы гораздо лучше, если бы вы перестали быть... "собой". Вы понимаете, о чем я? — я закатила глаза.

— Вы хотели сказать, если б я перестала быть взбалмошной, безответственной и капризной? Но я — это я, дорогой барон. У меня злой язык, не очень чистые мысли и скорые на расправу руки. И я, Ктулху меня заешь, в одном-единственном жизненном кредо полностью согласна с кровососами: нет человека — нет проблемы. Поэтому собираюсь и дальше делать то, что считаю должным.

— Например?

— Пойти и убить Аслама. Без всяких этих ваших штучек с торговлей оружием. Я тут подумала: он же наверняка в Маскате, в тамошнем дворце... — я наклонилась над столом, чтобы только Ростов мог слышать. — Давайте я просто просочусь туда и всё сделаю... Вы же знаете, меня как раз этому и учили.

— Упрямая... — покачал головой Ростов. — Совсем, как моя дочь. 

— У вас есть дочь?

— Да. несмотря на то, что я — мерзавец и негодяй...

— Да причем тут это! Я просто... не ожидала. Хотя теперь понятно, почему вы так терпеливы к моим вытребенькам. Опыт, так сказать. У Ярриста наверняка такого нет.

— Когда Ниоба умерла, Нив было всего три года.

— Вы сами её растили? — барон кивнул. — Это здорово. Нет, правда...

Мне стало грустно. Мои родители... Почему они отказались от меня? Все эти сказочки об отличиях сидхе — ерунда. Пример тому Тристан: мы с ним очень похожи, и мы — почти ровесники.

— Наоми, ваш дед был одним из самых замечательных людей, что когда-либо жили на Земле. И он очень вас любил.

— Я знаю. Я тоже его любила... Расскажите лучше о дочери. Пожалуйста.

Ростов рассеянно уставился в пустоту.

— Нив была сложным ребенком. На какие только ухищрения мне не приходилось идти...

— Была? Только не говорите, что она тоже...

— Упаси Господь. Просто она выросла. Стала актрисой... — Ростов улыбнулся. — Нивэллин живет сейчас в Скандинавии...

— Подождите, ваша дочь — актриса Нивеллин Скай? — я задохнулась. — Ничего себе! Она же звезда... Такая красавица! 

— Вся в мать.

— Неправда, у неё ваши волосы. И глаза. А она тоже... вервольф?

— Первый раз Нив перекинулась в два года. Меня не было рядом... Когда я вернулся, её детская представляла поле битвы: повсюду пух из разодранных подушек, растерзанные куклы, но больше всего она огорчилась, когда поняла, что во втором облике съела канарейку. Своего любимого Лимончика. Нив тогда сказала, что не хочет быть волком. Не хочет быть зверем.

Резануло по сердцу. "Не хочет быть зверем". Перед глазами возникло лицо Сашки. Вот он улыбается, вывалив язык, привычно щуря глаза на огонь, а потом резко поворачивает голову, насторожив уши...

Некоторое время мы сидели, погрузившись каждый в свои мысли, и вот внесли шкворчащую сковороду. И с нее, с пылу с жару, прямо на банановые листья, сгрузили заказ: запеченные и уже расколотые пополам колюче-оранжевые клешни крабов, бело-розовые внутри, исходящие паром, и кусочки палтуса, нанизанные на прутики, и еще крошечные, длиной с мизинец, рыбешки, зажаренные целиком, золотые, хрустящие от головы до самого хвостика, веером с краешка листа... Всю эту роскошь нужно полить струйкой свежевыжатого, прозрачно-зеленого оливкового масла и сбрызнуть соком лимона.         Еще были нарезанные дольками авокадо и кисло-сладкая, прекрасно оттеняющая вкус жареной рыбы, маракуйя. Мне очень понравились самые маленькие рыбки, которых можно было есть целиком.

— А еще этот рынок зовется Бедным, — пояснял Ростов, ловко разделывая крабью клешню — потому, что здесь это стоит полриала порция. В городе, на рынке — уже пять. А, например, в Мариотте, который немного дальше по берегу, в приличном ресторане — около ста... Вот и получается: Бедный рынок. 

— Если не хотите говорить об Асламе, дорогой барон, скажите, откуда вы знаете Командора? — есть мы закончили, и теперь пили чай с пахлавой. 

Ростов вздохнул, затем откусил кусок пирожного, прожевал, запил чаем... Я, не отрываясь смотрела ему в глаза.

— Видите ли, Наоми... Яррист — мой брат. Младший брат.

А я даже не удивилась: давно подозревала что-то эдакое... Их манеры, привычки в одежде, то, как Ростов несколько раз проговаривался, говоря об ангелах "мы"... Слепой козе уже было видно, что барон — не простой вервольф.

— Всё, как в старых книжках: крылья, золотой ихор, огненный меч? — спросила я.

— У каждого свои таланты.

Я прикрыла глаза. Значит, чувства, что я испытывала к Ярристу — вовсе не из-за того, что он — ангел. Его красота, притягательность, свет, что он излучает... То, что в его присутствии мысли путались и я становилась мягкой и послушной, как глина в руках опытного гончара...

Яррист Барбаросса. Рядом с ним я испытываю неподдельное счастье, а когда он прикасается ко мне — всепоглощающее, острое наслаждение. Наверное, даже умерев, я буду любить его. И гореть. 

— Знаете, если бы это вы стали моим учителем... — неожиданно сказала я. — Возможно, моя жизнь сложилась бы по-другому. Почему меня отдали Ярристу? Если б я его не знала, если б я никогда с ним не встречалась...

— То, чему суждено случиться — случится. 

Я сжала кулаки. Кто сказал, что от судьбы не уйдешь? Что всё должно быть именно так, а не иначе? Неужели всё это предопределил Он, а нам только и остается, что слепо следовать Его плану?

— Успокойтесь, Наоми. — Ростов вновь взял меня за руку. — Этого уже не изменить. И Он тут ни при чем, поверьте.

— Откуда вы знаете, о чем я сейчас думаю?

Барон насторожился. Уши его дернулись, заострились, глаза вдруг зажелтели.

— Что случилось? — спросила я шепотом. 

— Тихо! Делайте, что я скажу: сейчас бегите и спрячьтесь, а потом доберитесь до Мальты и расскажите про Храфстр! — и он выбил из-под меня стул.

Я упала на пол, снаружи затрещали выстрелы. Пули били навылет сквозь жестяные стенки контейнера. Ростов уже был у выхода. Нырнув сквозь нарезанный полосками полиэтилен, он канул во тьму. Не иначе, барон решил отвлечь нападающих на себя, чтобы дать мне уйти. Снаружи послышались звуки борьбы и резкие крики на арабском. Ладно...

На улице было не очень-то и темно: берег освещался фонарями, у каждого контейнера тоже горела лампочка. Я выскользнула наружу и прыгнула на плечи вампира, стоящего ко мне спиной. Свернула ему шею и прыгнула к следующему...

Почему они больше не стреляют? Патроны кончились? Или... Нас хотят взять живьем! — я вспомнила, что дырки от пуль были слишком высоко. Ну конечно! Не смогли поймать в пустыне — и выставили сторожей везде, где только можно.

Вокруг меня валялось пять... уже шесть вампиров, умерших настоящей смертью. Где Ростов? 

Взревел двигатель. Подхватив чей-то автомат, я побежала на звук.  Машина — огромный черный катафалк — шустро пылила в сторону автострады, ведущей в Маскат. Странно... Барон, не побоявшись встать против Храфстры, дал себя захватить каким-то паршивым кровососам? Или... Он сделал это намеренно!

Святые Серафимы! зачем он так со мной? Ктулху меня заешь, не передать словами, что я почувствовала! Обиду, горечь, злость, раздражение, возбуждение после боя, отходняк... В горле пересохло. 

Вернувшись в пробитый контейнер, я взяла уцелевший кувшин и выпила всю воду. Постаралась успокоиться и подумать, что делать дальше. Бежать на Мальту? Не может быть и речи! Ярристу, в крайнем случае, можно просто позвонить — если я решу, что информация про Храфстр того стоит...

В любом случае, надо спрятаться. Вряд ли те вампиры — единственные, кого за нами отправили. На пирсе была куча народу, при появлении кровососов они просто попадали на землю, прикрыв головы руками. Хотя прошло минут пять, никто еще даже не пошевелился.

Короткими перебежками миновав рынок и причалы, я скрылась в извилистом темном переулке. Взобралась на дувал, а затем и на плоскую крышу ближайшего дома. Прячась в тенях, бесшумно перепрыгнула на следующую... 

В одном из двориков сушился на веревке хиджаб. Сдернув его, я спряталась за толстый ствол лавра и натянула черное платье поверх своего пенджаби. Теперь убрать волосы, накинуть никаб, и — готово. Я — арабская женщина. Главное, следить за походкой...

ГЛАВА 40

НАОМИ

Оман

...Добравшись до небольшой гавани, я сразу увидела посудину нибелунгов, "Хеемдаль". Гномы носились, как угорелые, по дребезжащим сходням, таская огромные коробки, ящики и мешки: мирные торговцы спешили убраться до начала военных действий.

Избавившись от паранджи и хиджаба, подошла к трапу. Лучше, наверное, продолжить говорить по-немецки...

Ко мне вышел капитан, молодой, флегматичный Нибелунг.

— Мне нужно в Маскат. — сказала я, поздоровавшись.

— А мне нужно, чтобы Полярная звезда превратилась в прекрасную девушку, спустилась с небес и вышла за меня замуж.

Щеки гнома были покрыты жиденькой порослью. Возможно, это не сам капитан, а его сын. Перенимает тонкости семейного ремесла.

— Послушайте, как вас...

— Снорри. Снорри Храпун.

— Господин Храпун! Это очень важно. Вопрос жизни и смерти.

— Всё, что мы делаем, в конечном итоге сводится к смерти.

— Знаете, если вы мне поможете, я могу замолвить словечко перед Ярристом Барбароссой. Орден — чрезвычайно богатая организация. -  закатив глаза, гном пренебрежительно фыркнул, словно имя Командора  весило не больше, чем кличка балаганного клоуна. Или, если уж на то пошло, по попросту не поверил в моё знакомство со столь блистательным господином...

— Полди Вёльсунг? — спросила я наугад, больше от отчаяния.

— Я уважаю сына Его Величества. Но его здесь нет.

Отвернувшись к воде, я вцепилась в поручни. Может, угнать машину? Нет, это не выход...

Ктулху меня заешь, я ведь совсем не умею уговаривать! Меня этому не учили! Но зато... Меня ведь учили другим вещам.         Незаметно вынув кинжал из-за пояса нибелунга, приставила к его горлу. И надавила, совсем немного.

— Огненные пасти Гарма! — выругался гном.

— Так что, мы договоримся? Ты же понимаешь, мне ничего не стоит... — я надавила посильнее, показалась капля крови. 

Для Нибелунга отдать личное оружие в чужие руки — смертельное унижение. Если об этом узнают, Снорри Храпуна вычеркнут из Списка Живущих.

— Если ты мне поможешь, я никому не скажу. Клянусь жизнью.

— Батя с меня семь шкур сдерет. У нас же график...

— Если действовать быстро, никто и не заметит.

Он вздохнул, а затем кивнул.

— Хорошо, фройляйн. Отдайте кинжал, я согласен.

Скомандовав отдавать швартовы, гном повел меня в каюту под палубой — видимо, единственное на грузовом судне пригодное для жизни помещение. И это еще хорошо, что не в кубрик...

В каюте, опершись на рукоять Длани Бога и придав лицу задумчивое выражение, сидел Яррист. Пальцы правой руки, лежащие поверх левой, чуть заметно подрагивали. Любой, кто знал этот жест, развернулся бы, взлетел по трапу, а затем бежал без остановки до самого утра. Но я такой роскоши себе позволить не могла.

Снорри, паршивец! Разыграл целый спектакль. Походу, и кинжал подвесил в легкодоступном месте — аккурат для меня... Вот я дура! И когда я уже перестану вестись на такие дешевые разводки? Барон-то, поди, пока я мылась и объедалась виноградом в хамаме, успел позвонить, куда следует...

— Ты не говорил, что у тебя есть брат. — это первое, что пришло мне в голову после долгой разлуки.

Очень трудно было не смотреть на меч. Так же трудно, как не смотреть в глаза Ярриста, подернутые золотой дымкой.

Он изменился: черные, вьющиеся волосы коротко, по-военному острижены, шея зажата жестким воротником белоснежной сорочки, стянута узким банкирским галстуком... 

Что характерно: кондиционер уже буквально плюётся снежинками,  а лоб драгоценного учителя покрывают мельчайшие капельки пота. Ха!

— Рад тебя видеть. — честно говоря, я ждала другого: обвинений, упреков, может быть, угроз...