Подчиняя вселенные (финальная редакция)

Меч заерзал на постели, поудобнее устраиваясь. Волна безболезненного тепла, почти жары, накатывала ровными интервалами, Антон почувствовал, что опять погружается в царство Морфея.

— Боги могут все! — вздохнул кислотник. — Или силы, называющее себя богами. Мы, тай-цзин, оказались в очень опасном переплетении войн между всемогущими силами.

Капитан уснул, убаюканный медленным речитативом оружия.

Глава 5

(начинается занятной историей, и заканчивается занятной историей)

"В начале было начало!"

Тот, кто все это создал

Когда-то не было ничего. Бескрайняя тишина и недвижимый покой. Только Хаос, сплошной бесформенной кляксой расплескавшийся в подпространстве. И не было жизни между звездами. И не было небесных тел.

Но вот приоткрылся Прокол. И появился маленький короткий луч, возможно радиосообщение из другого мира. И превратился этот посланец маленького света в слово.

И было Слово.

И слово было "БОГ".

И понял он свою суть. И возлюбил себя.

Первое, что почувствовало божество после осмысления себя, что он очень устал. Ноги дрожали от напряжения. Еще бы, дело ли, путешествовать сквозь время и пространство, добраться в Хаос, чтобы зародить жизнь.

И сотворил он первым камень, наделив его способностью мыслить и разговаривать. Много времени Бог, и глыба проводили в бесконечных философских диспутах. Камень обожал, когда Бог садился на него, совещаясь, чего бы еще сотворить. Воистину безмерными были возможности Творца вселенной.

Камню было очень неуютно висеть среди хаотического спокойствия. Поэтому он попросил сотворить себе твердь. Чтобы можно было надежно врасти в нее корнями, и ничто бы не смогло оторвать его от своего фундамента, разве что он сам бы захотел.

И сказал Бог Слово. И Слово было "Любовь", второе имя Бога.

Возникла твердь. Чтобы ей было удобно находиться среди Хаоса, Бог придал ей форму шара, соорудив в ее центре-утробе Притяжение. А потом твердь, наименованная планетой, была размножена до бесконечности. И было сотворено столько твердей, что они заняли собой все пространство, вплоть до его бескрайних берегов. И постоянно расширялись беспредельные границы вселенной, ибо так хотел Господь.

И попросил камень, которому было донельзя скучно, чтобы вокруг возникла Жизнь. И "Жизнь" - это третье имя Бога.

Но как только возникло все живое, тут же умерло оно, потому что не имело чем дышать. Только остались некоторые анаэробные бактерий, которым не требовался кислород.

Посмотрев на мертвые тела, заплакал Бог, и появилась вода. Она залила собой все планеты. И утонули все, кто был оживлен во второй раз. Только рыбы и другие водоплавающие смогли жить в своей среде. Пришлось поднять твердь из воды, и стало хорошо. И камень плакал, так появился кремний и кристаллы. И вдохнуло божество еще одну Жизнь, но еще раз задохнулось все живое.

Хлопнул Бог себя по лбу. И появилась ослепительная пламенная искра, от которой возник свет и электричество.

И создал Любовь воздух на планетах. И не улетучился кислород, потому что было Притяжение!

И оживил всех Бог уже в четвертый раз, но умерли все, потому как было очень холодно. В ярости Жизнь плюнул и от капель этих появились во вселенной Черные дыры.

И создал Бог по совету камня термоядерные и прочие реакции, свив их в клубки и эллипсы. Так появились звезды и созвездия, вокруг которых, благодаря Притяжению, сгруппировались остальные планеты. И стало тепло там, где надо.

Жизнь опять вернулась в тела. И начали все быстро размножаться, не зная смерти. Скоро живущие заполонили собой все планеты, задыхаясь от нехватки кислорода, миллиарды созданий молили, чтобы послали им избавления от мук.

И придумал Бог, конечно не без помощи камня, Смерть. Поднялись воды на всех телах небесных, погребая под собой всех, которые с благодарностью приняли это.

Только некоторые избранные смогли спастись. И каждые твари по паре, необходимые для продления своего рода. И начали те избранные плодиться опять.

Видя, что снова придется поднимать воду, Бог вдохнул в них инстинкты и интеллект. Так появились хищники и жертвы. Умирающие и смерть несущие. От тех времен теперь только ближний несет погибель ближнему своему, потому как Богу очень не нравится уничтожать творения мыслей своих. И вложил Он живущим, бывшим во много выше умом от своих более простых собратьев, понятия Добра и Зла, которые хранил в себе как баланс и память о прежнем мире.

Имея понятие о плохом и хорошем, а, также понимая, что Смертью можно воздействовать на ближнего своего, люди и другие высокоразвитые расы начали истреблять друг друга. Ведь являлись они, несомненно, самыми развитыми творениями, и лишь только развитые сущности стремятся к возвышению себя над остальными. Поднялись междоусобные войны, сначала таким примитивным оружием, как заостренные палки и топоры. Затем в дурное дело пошло оружие дальнего действия, массового поражения и межзвездного террора.

И увидел Бог, что очень плохо это, но уже исчезло у него желание творить что-либо новое. И сделал он трое Дверей в пространстве, откуда ушел в другие миры. Через эти двери можно было общаться с божеством.

Пропал Бог из этого мира. Только оставил на безымянной планете свое первое творение. Камень смотрел на жизнь сквозь время и каждый раз, когда его творец появлялся, рассказывал ему обо всем плохом и хорошем.

Так осталась бесхозной вселенная. Без своего Бога, хотя Вера в Него, и до сих пор живет в сердцах. И спящее божественное, а это — сам Бог, обитает в каждом из нас, но он спит, и никто не в силах разбудить божественное, кроме нас самих.

Но если кто-то доберется до Дверей к Богу и попробует убедить Его помочь, то сможет он изменить бытие. В лучшую сторону. Или в худшую...

(Отрывок из "Божественной летописи" Ордена Паладинов Света.

В трех экземплярах хранится в библиотеке Цитадели Света)

— Дела, — протянул уже изрядно посвежевший капитан. Он чувствовал, как облегчение пробегает по его усталым конечностям, ласкает затылок и шею. — Ты рассказал мне эту древнюю теософическую легенду так, словно сам присутствовал при сотворении грешного мира.

— Конечно же, мне не удалось присутствовать, а тем более поучаствовать в таком благородном деле, зато удалось отведать закрытую библиотеку Ордена. — Важно заметил кислотник. — А именно там собраны почти все, даже самые раритетные, издания во вселенной. Мы со Стигнеем даже вскользь перечитали земную библию, переизданную в далеком 4387 году. Там еще было сказано, что вышла книга из печати в 2873 году от рождества мифического Иисуса Христа, отдавшего свою жизнь во имя спасения человечества.

— Как он погиб? — поинтересовался Антон. — Наверное, он считался крутым полководцем, или всемогущим героем.

— Погиб, м-да, — задумчиво произнес меч. — Всемогущим, несомненно, он был, но не полководцем. Самым обычным смертным, сыном Бога.

— Сыном? — не поверил Клипард. — Ты, вроде, сказал, что Бог ушел из нашего мира. Как же мог у него появиться ребенок?

— На то легенды и существуют, — философски заметил кислотник. — Чтобы людям имелось над чем помыслить! Я тут, кстати, вот о чем подумал, — встрепенулось оружие. — Не хотел бы ты стать монахом Ордена?

— Я?

— Ну не я же! — воскликнул меч. — Ты успешно прошел обряд инициации, а значит, годишься для служения Добру.

— И этот о неведомой инициации мелет, — вслух подумал Антон. — Что это такое? Можешь объяснить?

Клинок приподнялся над кроватью. Капитан сел на постели вслед за ним, опершись на локти. Кислотник подлетел к самому лицу Клипарда, приблизившись к переносице, словно вглядываясь тому в глаза. По его лезвию пробежали неизвестные черные руны.

— Я не очень хорошо разбираюсь в этом обряде, поскольку наблюдал за ним всего лишь один раз — сегодня, — ответил меч. — Судя по тем же записям из книгохранилища в Ордене, можно понять, что один из монахов передает часть своей силы, будто божественную искру. Как появившийся из другого мира Бог, так этот огонек входит в твое сознание и пробуждает божественное, которое живет в каждом из нас.

— Хочешь сказать, — удивился капитан, — Что мне только что передали немного мифической силы всесильных монахов?

Гарда меча наклонилась в согласии, оружие продолжало парить перед самым носом Антона.

— Понимаешь, тай-цзин, только что ты стал на Путь, ведущий к четвертому Овалу Ордена. А такое доступно только одному из многих миллиардов! Ты избран для того, чтобы всюду нести добро и Месть, во имя добра!

— Нести добро?! — вспыхнул Клипард. — Чего хорошего я увидел в этой жизни?! Только смерть, убийства, изнасилования и мучения тысяч людей. Всюду ложь и лизоблюды. Только горе и смрад несется по вселенной! Кажется, в мире больше не осталось добродетели, каждый человек враг другому. Только златолюбие и жажда власти правит народом! О каком добре ты говоришь, наивное орудие убийства? Разве смерть — добро?

— Уничтожение зла, пусть даже путем обезглавливания, есть хорошо, — заметил кислотник. — Так учил мастер, выковавший меня в огне вулкана.

— Ты почти убедил старого каптайна, сгусток зелени, — неопределенно дернул головой Антон. — Я готов попробовать вступить в ряды Ордена, но сначала должен понять, кем стану.

— Отлично! — меч с гудящим свистом поднялся к потолку и сделал там несколько сложных петель-кульбитов. — Я расскажу тебе, кто такие монахи. Не сомневаюсь, что после моего рассказа тебе немедля захочется вступить в славные ряды Паладинов Жизни и добра!

В те времена еще молодая зеленая Земля, укрывалась почти не вырубленными лесами, и только делала первые шаги в завоевании вселенной. Людьми были покорены больше восьми тысяч небесных тел, но планета-мать все так же оставалась центром человечества, как и много лет прежде.

Не менее трех десятков тысячелетий назад на маленькую розоватую планетку опустился разведывательный бот. Человек, управлявший утлым суденышком, ослаб совершенно до смерти — силы постепенно покидали его, как и скудные запасы драгоценного кислорода. Крупнокалиберный штурмовой плазменник, казалось, намертво сплавился с его натруженной левой ладонью. Обгоревшие, как и фюзеляж, волосы беспорядочно облепляли морщинистое чело.

Он работал на том несчастном крейсере, который столкнулся в патрулировании со смертоносной махиной — межзвездной крепостью кикантов. Чуждые человечеству гуманоиды даже не стреляли, сохраняя на будущее частичку земных технологий. Людей подавили нейтронными сетями — отключили всяческое оборудование, кроме атомных реакторов. Но уйти на мощных турбинах враги не дали.

Стыковой абордажный тоннель уже был намертво приварен к летучему средству землян. Прорвав толстую броню крейсера, в него хлынул вооруженный до заостренных зубов поток узкоглазых хищников. Десантники врагов не знали пощады, им даже не требовался язык-информатор из живых, поскольку более развитая цивилизация из созвездия в кубе Норд-Вест имела полное представление о стратегии выходцев с Земли, как и подробные карты человеческого космоса.

Людей раздирали на части, бросая покореженные тела в специальные азотные холодильники, что, в свою очередь, отправлялись на столичный корабль-матку. Там, на страшном линкоре, чей фюзеляж украшали алые иглы, более высокие правящие касты могли отпотчевать человечиной. Не жалели никого, кроме женщин, которых бросали в большие силовые клетки — их отсылали в специальные инкубаторы и родильни, где путем искусственного оплодотворения каждая из пленниц должна была родить не менее двадцати младенцев. Мясо детей считалось вкуснейшим деликатесом и стоило очень дорого.

На глазах у старшего бортмеханика разорвали обоих его братьев, а на сестру накинунули парализующую сеть.

Разбив первому нападающему голову изогнутым разводным ключом, механик Иона Лястер впритык расстрелял другого. Слезы заливали глаза, когда он выпустил из трофейного оружия длинную очередь плазменных сгустков сестре в грудь. Ее не должны были захватить, над нею не будут надругаться, и не станет она маленькой мерзкой фабрикой по изготовлению мяса.

Сейчас, почти ничего не помня и не понимая — месть закрывала ему мониторы обзора, Лястер бросился на поверхность случайно найденной планеты. Любимая младшая сестра расплылась бесформенной грудой на полу спасательной палубы, и вместе с этим пятном выросло огромное чувство непроницаемой черноты в его душе. Родственники покоились сейчас в холодильниках кровожадных нелюдей, а он трусливо убежал, чтобы спастись. Иона отомстит так, что целое человечество будет вечно помнить его заслуги, хотя плевать ему на память. Совсем не обученный бою, старший бортмеханик искоренит всю расу кикантов, до последнего подонка. До самого маленького звереныша, у которого только прорезались острые зубки! Богомерзкие киканты — бортмеханик ненавидел их всею закипевшей от муки душой!

Теряя стабилизаторы, и воспаляясь в атмосфере, мелкая капсула ударилась о поверхность планеты и, разбрызгивая вокруг целые тучи песка, ушла на два метра в землю.

Перехватив поудобнее свое оружие, захваченное в бою, Иона выбрался из спас-бота. Он даже не беспокоился о проверке наличия в атмосфере вредных веществ. Или даже банального присутствия воздуха. Плевать! Измученный человек не станет размениваться на глупости!

Когда дверь люка захлопнулась за ним, бортмеханик отметил, что сила притяжения здесь на много выше, чем на его родной Земле. Тут было не менее 4g!

Некоторое время, просто полежав на песке, он тяжело задышал полной грудью. Сердце бешено, но очень медленно и натужно билось под ребрами. Человеку, да еще и привыкшему к периодической невесомости, неимоверно сложно прижиться в условиях, вчетверо превышающих его обычное окружение.

Поднимая руку, словно бы она весила в полтонны, Лястер заметил вдали громадные, не менее пятидесяти метров в высоту и двух десятков шагов вширь, темные ворота.

Одна створка врат поскрипывала — была немного приоткрыта, и за нею угадывалось что-то донельзя голубое, резко контрастирующее с полумраком местного насыщенно-коричневого солнца. Этот мир умирал — светило медленно угасало, теряя цвет и животворную силу, превращаясь в смертоносную сущность.

Перевернувшись со спины на живот, и с большой трудностью закинув линейную плазменную винтовку за плечо, Иона пополз.

Вперед — туда, где, кажется, ласково звенит водопад! Ведь там так весело плещутся белоснежные искорки. А где вода, там жизнь и облегчение.

Пудовые руки не слушались. Неподъемные ноги отказывались сгибаться, он помогал себе бородой, упираясь в скрипучий песок, загребая лицом и раздирая сморщенное от горя лицо и шею в клочья. Сзади, где покоился горящий бот, в пламени которого исчезали сейчас последние припасы, за ползущим подальше от него человеком тянулся тонкий кровавый след.