Великая Депрессия. Эффект бабочки

На привычной территории они знают, куда соваться нельзя категорически и где легко добыть пропитание или лекарственные травы. Если же местность незнакомая, добывать необходимое приходится порой методом проб и ошибок. А это, на минуточку, тропики, где обычная царапина даже при лечении может в считанные часы превратиться в гноящуюся язву, шрам от которой останется навсегда.

Для белого... ну или индуса, сойти с проторенного маршрута в джунглях — смерть, долгая и мучительная. Это только в кино герои могут блуждать по джунглям месяцами, выбираясь к людям слегка похудевшими и запачканными, но вполне бодрыми. В реальности же... статистику из двадцать первого века не помню, а сейчас она просто не ведётся. По уверениям местных, больше трёх-четырёх недель можно протянуть на чистом везении.

Прецеденты выхода из джунглей есть, вот только все или почти все выбравшиеся вспоминают о своём опыте с ужасом, а подорванное здоровье восстанавливается годами. Это если вообще восстанавливается.

Отчаяние капитана быстро передалось и мне. Бежать прямо сейчас, со свежим сотрясением мозга... нереально. Что с того, что в теории я знаю и отчасти даже умею обезвреживать бандитов, ведущих себя довольно беспечно... От малейшего неосторожного движения раскалывается голова и сознание норовит уплыть в неведомые дали.

С каждым часом мы всё дальше удаляемся от знакомых мест, где можно хотя бы в теории получить помощь от дружественных индейцев. Сейчас бегство невозможно по медицинским показателям.

Чуть погодя, когда (и если!) оклемаюсь, бегство без опытных проводников и припасов можно будет сравнить только с изощрённым самоубийством.

Двенадцатая глава

Сабхаш умер во сне. По-видимому, сломанные рёбра повредили лёгкие, в которых потихонечку накопилась кровь. Шанкар, увидев труп родича, только прикрыл глаза, пробормотав что-то на хинди с видом фаталиста, смирившегося с судьбой.

Тело индийца бандиты скинули в реку и оно, уже немного вздувшееся, закачалось на грязной воде. Отплыв немного, в мертвеца выстрелили из винтовки и через несколько секунд вокруг тела начала возиться какая-то водная живность.

— Подкормили рыбок, — засмеялся Леон, отчего в движение пришли складки на дряблом животе, испещрённом многочисленными язвочками. Его слова стали спусковым крючком и бандиты, прежде сонные и молчаливые, загомонили весело, переговариваясь на странном жаргоне с примесью португальских, индейских и английских слов.

Завтракали прямо в лодках, нам с индийцами кинули странноватого вкуса серые лепёшки.

— Тапиока , — негромко сказал Шанкар, кусая лепёшку.

— Знаешь, где мы? — Интересуюсь негромко, пользуясь тем, что мы сидим на корме, в стороне от бандитов.

— В сельве, — мрачно ответил индус, не настроенный разговаривать. С этого момента он впал в медитативный транс, не желая пребывать в отвратительной реальности.

Путешествие наше продлилось чуть меньше трёх дней и за это время бандиты обращали на нас мало внимания. На лодке мы просто сидели на корме, старательно пытаясь не отсвечивать. На берегу же после обустройства лагеря на нас одевали кандалы — две пары на троих.

Тяжёлые колодки из крепкой древесины плотно обхватывали ноги от самой щиколотки до середины голени. Ковылять в таких невозможно даже в одиночку, а уж втроём...

Меня оба раза заковывали между индусов, и двигаться мы могли только очень мелкими шажками. Причём индусам проще было ковылять, когда я не пытался делать шаги самостоятельно, а повисал на их плечах всей тяжестью.

Вечерние походы нашей троицы в кустики, на пару метров в сторону от места ночёвки, неизменно веселили бандитов. Впрочем, развеселить их несложно, четверо наших похитителей постоянно жевали листья коки или пили сомнительного вида спиртные напитки.

Лодка, зачихав мотором, ткнулась в прибрежные заросли и продавила их. Из-под зелёной растительности проступила жидкая серая грязь.

— Хозе! — Крикнул Алваро и свистнул в обычный полицейский свисток, — мы на месте, не стреляй!

Несколько минут ничего не происходило, потом из зарослей показался индеец в рубахе и шортах, босыми ступнями погрузившийся в прибрежную грязь. В руках у него лежал старый карабин с явными следами ржавчины, на боку мачете и большой нож без ножен, заткнутый за верёвочный пояс.

— Добыча? — Довольно оскалился индеец, глядя на нас и почёсывая левой рукой между ног, — новые рабы, хорошо!

Хозе отошёл и пару минут спустя заросли неожиданно разошлись. Оказалось, росли они на каком-то подобии плотиков, перегораживая узкую протоку. Толкаясь вёслами, мы потихонечку преодолели эту полосу препятствий и оказались на чистой воде.

На берегу достаточно широкой реки стояли бараки и какие-то технические сооружения, напомнившие мне о старателях. Переглядываемся с Шанкаром... о, совсем плохо, в глазах индийца безнадёжность, он сдался.

Но ситуация и правда поганая. Это прииск. Не знаю, что здесь добывают — золото, алмазы или что-то ещё, но судя по масштабам — добывают серьёзно. С учётом похищения людей, добыча ведётся незаконно и значит, ни о каком выкупе не может быть и речи.

Ставить под угрозу налаженный и явно прибыльный бизнес ради пары сотен фунтов от индийской общины бандиты не станут. А все разговоры о выкупе просто для того, чтобы рабы до последнего надеялись, не думая бунтовать и не замышляя побег.

* * *

— Добро пожаловать в наш ресторан, прекрасная госпожа, — с улыбкой Дон Жуана произнёс Максим, склонившись перед дородной матроной слегка за тридцать. Та захихикала по-девчоночьи, переглядываясь с подругами.

— Сладости, дамы? — Тоном опытного соблазнителя, намекающее произнёс мужчина. Прекрасная госпожа затрепетала, усиленно обмахиваясь веером.

— Чуть позже, — хрипловато произнесла женщина и повторила уже нормальным голосом:

— Чуть позже. Сперва...

Небольшой ресторан Гризетка пользовался определённой популярность в кругах замужних дам. Ничего такого владельцы не предлагали, но официантами здесь работали рослые красавцы со всех уголков Европы.

— Ах, этот чарующий акцент... вздыхали добропорядочные дамы, — а какие мускулы...

Налюбовавшись и нафантазировавшись, дамы шли домой укреплять брак. Крутить романы с официантами, тем паче иностранцами... моветон . Так если, изредка и втайне от подруг.

Официанты сменялись здесь быстро и поговаривали, что далеко не все увольнялись, найдя лучшую работу. Кое-то уходил на содержание, обычно к женщинами бальзаковского и постбальзаковского возраста.

Через несколько месяцев рослые красавцы, как правило, возвращались в ресторан, обременённые подарками и модной одеждой, подыскивая себе новых хозяек. Поговаривали, что некоторые уходили не только на содержание, но и оформляли отношения официально. Таким завидовали...

Предложи Максиму подобную работу дома, шутник долго бы собирал зубы с пола. Здесь же деваться особо некуда, с работой плохо вообще и особенно плохо для сомнительного иностранца, неважно говорящего на немецком.

Колчаковский проект для Парахина оказался неудачным. Что-то интересное у белогвардейцев наклёвывалось, но после получения первого взноса Максима оттеснили в сторону. Он подозревал, что вторую часть обещанных денег вряд ли получит.

— Малой оказался умнее меня, — пробормотал бандит, идя с заказом к кухне, — сдёрнул вовремя, а я тут подвис, да и не уйдёшь особо. Валерьевич, сука!

Неизвестно, виной тому Аркадий Валерьевич или белогвардейцы сами догадались стреножить Максима, но операция получилась изящной. Всего-то полицейский, остановивший на улице подозрительного иностранца, да проверивший документы с пристрастием.

Неспешно завертелось дело, и Максим на ближайшие месяцы стал невыездным. При наличии настоящего нансеновского паспорта наличие второго, фальшивого, не грозило ему ничем серьёзным. Ровно до тех пор, пока он остаётся в Берлине, под колпаком полиции.

Опытный, матёрый эмигрант наверняка выкрутился бы из неудобной ситуации, но человек из двадцать первого века, попавший в век двадцатый считанные недели назад, не знал всем известных мелочей. Дёрнешься и окажешься... пусть не в розыске, но отметка немецкой полиции о неблагонадёжности может крепко помешать не только в Германии, но и во Франции.

Будь у него нормальный паспорт, всё было бы иначе... а пока как привязанный. Деньги есть, но... сумма, достаточная для достойной жизни на пару лет в провинции, совершенно недостаточна для столицы.

Комнатушка в заведении Мацевича, вкупе со скудным двухразовым питанием от щедрот РОВС — мечта многих белогвардейцев. Возможно, через несколько лет скитаний Максим бы и сам упростился, привыкнув довольствоваться малым и не стремиться к лучшему.

Пока же мужчина не успел отвыкнуть от ежедневного мытья, от трёхразового питания качественными продуктами, от добротной одежды...

Главное же, что привычки к роскоши выходца из двадцать первого века оказались не зряшными. Чистоплотность, рельефная мускулатура и качественная одежда дали ему работу в этом чёртовом ресторане! А там... кто знает? Главное зацепиться.

Мужчина начал потихонечку подходить к мысли, что если вовсе уж припрёт, то и на содержание пойти придётся. Мысль эта раз за разом приходила в голову, вытесняемая старыми понятиями.

* * *

— Силён русский, — присвистнул Доминго, сдвигая на затылок плетёную из соломки шляпу, — не спина, а картинная галерея. Хорошего вы раба притащили, парни!

Главарь захохотал, и бандиты засмеялись вместе с ним.

— Свободен! — Доминго с силой хлопнул по спине сидевшего передо мной китайца, чья кожа послужила мне холстом. Китаец вздрогнул от боли всем телом и поспешно вскочил, засеменив прочь, на ходу натягивая грязную рубаху.

Невольно отмечаю, что у китайца, трудящегося по двенадцать часов в день в нечеловеческих условиях, одежда заметно чище, чем у бездельничающих бандитов. Да и пахнет от него... не слишком хорошо, но всё не застарелым, многодневным потом и таким же застарелым дерьмом.

С невозмутимым видом кланяюсь слегка главарю и убираю иглы и краски.

— Слышь, русский, — склоняется ко мне незнакомый бандит, обдав смрадным дыханьем, — ты мне первому сделаешь! Я вот какую...

— В болото иди кайманов ебать! Первому ему, ослоёбу! — Прервал монолог другой, не менее вонючий бандит, — Ты тут что, самый главный? Поперёк Доминго и авторитетных парней вылезти решил?

Началась безобразная свара, в которую включились все присутствующие, кроме меня. Среди этой братии татуировки в моде, но никто не может похвастаться по-настоящему качественными татуировками, всё больше партаки . Пресловутый ягуар — вершина местного творчества, признак нешуточной гордости владельца. Качественная татуировка подчёркивает статус владельца оной, а игры с очерёдностью — иерархию в стае.

Ругань разгорается, парни хватаются за ножи и мачете, но пока не вытаскивают железо. Вижу Леона, мрачновато глядящего на меня, но стоящего в стороне от свары. В глазах вселенская обида на несправедливость жизни.

— Могу поправить и старые, — сообщаю в пространство, — это сложнее, но решаемо.

— Решаемо, русский? — Нарисовался передо мной Альваро, — Что для этого нужно?

— Инструменты краски и... — показываю на колодки, — нормальные условия.

— Нормальные тебе, — щерится Альваро, — а в реку не хочешь, с другими рабами алмазы мыть?

— Руки, — торопливо перебиваю заводящегося бандита, — у меня не должны дрожать руки. Работа тонкая, ювелирная. Дрогнет рука, и рисунок уже не тот.

— Дрогнет у него, — заворчал Альваро тоном пониже, — отрублю к хренам!

— Можешь, — киваю, но у самого внутри всё сжимается от дикого ужаса. Эти и правда могут... успел увидеть несколько специфических сценок, — но татуировка всё равно испорченной окажется. Всего-то и нужно, чтоб руки не дрожали.

— Всего-то? Хм...

— Еда нормальная, отсутствие тяжёлой работы, не лихорадило чтоб.

Выразительно показываю на колодки, натирающие мне ноги до крови, потом вытягиваю руку с подрагивающими пальцами.

— Китаец так... чтоб руки вспомнили. Лучше могу.

— Поговорю с Доминго, — выдавливает он из себя и удаляется.

Несколько дней меня не трогали, освободив от колодок и снабжая ингредиентами для красок и качественной сталью для игл. Увы, набивать придётся исключительно вручную, что сильно замедлит дело... да оно и к лучшему.

Поселили меня отдельно, под навесом метров десяти в длину и шести в ширину. Покатая крыша навеса покоится на столбах, внутри небольшой помост, парочка гамаков и открытые полки. Обстановка спартанская, но рад и этому.

Рабы, которых больше полусотни, живут в двух чудовищно грязных и тесных бараках, в совершенно антисанитарных условиях. Почему при обилии строительного материала и рабочих рук не стоится более приличное жильё, для меня загадка.

Возможно, ответ кроется в том, как живут сами бандиты? Два десятка человек живут в полудюжине хижин, заметно более просторных по сравнению с рабскими бараками, но ничуть не менее вонючих.

Судя по всему, такое вот существование они считают вполне комфортным и естественным. Грязь под ногами, дохлые крысы, мусор, объедки... Это не мусорная куча и даже не улица в бандитском посёлке, а всего лишь описание пола одной из хижин. Другие не лучше.

Потихонечку отхожу от последствий сотрясения, и пока не доставили нормальную бумагу для эскизов, бандиты решили проверить мои познания в медицине. Притащили гору просроченных препаратов самого сомнительного качества и медицинский справочник, в котором отсутствовала половина страниц.

— От Дока же оставалось! — Вспомнил внезапно недомерок Мартин, вцепившись в толстого Пабло, — ну!

Отстранившись хмуро, Пабло стал думать. Процесс этот оказался схожим с геологическим — казалось, должны пройти целые эпохи, прежде чем произойдут какие-то изменения.

— Да, — геологическая эпоха завершилась и человек-гора удалился, дымя окурком чудовищно толстой и вонючей сигары.

Полчаса спустя к медикаментам добавились хирургические инструменты, заметно изъеденные временем и ржавчиной, и ко мне потянулись первые пациенты.

— Резать, однозначно резать, — тыкаю в огромный чирей на боку щуплого китайца, дрожащего всем телом.

— Моя не понимать, — чирикает китаец, обеспокоенно ворочая головой.

— Ну так режь, — не понимает Начо, приставленный ко мне помощник-соглядатай. Почти коллега искренне считает себя целителем (как и меня) на том основании, что его бабушка была знахаркой. Отсутствие образования или хотя бы практики не смущает парня, как и тот факт, что бабушку-знахарку он видел всего несколько раз в жизни.

Учитывая заячью губу и проскакивающие временами явные проблемы с головой, его железобетонная уверенность покоится на нехватке интеллекта. Подозреваю, что среди бандитов таких много — не обязательно недоумков, но скажем так — людей с особенностями психики.

— Больничный нужен, — развожу руками. Понятие, само собой разумеющееся для меня, Начо оказывается незнакомым, — освобождении от работ, пока заживёт.

— Аа... а зачем?

— Разрежу, пару дней отлежаться должен, — объясняю терпеливо (впрочем, иначе в моём рабском положении и нельзя), — а если сразу в воду загнать, то залихорадит и через несколько дней загнётся.